Ангелотворец Камилла Лэкберг Патрик Хедстрём #8 Когда на остров Вале приехали Эбба Старк с мужем, вся община тут же закипела слухами и домыслами. Еще бы: ведь она — единственная уцелевшая после леденящих кровь событий, произошедших на острове много лет назад. Тогда, в темную рождественскую ночь, вся ее семья загадочным образом пропала, не оставив и следа. Сама же Эбба была слишком маленькой, чтобы помнить хоть что-нибудь. Исчезновение ее семьи так и осталось тайной за семью печатями. Но, видимо, кто-то весьма напуган тем, что Эбба вновь вернулась в эти края. Потому что вскоре дом Старков поджигают, а в его хозяйку стреляют через окно гостиной. Делом о покушении на убийство занялась команда Патрика Хедстрёма — и, как всегда, параллельное расследование начала его жена, писательница Эрика Фальк… Камилла Лэкберг Ангелотворец Если один человек способен испытывать столько ненависти, то сколько же любви могут испытать все люди, вместе взятые.[1 - Высказывание девушки, выжившей после теракта на норвежском острове Утёйя, в результате которого националист и террорист А. Брейвик убил 77 и ранил 151 человека из молодежного лагеря Норвежской рабочей партии.] Они решили, что ремонт поможет справиться с горем. Никто из них не был уверен в успехе этого предприятия, но другой альтернативы они не придумали. Кроме медленной смерти. Эбба Старк соскабливала со стен старую краску; засохшие куски отходили легко. Давно уже потрескавшаяся, краска буквально отслаивалась от стены под скребком. Челка липла к потному лбу женщины, июльское солнце нещадно жарило, а руки ныли от монотонных движений. Но ей была приятна эта мышечная боль — она заглушала боль сердечную. Поработав некоторое время, Эбба повернулась посмотреть, как Мортен пилит доски на лужайке. Муж, почувствовав на себе ее взгляд, поднял глаза и махнул рукой, словно она была случайной знакомой, встретившейся ему на улице. Фру Старк поймала себя на том, что отвечает на этот идиотский жест. Несмотря на то что со дня катастрофы прошло уже полгода, супруги так и не поняли, как им теперь относиться друг к другу. Каждый вечер они ложились в двуспальную кровать и поворачивались спиной друг к другу в страхе, что случайное прикосновение спровоцирует реакции, которыми они не смогут управлять. У пары было ощущение, что горе переполняет их, не оставляя места для других чувств. Любви, теплу, сочувствию не было больше места в их доме. Они не обсуждали эти вещи, но чувствовали, что их разделяет чувство вины. Проще было бы все обсудить, но на это у них не хватало мужества. И это чувство вины все увеличивалось и набирало силу, готовясь неожиданно атаковать убитых горем людей. Эбба вернулась к работе. Под ее ногами росли кучки из ошметков старой белой краски. Показалась древесина, и женщина провела по доскам свободной рукой. У этого дома была душа. Никогда раньше она об этом не задумывалась. Их маленький коттедж городского типа в Гётеборге, приобретенный Старками сразу после сдачи, был совсем иным. Все тогда сияло новизной, что очень нравилось Эббе. Но ее новый дом был старым, как ее душа. Женщина узнавала себя в протекающей крыше, в колонке, которую постоянно надо было чинить, в продуваемых сквозняком окнах, отчего нельзя было ставить свечки на подоконник — их все время задувало. Так же было и в ее душе: сплошные сквозняки, протечки, и стоит только попытаться зажечь свет, как он сразу же гаснет. Может, пребывание на острове Валё поможет душе исцелиться. С этим местом у Эббы не было связано никаких воспоминаний, но почему-то ей казалось, что она хорошо знает этот остров, а он знает ее. Валё находился недалеко от Фьельбаки. Выйдя на причал, можно было увидеть побережье с белыми домиками и красными рыбацкими сарайчиками, напоминавшими цветные бусины огромного ожерелья. От красоты пейзажа захватывало дух. Но пот все сильнее заливал лицо. Эбба вытерлась футболкой и, прищурившись, подняла глаза к солнцу. Над головой кружили чайки. Они что-то кричали друг другу, и их крики смешивались с шумом лодок, пересекавших залив. Женщина зажмурилась, погружаясь в эти звуки, уносившие ее прочь от… — Может, сделаем перерыв и искупаемся? Голос Мортена ворвался в ее сознание, и его жена вздрогнула. Она покачала было головой, но почти сразу передумала и кивнула. — Давай, — сказала она, спускаясь с крыльца. Купальные костюмы сушились на веревке за домом. Скинув рабочую одежду, Эбба надела бикини. Старк оказался быстрее и уже нетерпеливо ждал супругу. — Идем? — крикнул он, устремляясь вперед нее по тропинке к пляжу. Их остров был довольно большим и не таким скалистым, как соседние. Вдоль тропинки росли деревья и высокая трава. Эбба сильно топала ногами, чтобы отпугнуть змей. Она с детства боялась их, и этот страх усилился с тех пор, как она пару лет назад увидела змею, греющуюся на солнышке. Тропинка пошла под горку, и фру Старк невольно подумала о том, сколько детских ножек прошло здесь за все эти годы. Это место по-прежнему называли детским лагерем, хотя лагерь закрылся много лет назад. — Осторожно! — Мортен показал на корни деревьев. Его забота должна была бы тронуть, но вместо этого она раздражала. Эбба перешагнула через корни. Еще пара метров, и показался песок. Волны облизывали длинный пляж. Бросив полотенце недалеко от воды, женщина вошла прямо в соленую воду. Водоросли обвили ноги, и от неожиданного холода у нее перехватило дыхание, но скоро она уже наслаждалась прохладой. За спиной что-то закричал муж, но она сделала вид, что не слышит, и продолжала идти вперед. Когда дно ушло из-под ног, фру Старк поплыла и вскоре оказалась у плотика, стоявшего на якоре в нескольких метрах от берега. — Эбба! — крикнул Мортен с пляжа, но она продолжала игнорировать его. Ей нужно было побыть одной. Если лечь и зажмуриться, можно представить, что она потерпела крушение посреди океана. Одна. И ей не нужно думать ни о ком больше. Она услышала, как муж подплывает к плотику, а потом тот закачался. Эбба зажмурилась еще крепче, чтобы подольше побыть одной. Ей хотелось быть совсем одной, без Старка, но это было невозможно, и в конце концов женщина открыла глаза. Писательница Эрика Фальк сидела за столом в гостиной, которая выглядела так, словно в ней разорвалась бомба, начиненная игрушками. Повсюду лежали машинки, куклы, мягкие игрушки и маскарадные костюмы, сваленные в кучи. А как еще может выглядеть дом, в котором живут целых трое детей младше четырех лет? И как всегда, когда у нее выдавалась свободная минутка, Эрика предпочитала тратить время на работу, а не на уборку. Заслышав звук открывающейся двери, она оторвалась от компьютера и увидела мужа. — Эй! Что ты тут делаешь? Разве ты не к Кристине пошел? — Мамы не было дома. Надо было сначала позвонить, — раздраженно ответил Патрик Хедстрём, скидывая обувь. — Тебе их обязательно надевать? Да еще и машину в них вести? — спросила Эрика, имея в виду его неоново-зеленые резиновые тапки, которые Анна, ее сестра, в шутку подарила ему и которые тот теперь отказывался снимать. Патрик поцеловал жену. — Они удобные, — сказал он и пошел в кухню. — Издательство до тебя дозвонилось? Они в отчаянии, раз позвонили даже мне, чтобы тебя найти. — Они хотят узнать, приеду ли я на книжную ярмарку, как обещала, или нет. Но я никак не могу решить. — Ты должна поехать. Я присмотрю за детьми. Я уже всем сказал, что не буду работать в эти дни. — Спасибо, — поблагодарила писательница, злясь про себя на супруга за то, что вынуждена испытывать к нему благодарность. Его работа в полиции значительно усложняла им жизнь. Патрика могли вызвать в участок в любую минуту, часто он задерживался вечерами и работал по выходным. Эрика обожала мужа, но это не меняло того факта, что он даже не задумывался над тем, что на ней лежит вся забота о детях и доме. А ведь у нее тоже была карьера, и весьма успешная. Часто ей доводилось слышать, как чудесно зарабатывать на жизнь писательством — ведь писатель свободен распоряжаться своим временем, писатель сам себе начальник, никто им не командует! Каждый раз, слыша это, Эрика бесилась, потому что в реальности все обстояло совсем по-другому. И, как бы ни любила свою работу, она знала, что у писателя нет ни свободной минутки. Писательство отнимало все ее время. Во время работы над книгой она и думать ни о чем другом не могла семь дней в неделю. Порой Эрика даже завидовала тем, у кого был восьмичасовой рабочий день, потому что им не нужно было все время думать о работе. Сама же она трудилась круглосуточно. Успех требовал от нее больших усилий, не говоря уже о том, что сложно было сочетать успешную карьеру с заботой о маленьких детях. К тому же работу Патрика все считали куда важнее, чем писательство Эрики. Ведь его профессия сопряжена со спасением людей, раскрытием преступлений и обеспечением нормального функционирования общества. Книги же, написанные Эрикой, годились только для развлечения. Писательница принимала это и жертвовала собой ради мужа, хотя иногда ей хотелось заорать от возмущения. Вздохнув, Эрика присоединилась к мужу в кухне. — Дети спят? — спросил Хедстрём, доставая все необходимое для своего любимого бутерброда — хлебцы, масло, тресковую икру и сыр. Его супруга поежилась, представив, как все это потом будет макаться в какао. — Поразительно, но мне удалось уложить всех одновременно. Они хорошо поиграли днем, так что все трое спят без задних ног. — Замечательно, — сказал ее муж, присаживаясь за стол. Эрика вернулась в гостиную, чтобы успеть немного поработать до того, как дети проснутся. Украденные минуты — вот чем ей приходилось довольствоваться. Во сне вокруг него полыхал огонь. В ужасе Винсент прижимался носом к оконному стеклу, а за ним все ярче разгоралось пламя. Его оранжевые языки подбиралась к мальчику. Вот они коснулись его светлых волос, и с его губ сорвался бесшумный крик. Ей хотелось разбить стекло и спасти сына из пламени, угрожавшего поглотить его. Но тело не слушалось. Она не могла пошевелиться. И тут раздался голос Моргена, полный ненависти. Он ненавидел ее за то, что она не могла снасти Винсента, за то, что она стояла и смотрела, как он сгорает заживо. — Эбба! Эбба! Голос умолял ее попытаться снова. Разбить стекло. Спасти… — Эбба, проснись! Кто-то дернул ее за плечи и заставил сесть на кровати. Сон рассеялся, но фру Старк не желала просыпаться. Ей хотелось броситься в огонь и на один последний момент ощутить тело Винсента в своих объятьях, прежде чем они оба сгорят. — Проснись! Пожар! Сон как рукой сняло. В нос ударил дым, и Эбба закашлялась. Открыв глаза, она увидела, как в дверной проем вваливаются клубы черного дыма. — Надо бежать! — крикнул Мортен. — Ползи под дымом. Ты первая. Я за тобой. Хочу сначала посмотреть, нельзя ли потушить огонь. Женщина перекатилась через край кровати на пол и ощутила щекой тепло досок. Легкие горели от дыма, но у нее не было сил бежать. Ей хотелось только спать. Эбба закрыла глаза, чувствуя, как тело наливается тяжестью. Ей нужно поспать. — Вставай! Ты должна встать! — истерически крикнул Мортен. Фру Старк вырвалась из дремы. Почему он такой пугливый? Мортен схватил ее и поставил на четвереньки. Против воли женщина поползла вперед. Страх мужа передался и ей. С каждым вдохом ее легкие наполнялись дымом, который отравлял ее, подобно медленному яду. Но лучше умереть от дыма, чем от огня. Страх обжечь кожу помог Эббе ускориться. Она выползла из комнаты и замерла, забыв, в какой стороне лестница. Голова перестала работать. Все, что она видела, это серую пелену дыма перед собой. В панике женщина поползла вперед. В тот момент, когда она нащупала лестницу, рядом пронесся Старк с огнетушителем в руках. Он буквально слетел вниз по ступенькам. Эбба посмотрела ему вслед. Тело снова отказалось ее слушаться. Она беспомощно застыла наверху лестницы, а дым все сгущался. Эбба закашлялась, из глаз у нее потекли слезы. Она подумала о Мортене, но у нее не было сил даже переживать за мужа. И снова она испытала соблазн сдаться. Исчезнуть, забыть о горе, терзающем душу и тело. Перед глазами все потемнело. Женщина устало опустилась на пол, положила голову на руки и закрыла глаза. Было тепло. Она почувствовала, как погружается в блаженную темноту и как та принимает ее в свои объятья, даря исцеление. — Эбба! Мортен потянул ее за руку, однако его жена стала сопротивляться. Ей не хотелось вырываться из блаженной темноты, к которой она была так близка. Но тут что-то хлестнуло ее по щеке. Удар был такой болезненный, что она тут же открыла глаза и уставилась в лицо Старка. В глазах его была тревога, смешанная со злостью. — Огонь потушен, но внутри оставаться нельзя, — сказал он и попытался поднять Эббу, но та по-прежнему не давалась. Он отнял у нее единственную возможность покоя, которого она так давно не испытывала. В гневе фру Старк набросилась на мужа с кулаками. Так приятно было наконец выплеснуть всю злость и разочарование! Она била его кулаками в грудь со всей силы, пока Мортен не схватил ее за запястья. Он крепко прижал Эббу к себе, заставив ее уткнуться головой ему в грудь. Женщина слышала, как бьется его сердце, и начала плакать, а потом наконец позволила поднять себя на руки, чтобы муж вынес ее из дома. Холодный свежий воздух наполнил легкие, и Эбба потеряла сознание. Фьельбака, 1908 Они приехали рано утром. Мать уже встала к детям, а Дагмар еще нежилась в постели. Быть ее настоящей дочерью было совсем другое дело, чем быть одной из тех ублюдков, о которых матери приходилось заботиться. Дагмар была особенной. — Что это? — раздались крики из комнаты. Других детей и Дагмар вырвал из полудремы громкий стук в дверь. — Открывайте! Мы из полиции. Надолго у них терпения не хватило. Дверь выбили, и мужчины в униформе ворвались внутрь. Дагмар испуганно натянула на себя одеяло. — Полиция? Отец в спешке затягивал пояс на брюках. Его впалая грудь в клочках седых волос тяжело вздымалась. — Дайте только надеть рубашку, и я со всем разберусь. Это какое-то недоразумение. Здесь живут порядочные люди. — Здесь живет Хельга Свенссон? — спросил полицейский, за спиной которого виднелись еще двое. Втроем они едва помещались в тесной кухне, заставленной кроватями. В доме у них жило пятеро детей, и свободного места почти не было. — Меня зовут Альберт Свенссон, Хельга — моя жена, — ответил им отец. Он был уже в рубашке и стоял, скрестив руки на груди. — Где ваша жена? — требовательно спросил полицейский. Дагмар было видно, как отец хмурится. Он слишком нервный, всегда говорила мать, волнуется из-за пустяков. — Мать в саду с детьми, — ответила девочка, и только теперь полицейские ее заметили. — Благодарю, — ответил полицейский, разворачиваясь. — Вы не можете вот так просто вторгаться в дома к порядочным гражданам. Вы нас до смерти перепугали. Объясните, в чем дело! Дагмар сбросила одеяло, опустила ноги на холодный пол и бросилась бежать за полицейскими в одной ночной рубашке. Повернув за угол, она резко остановилась. Двое незваных гостей держали мать за руки. Она вырывалась, но те не отпускали. Дети вопили. Белье, которое мать развешивала, валялось в грязи. — Мама! — бросилась к ним Дагмар. Она вцепилась одному из полицейских в ногу и изо всей силы укусила его в бедро. Заорав, тот выпустил мать, повернулся к Дагмар и закатил ей такую пощечину, что девочка упала на спину. От неожиданности она так и осталась лежать на траве, прижав ладонь к горящей от боли щеке. За все восемь лет жизни ее ни разу не били. Конечно, она видела, как мать бьет других детей, но на Дагмар она никогда руку не поднимала. И отец не осмеливался. — Что вы творите? Бьете мою дочь?! — рассвирепела мать. — Это ничто по сравнению с тем, что сотворили вы! — рявкнул полицейский, снова хватая Хельгу за руку. — Вы подозреваетесь в убийстве ребенка, и у нас, есть право обыскать ваш дом. И уж поверьте нам — мы обыщем каждый уголок! Дагмар видела, как мать сникла. Щеку по-прежнему жгло огнем. Сердце девочки колотилось в груди. Вокруг них малыши рыдали так, словно настал конец света. А может, так оно и было. Хоть Дагмар и не понимала всего, она чувствовала, что ее мир только что рухнул. — Патрик, можешь съездить на Валё? Оттуда поступил сигнал о пожаре. Подозревают, что это поджог с целью замести следы преступления. — Прости, что ты сказала? — спросил Хедстрём, крепче прижимая к уху телефонную трубку, вылезая из постели и хватая свободной рукой джинсы. Сон как рукой сняло. Он бросил взгляд на часы. Четверть восьмого. Интересно, что Анника забыла в участке в такое время? — Пожар на Валё. Эрика заворочалась в постели. — Что случилось? — спросила она спросонья. — Работа. Надо ехать на остров Валё, — шепнул ее муж. Удивительно, но дети все еще спали. Обычно младенцы просыпались уже к половине шестого. — Детский лагерь, — продолжала Анника. — Хорошо. Возьму лодку. Позвоню Мартину. Это ведь он дежурит сегодня? — Да, он и ты. Увидимся в участке. Патрик закончил разговор и надел футболку. — Что случилось? — повторила Эрика, садясь на кровати. — Пожарные подозревают, что кто-то поджег старое здание детского лагеря. — Детского лагеря? Кому это понадобилось? — недоумевала его супруга. Она тоже начала вставать. — Не знаю, потом все расскажу — обещаю, — улыбнулся Хедстрём. — Я в курсе, что это твой специальный проект. — Поразительно. Стоило Эббе вернуться, как кто-то пытается сжечь лагерь. Патрик покачал головой. По опыту он знал, что жена любит совать нос не в свои дела и делать поспешные выводы. Конечно, иногда она оказывалась права, нужно отдать ей должное, но чаще попадала в разные неприятности. — Анника сказала, что подозревают поджог. Это пока все, что мы знаем. Так что, может, и не было никакого преступления. — Кто знает, — возразила Эрика. — Все равно странное совпадение. Можно поехать с тобой? Я все равно собиралась пообщаться с Эббой. — А кто присмотрит за детьми? Боюсь, Майя еще маловата для того, чтобы приготовить им кашку. Поцеловав жену в щеку, Хедстрём поспешил вниз по лестнице. За спиной у него, как по заказу, раздался ор младенцев. По дороге на остров Патрик с напарником Мартином Молином молчали. Мысль о поджоге казалась пугающей и сложной для понимания. И по мере приближения к идиллическому Острову — все более невероятной. — Какая тут красота! — воскликнул Мартин, когда они спустились с лодки и пошли по тропинке. — Ты бывал тут раньше? — спросил Хедстрём, не оборачиваясь. — Кроме того Рождества, я имею в виду? Его напарник что-то пробормотал в ответ. Ему не хотелось вспоминать то мрачное Рождество, когда он оказался втянутым в семейную драму, разыгрывавшуюся на острове. Перед ними открылась широкая лужайка. Полицейские остановились и осмотрелись. — У меня с этим местом связано много воспоминаний, — вздохнул Патрик. — Мы сюда часто приезжали с классом. А одно лето я тут учился ходить под парусом. А вот там мы играли в мяч. И в лапту. — Да, тут в летнем лагере все деревенские перебывали. Странно, что это место всегда называли колонией, — ответил Молин. Хедстрём пожал плечами, и они ускорили шаг. — Осталось со старых времен. Тут раньше был интернат. А до этого тут жил фон Шлезингер, о котором всем хотелось забыть. — Да, я слышал об этом сумасшедшем, — отозвался Мартин и вдруг выругался — ему в лицо ударила ветка. — А кому он сейчас принадлежит? — Наверное, семейной паре, которая тут живет. После того, что тут произошло в семьдесят четвертом году, он перешел под управление коммуны. Жаль, что дом оказался совсем заброшенным. Но недавно хозяева взялись за ремонт. Мартин поднял глаза на дом, фасад которого был в строительных лесах: — Дом-то красивый… Надеюсь, он не сильно пострадал от пожара. Они подошли к каменной лестнице, ведущей к входной двери. Добровольцы из пожарной дружины Фьельбаки методично собирали оборудование. Выглядели они спокойными, но Патрик мог представить, как им жарко в огромных защитных костюмах. Несмотря на раннее утро, зной стоял удушающий. — Здорово! — поприветствовал их главный в дружине, Эстен Ронандер. Руки у него были черными от сажи. — Привет, Эстен! Что тут произошло? Анника сказала, что вы подозреваете поджог. — Ну, так, по крайней мере, все выглядит, — подтвердил пожарный. — Хотя мы недостаточно опытны в таких делах. Но надеемся, что Турбьёрн нам поможет. — Я позвонил ему по дороге. Они рассчитывают быть здесь… — Патрик бросил взгляд на часы, — через полчаса. — Хорошо. Хотите пока сами все осмотреть? Мы были осторожны. Хозяин уже потушил огонь к нашему приезду, и мы только убедились, что больше нет очагов возгорания. Так что мы почти ничего не трогали. Смотрите сами. Эстен махнул рукой в сторону прихожей. За порогом пол выгорел странными, причудливыми узорами. — Наверное, кто-то использовал горючую жидкость? — предположил Мартин, и Эстен кивнул. — Мне кажется, кто-то налил жидкость под дверь и поджег. Судя по запаху, это бензин. Но Турбьёрн с ребятами скажут вам точнее. — А где жильцы? — За домом. Ждут «Скорую», которая запаздывает из-за автомобильной аварии. Похоже, у них шок, так что я решил, что им нужен покой. И потом, я не хочу пускать их в дом, чтобы не испортить улики. — Ты молодец! — Хедстрём похлопал Эстена по плечу и обратился к Мартину: — Поговорим с ними? Не дожидаясь ответа, он пошел в ту сторону, куда указал Эстен. Повернув за угол, полицейские увидели садовую мебель, изрядно потрепанную дождем и ветром. За столом сидели мужчина и женщина лет тридцати пяти. Вид у них был потерянный. Увидев полицейских, они встали из-за стола. Мужчина протянул руку для пожатия. Она была крепкой и мозолистой — рука человека, привыкшего к физическому труду. — Мортен Старк. Полицейские тоже представились. — Мы ничего не понимаем. Пожарные что-то сказали о поджоге… — удивленно пробормотала жена Мортена. Она оказалась хрупкой невысокой женщиной, едва достававшей Патрику до плеча. Она дрожала, несмотря на жару, и вид у нее был нездоровый. — Пока ничего нельзя утверждать, — успокоил Патрик обоих пострадавших. — Это моя жена Эбба, — пояснил Мортен, вытирая лоб рукой. — Присядем? — предложил Мартин. — Мы хотели бы узнать побольше о том, что произошло. — Конечно. Можем сесть тут, — ответил хозяин дома, указывая на стол в саду. — Это вы первым обнаружили пожар? — спросил Патрик у Мортена, который, как и Эстен, был весь покрыт сажей. Почувствовав его взгляд, мужчина опустил глаза на свои руки. Только сейчас он заметил, какие они грязные. Мортен медленно вытер ладони о джинсы, а потом заговорил: — Да, я. Я проснулся и почувствовал запах дыма. Я сразу догадался, что что-то горит внизу, и попытался разбудить Эббу. Это было нелегко. Она спит очень крепко. Наконец мне удалось вытолкать ее из постели. Я побежал за огнетушителем. В голове билась только одна мысль — надо потушить огонь… — Старк говорил так быстро, что ему не хватило дыхания, и он вынужден был остановиться, чтобы перевести дыхание. — Я думала, что умру. Я была уверена в этом, — добавила Эбба, разглядывая свои ногти. Патрику стало ее жаль. — Я схватил огнетушитель и начал тушить пламя, — продолжал Мортен. — Сперва ничего не происходило, но я продолжал направлять струи пены во все стороны, и внезапно огонь прекратился. Однако дым остался. Все было в дыму, — закончил он, тяжело дыша. — Но зачем кому-то… Я не понимаю… — все так же ни к кому не обращаясь, прошептала Эбба. У нее был отсутствующий вид, и это говорило о том, что она все еще в состоянии шока. Этим объяснялась и дрожь. Надо будет попросить персонал «Скорой» уделить фру Старк особое внимание. И наверняка супруги наглотались дыма. Мало кто знает, что дым страшнее огня. Отравление им может иметь катастрофические последствия, которые не сразу можно заметить. — Почему вы думаете, что это поджог? — спросил Морген, потирая лицо. Вид у него усталый, подумал Патрик. — Как я уже сказал, еще ничего не доказано, — протянул полицейский. — Есть признаки, которые указывают на это, но мы бы не хотели ничего утверждать до прихода криминалистов. Вы ничего странного ночью не слышали? — Нет, когда я проснулся, весь дом уже был в дыму. Хедстрём кивнул в сторону соседнего дома: — А соседи дома? Может, они что-то видели или слышали? — Они в отпуске, так что на этом конце острова мы сейчас одни. — Кто-то может желать вам зла? — спросил Мартин. Он часто предоставлял право Патрику задавать вопросы, но всегда внимательно слушал и следил за лицами собеседников. Порой их реакции оказывались важнее ответов на стандартные вопросы полицейских. — Нет, насколько я знаю, — покачала головой фру Старк. — Мы здесь не так давно. Всего два месяца, — сообщил Мортен. — Это дом родителей Эббы. Мы раньше его сдавали. А теперь решили отремонтировать и подумать, что делать с ним дальше. Напарники переглянулись. История дома, как и история самой Эббы, была хорошо известна в этих краях, но сейчас был не самый подходящий момент для такого разговора. Полицейский обрадовался, что не взял с собой жену. Эрика не смогла бы удержаться от расспросов. — Где вы жили раньше? — спросил Патрик, хотя ответ можно было угадать по диалекту Старка. — Гётеборг, — ответил Мортен с особенно сильным гётеборгским акцентом. — А там у вас не было врагов? — Нет, конечно, нет. Мы со всеми ладили, — продолжил Старк на более чистом шведском. — А почему вы решили переехать сюда? Эбба уставилась в стол. Пальцы ее теребили цепочку на шее. Она была серебряной, с красивой подвеской в виде ангела. — Наш сын умер… — произнесла женщина и так крепко вцепилась в подвеску, что цепочка врезалась в кожу. — Нам нужно было сменить атмосферу, — ответил Мортен. — Дом столько времени пустовал, никто за ним не следил… Мы решили дать ему вторую жизнь. Я сам из семьи трактирщиков. Так что мы думали начать свой бизнес. Может быть, открыть гостиницу с полупансионом, а со временем оборудовать все для конференций и корпоративов. — Вам предстоит много работы… — протянул Патрик, окидывая взглядом огромный дом. О сыне он решил не спрашивать — слишком много боли было в глазах родителей. — Мы не боимся работы. Сделаем, что сможем. В случае необходимости наймем кого-нибудь, но вообще-то мы хотели бы сэкономить деньги. У нас их не так много. — То есть вы не знаете никого, кто хотел бы повредить вашему бизнесу? — настаивал Мартин. — Бизнесу? — фыркнул Мортен. — Не смешите меня. — И добавил уже серьезнее: — Нет, мы не знаем никого, кто бы хотел поджечь наш дом. Мы живем обычной жизнью обычных шведов. С преступниками мы не общаемся. Хедстрём подумал о прошлом Эббы. Мало кто из обычных шведов может похвастаться такими загадками в своей жизни. Слухи о том, что произошло с семьей этой женщины, много лет будоражат жизнь в деревне. — Если только это… — Старк вопросительно посмотрел на жену, и было видно, что она не понимает, что он имеет в виду, или же делает вид, что не понимает. Мортен продолжил, буравя женщину взглядом: — Единственное странное, что приходит мне в голову, это открытки на день рождения. — Открытки? — удивился Молин. — С самого детства Эбба на каждый день рождения получает открытку. Подписаны они просто «Й». Ее приемным родителям так и не удалось узнать, кто их посылает. И даже когда она переехала из дома родителей, открытки продолжали приходить, — объяснил Старк. — И Эббе неизвестно, кто отправитель? — спросил Патрик и тут же поймал себя на том, что говорит о фру Старк так, словно ее тут нет. Он тут же повернулся к женщине, чтобы исправить ошибку. — У вас нет никаких догадок о том, кто бы это мог быть? — Нет. — А ваши приемные родители? Они точно ничего не знают? — Ничего. — А этот Й пытался связаться с вами как-нибудь еще? Угрожал? — Нет, никогда, — ответил за Эббу ее муж. — Так ведь, дорогая? Мортен поднял руку, словно хотел коснуться жены, но тут же уронил ее на колени. Эбба покачала головой. — А вот и Турбьёрн, — объявил Мартин, заметив приближающегося эксперта-криминалиста. — Хорошо. Тогда, думаю, мы закончим и дадим вам отдохнуть. Сейчас приедет «Скорая». Если они будут настаивать на том, чтобы забрать вас в больницу, я рекомендую согласиться. Дым может быть очень опасным. — Спасибо за совет, — поблагодарил Мортен, поднимаясь. — Позвоните, если что-нибудь узнаете. — Конечно. Патрик бросил взгляд на Эббу. Вид у нее по-прежнему был отстраненный. Интересно, как отразилась на ней трагедия из детства? Полицейский велел себе не думать об этом. Нужно было сосредоточиться на работе и найти поджигателя. Фьельбака, 1912 «Как это могло произойти?» — недоумевала Дагмар. Она лишилась всего, что у нее было. Осталась в полном одиночестве. Куда бы она ни пошла, за спиной люди шептались о том, что натворила ее мама. Они ненавидели дочь за то, что сделала мать. Иногда по ночам девочка так сильно скучала по родителям, что приходилось кусать подушку, чтобы не заплакать. Потому что, заплачь она, злобная ведьма, у которой жила теперь Дагмар, избила бы ее до синяков. Девочке часто снились кошмары. Она просыпалась посреди ночи вся мокрая от пота. В кошмарах Дагмар видела, как отцу и матери отрубали головы. Потому что именно так их казнили. Дагмар там не было, и отрубленных голов она не видела, но все равно во сне ей являлись именно эти картины. А еще к ней приходили убитые дети. Восемь трупиков нашли полицейские, когда перерыли землю в подвале. Это ей сказала ведьма. — Восемь невинных малышей… — сообщала она друзьям, заходившим в гости, и качала при этом головой. Друзья тут же поворачивались к Дагмар. — Девчонка не могла об этом не знать, — говорили они. — Она уже была в том возрасте, чтобы понимать, что к чему… Дагмар старалась об этом не думать. Неважно, правду они говорили или нет. Мать с отцом ее обожали, а эти грязные вопящие младенцы все равно никому были не нужны. Иначе бы они не попали к ним в дом. Многие годы мать убивалась, заботясь о нежеланных детях, а что она получила взамен? Только унижения, оскорбления и чудовищную смерть. То же и с отцом. Он помогал похоронить их, и за это, по мнению людей, заслуживал смерти. Отправив мать с отцом в тюрьму, полицейские отвезли девочку к ведьме. Все друзья и родственники от нее отказались. Никто не хотел иметь с их семьей ничего общего. Душегубица из Фьельбаки — так все звали мать с того дня, как в ее подвале нашли детские останки. Об этом даже стали сочинять песни. В них пелось о женщине, которая топила детей в корыте, и муже, зарывавшем трупики в подвале. Дагмар знала эти песенки наизусть. Дети ведьмы пели их для нее постоянно. Но она была сильной. Дома у родителей Дагмар была маленькой принцессой. Желанным ребенком в своей семье. Родители обожали дочку, и их любовь придавала ей сил. Единственное, что пугало девочку, так это звук шагов мужа ведьмы по ночам. В такие минуты Дагмар жалела, что не последовала за родителями в могилу. Йозеф Мейер нервно провел пальцем по камню в руке. Эта встреча была крайне важна для него. Нельзя позволить Себастиану все испортить. — Вот оно! Себастиан Монссон ткнул пальцем в один из рисунков, разложенных на столе в конференц-зале. — Наше видение! A project for peace in our time. [2 - Проект по установлению мира (англ.).] Йозеф мысленно вздохнул. У него были сомнения в том, что эти клише на английском произведут впечатление на людей из коммуны. — Мой партнер хочет сказать, что это фантастическая возможность для коммуны Танума внести свой вклад в борьбу за мир. Эта инициатива пойдет на пользу вашему имиджу. — Мир на земле — это, конечно, хорошо. И с экономической точки зрения, проект неплохой. Он создаст рабочие места и усилит приток туристов, а это, как я знаю, сегодня немаловажно, — сказал Себастиан, потирая руки. — И денег коммуна сможет подзаработать. — Но, конечно, самое главное, что этот проект направлен на установление мира, — продолжил Мейер, сдерживая желание пнуть своего бывшего одноклассника в ногу. Он знал, что так и будет, когда принимал решение работать вместе с ним на его деньги, но другого выбора у него просто не было. Эрлинг В. Ларссон и Уно Брурсон кивнули. После скандала с реконструкцией курорта во Фьельбаке Эрлингу пришлось на время затаиться, но долго он без дела сидеть не мог. Недавно он снова вернулся в политику. Новый проект помог бы ему встать на ноги и заставил бы людей считаться с ним. Во всяком случае, Йозеф надеялся, что именно эти мысли и придут заказчику в голову. — Звучит любопытно, — сказал Ларссон. — Можете рассказать подробнее о концепции? Себастиан набрал в грудь воздуха, чтобы начать рассказ, но Мейер опередил его. — Это кусочек истории, — начал он, доставая камень. — Альберт Шпеер [3 - Шпеер Альберт (1905–1981) — государственный деятель Германии, личный архитектор Гитлера, рейхсминистр вооружений и военного производства.]закупил гранит в Богуслене для нужд немецкого правительства. У них с Гитлером были грандиозные планы превратить Берлин в столицу мира, и гранит должен был использоваться в качестве отделочного и строительного материала. Йозеф начал мерить комнату шагами, продолжая говорить. В голове у него раздавался топот немецких сапог. Звук, о котором его родители столько раз рассказывали ему со страхом в голосе. — Но потом в войне наступил перелом, — продолжал он, — и Германия, захватившая весь мир, так и осталась мечтой Гитлера, о которой он грезил до последних дней. Несбывшаяся мечта, фантазия на тему грандиозных монументов и зданий, построенных на костях миллионов евреев. — Какой ужас, — поежился Эрлинг. Мейер разочарованно посмотрел на него. Они ничего не понимали, ничего. Но он не даст им забыть. — Большие партии гранита так и не были отправлены… — И тут появляемся мы, — перебил его Монссон. — Нам кажется, что эта партия гранита может стать символом мира. Причем символом, который будет приносить деньги. Если все, конечно, правильно обставить. — Мы могли бы на деньги от продажи гранита построить музей еврейской истории и истории еврейства в Швеции. Там мы, например, могли бы представить истинную картину шведского «нейтралитета» во время войны, — добавил Йозеф. Он опустился на стул. Себастиан обнял его за плечи. Мейеру пришлось напрячься, чтобы не сбросить руку. Он изобразил улыбку. Эта ситуация напоминала ему о временах на Валё. Тогда у него было ровно столько же общего с Монссоном и с другими так называемыми друзьями, сколько и сегодня. Как бы он ни старался, ему не суждено было принадлежать тому прекрасному миру, из которого вышли Йон, Леон и Перси. Впрочем, ему это и не было нужно. Тогда не было нужно. А сейчас он нуждался в Себастиане. Это был его единственный шанс воплотить свою мечту в жизнь. Столько лет Йозеф мечтал увековечить в памяти людей все те ужасы, которые пришлось пережить еврейскому народу! Ради осуществления этой мечты он готов был заключить сделку с самим дьяволом, если бы это потребовалось. А потом, со временем, Мейер надеялся отделаться от напарника. — Как говорит мой партнер, — сказал Себастиан, — это будет прекрасный музей. Туристы со всего мира захотят его посетить. И ваша коммуна прославится добрыми делами. — Звучит неплохо, — признал Эрлинг. — А ты что думаешь? — спросил он у Уно Брурсона, второго человека в коммуне, который, несмотря на жаркую погоду, был одет в свою обычную фланелевую рубашку в полоску. — Может, и стоит взглянуть на него поближе, — пробормотал Уно. — Но не знаю, есть ли у коммуны на это деньги. Сейчас тяжелые времена. Монссон расплылся в улыбке: — Я уверен, мы сможем договориться. Главное, что есть интерес с вашей стороны. Я готов вложить в проект большую сумму. «Только не говори им, на каких условиях!» — взмолился про себя Йозеф и стиснул зубы. У него не было никакой возможности повлиять на ситуацию. Все, что он мог, — это брать, что дают, и продолжать упорно идти к своей цели. Он подался вперед, чтобы пожать Эрлингу руку. Назад пути не было. Шрам на лбу и легкая хромота — вот и все, что свидетельствовало о несчастье, случившемся полтора года назад. В той аварии Анна потеряла их с Даном ребенка и сама чуть не погибла. И хотя внешних следов почти не осталось, внутри молодая женщина все еще чувствовала себя разбитой и уничтоженной. Перед дверью она на мгновение замерла. Ей было тяжело видеть Эрику, у которой все было хорошо. Старшая сестра ничего не потеряла в той аварии. В отличие от Анны. Но почему-то от общения с Эрикой ей становилось легче: общение с сестрой и ее детьми уменьшало боль ее душевных ран. Она и не представляла, что на возвращение к жизни уйдет столько времени. А если бы представляла, то, наверное, никогда бы не встала с кровати, на которой пролежала в апатии первые месяцы после аварии. Какое-то время назад она в шутку сказала Эрике, что похожа на одну из тех ваз, которые видела, когда работала в аукционном доме. Разбитую вазу собрали по осколкам и бережно склеили. И если на расстоянии она выглядела целой, то вблизи на ней была заметна каждая трещина. Теперь же понятно, что в той шутке была большая доля правды, подумала Анна, нажимая на кнопку звонка. Именно такой она себя и чувствовала — разбитой вазой. — Входи! — крикнула Эрика. Анна вошла в дом и скинула обувь. — Я сейчас приду. Надо переодеть близнецов. Гостья прошла в кухню, в которой чувствовала себя как дома. Это был дом их с Эрикой родителей, сестры тут выросли и знали каждый угол. Несколько лет назад они поругались из-за дома, и это сильно испортило их отношения, но теперь все ссоры были в прошлом. Теперь они даже могли шутить на эту тему, употребляя сокращения «ВСЛ» и «ВПЛ», что означало «Время с Лукасом» и «Время после Лукаса». Анна вздрогнула. Она пообещала себе как можно меньше думать о своем бывшем муже Лукасе. Его больше нет. Единственное, что ее еще связывает с покойным супругом, — это их общие дети: Эмма и Адриан. Больше ничего хорошего он для нее никогда не сделал. — Хочешь кофе? — спросила Эрика, входя в кухню с близнецами на руках. При виде тети мальчики просияли. Мать опустила их на пол. Они тут же бросились к Анне и попытались залезть ей на колени. — Спокойствие, спокойствие! Места всем хватит, — заверила племянников гостья, поднимая их по очереди, и перевела взгляд на сестру. — Зависит от того, что у тебя припасено к кофе, — она вытянула шею, пытаясь разглядеть содержимое хлебницы. — Как насчет бабушкиного пирога с ревенем и марципаном? — спросила Эрика, доставая пакет. — Ты шутишь! Как от такого можно отказаться! Хозяйка отрезала большие куски пирога и выложила их на блюдо, которое поставила на стол. Ноэль тут же бросился к блюду, но Анна его опередила. Отодвинув блюдо подальше от края, она взяла один из кусков, отломила два маленьких и протянула их близнецам. Ноэль с довольным видом сунул в рот весь кусок, а Антон осторожно откусил от своего и улыбнулся. — Какие же они разные, — восхитилась Анна и потрепала детей по льняным головкам. — Думаешь? — покачала головой Эрика. Налив кофе, она поставила кружку перед сестрой, но на таком расстоянии, чтобы дети не могли до нее достать. — Мне взять одного? — спросила она у Анны, которая явно пыталась придумать, как ей выпить кофе с пирогом с двумя малышами на коленях. — Все нормально. Они такие милые, — ответила сестра, утыкаясь носом в макушку Ноэля. — А где Майя? — Приклеилась к телевизору, как обычно. Моджи — любовь всей ее жизни. Сейчас Мимми с Моджи на Карибах. Мне кажется, меня стошнит, если я еще раз услышу: «На солнечном пляже на Карибах». — А Адриан тащится от покемонов. Это, скажу я тебе, не лучше… Анна осторожно сделала глоток, стараясь не облить горячим кофе полуторагодовалых малышей, ерзавших у нее на коленях. — А Патрик? — спросила она. — Работает. На Валё подожгли дом. — Валё? Какой из домов? Эрика замешкалась. — Детский лагерь, — ответила она с едва сдерживаемым волнением. — Какой ужас! Мне то место никогда не нравилось. Это странное исчезновение… Знаю… Я пыталась разузнать что-нибудь об этом и, может быть, написать книгу, но пока мне ничего интересного на глаза не попалось. До сегодняшнего дня. — О чем ты? — поинтересовалась Анна, пробуя пирог. Выпечкой она занималась крайне редко, можно сказать, вообще никогда, хотя бабушка передала этот рецепт обеим внучкам. — Она вернулась, — сказала Эрика. — Кто? — Эбба Эльвандер. Только теперь ее зовут Старк. — Девочка? — Анна уставилась на Эрику. — Ага. Они с мужем поселились на Валё и ремонтируют дом, а кто-то пытался его поджечь. Естественно, все это выглядит странно, — с энтузиазмом поведала та. — А может, это случайное совпадение? — Может, и так. Но все равно очень странно. Что Эбба вдруг возвращается, и тут такое… — Ну, пока ничего страшного не случилось, — возразила Анна. Ей прекрасно было известно о способности Эрики делать из мухи слона. У сестры всегда было богатое воображение. Анну вообще поражало, как такой фантазерке, как Эрика, удается писать книги с хорошей фактической основой и крепкой сюжетной линией. В голове у Анны это как-то не укладывалось. — Да, конечно, — отмахнулась хозяйка. — Я жду не дождусь, когда Патрик вернется. Мне хотелось поехать с ним, но некому было присмотреть за детьми. — А ты не думаешь, что это выглядело бы странно? Антону с Ноэлем надоело сидеть на коленях у тети, они сползли вниз и побежали в гостиную. — Я все равно думаю поехать поболтать с Эббой. Эрика подлила кофе в обе чашки. — Интересно, что случилось с той семьей? — задумчиво протянула Анна. — Мама! Убери их! — раздался вопль Майи из гостиной. Эрика поднялась со вздохом: — Я знала, что долго нам сидеть спокойно не дадут! Так оно всегда. Майя жалуется на братьев. А мне все время приходится их мирить. — Мм, — пробормотала Анна вслед сестре. Ей было больно от того, что она не могла пожаловаться на такие же проблемы. Она бы предпочла быть на месте Эрики и тоже иметь детей от любимого человека. Фьельбака показывала себя с лучшей стороны. С причала, где Йон Хольм сидел с женой и ее родителями, открывался великолепный вид на гавань. Хорошая погода привлекла в деревню много яхт: они покачивались на воде вдоль понтонных мостков. С палуб доносились смех и музыка. Прищурив глаза от солнца, Йон рассматривал туристов. — Жаль, что шведы так мало ценят свою страну, — произнес он, поднимая бокал охлажденного розового вина. — Все твердят о демократии и праве самовыражения, но мы не можем свободно изъявлять свою волю. Никто не хочет нас видеть и слышать. А ведь мы — избранники народа. Столько шведов явно дали понять, что не доверяют нынешней власти и хотят перемен… Перемен, которые мы можем им дать. Поставив бокал, он продолжил чистить креветки. — Да, это ужасно, — сказал его тесть, набирая горсть креветок. — Если мы живем в демократическом государстве, то к голосу народа надо прислушиваться. — Тем более что каждый дурак знает: иммигранты приезжают сюда только за социальным пособием, — вторила ему теща. — Если бы сюда приезжали иностранцы, готовые работать и вносить свой вклад в общество, никто бы не возражал. Но я не хочу, чтобы эти тунеядцы жили за счет налогоплательщиков, за мой счет, — невнятно бормотала она, уже явно навеселе. Йон вздохнул. Идиоты. Они понятия не имеют, о чем говорят. Как и большинство избирателей, они упрощали проблему, отказываясь видеть перспективу Родители его жены воплощали в себе все те тупость и недалекость, которые были ему так ненавистны, а ему придется провести с ними целую неделю. Догадавшись о его мыслях, Лив погладила мужа по бедру. По большей части она была с ним согласна, но все-таки Барбру и Кент были ее родителями, и с этим тоже надо было считаться. — Самое ужасное — это то, как все перемешалось, — продолжила Барбру. — В наш квартал недавно переехала одна семья. Жена — шведка, муж — араб. Можно представить, как приходится страдать бедняжке! Все знают, как арабы обращаются со своими женами. Их детей будут дразнить в школе. Они попадут в плохую компанию и станут преступниками. Эта женщина еще пожалеет, что вышла замуж не за шведа. — Именно, — согласился Кент, пытаясь просунуть в рот гигантский бутерброд с креветками. — Может, дадим Йону отдохнуть от политики? — с улыбкой предложила Лив. — Он и так в Стокгольме целыми днями обсуждает вопросы иммиграции. Дайте ему передышку. Хольм послал жене благодарный взгляд. Какое же она все-таки совершенство! Светлые шелковистые волосы, правильные черты лица, сияющие голубые глаза… — Прости, милая. Мы не подумали, — тут же отозвался ее отец. — Просто мы так гордимся тем, что Йон столького добился, что он занимает такой пост… Ну да ладно. Поговорим о чем-нибудь еще. Как дела с твоим бизнесом? Лив с энтузиазмом начала рассказывать о своих проблемах с таможней, из-за которых французские поставки постоянно задерживались. Она занималась импортом товаров для дизайна и интерьера из Франции, но Хольм знал, что в последнее время ее интерес к бутику угас. Она все больше уделяла времени партийной работе: для Лив не было ничего важнее этого. Чайки кружили все ниже над причалом, и Йон встал. — Предлагаю все убрать. Птицы становятся назойливыми. Он высыпал креветочные очистки в море, и чайки тут же бросились в воду в поисках съестного. А то, что они не съедят, достанется крабам. Постояв какое-то время, политик со вздохом посмотрел на горизонт. Взгляд его, как всегда, остановился на Валё, что вызвало приступ злости. Слава богу, в тот момент раздался звонок мобильного. Порывшись в кармане, Хольм выудил телефон и бросил взгляд на дисплей. Звонил премьер-министр. — Что ты об этом думаешь? — спросил Патрик, придерживая дверь для Мартина. Она была такой тяжелой, что пришлось подпереть ее плечом. Полицейский участок в Тануме построили в 60-е, и когда Хедстрём впервые переступил порог этого похожего на бункер помещения, он испытал довольно мрачные чувства. Но это было давно. С тех пор Патрик успел привыкнуть к грязно-желтым и бежевым цветам интерьера и к неуютной атмосфере. — Мне это кажется странным. Кому нужно анонимно посылать ей открытки на день рождения? — покачал головой Молин. — Не совсем анонимно. Они же подписаны буквой Й. — И это все объясняет… — пошутил напарник, и Патрик расхохотался. — Что вас так рассмешило? — поинтересовалась Анника, приподнимаясь за стойкой в приемной. — Ничего особенного, — отмахнулись мужчины. Это Аннику не удовлетворило. Она подошла к двери: — Как все прошло? — Пока подождем информации от Турбьёрна, но это очень смахивает на поджог, — ответил Патрик. — Я поставлю кофе, и потом поболтаем, — предложила Анника и направилась в кухню. Напарники последовали за ней. — Ты отрапортовал Мелльбергу? — спросила она Мартина. — Нет, мне кажется, пока еще рано сообщать это Бертилю, — сказал тот. — Не будем мешать начальнику в выходные. — Ты прав, — заметил Хедстрём, присаживаясь на стул у окна. — Вы тут кофе без меня пьете! — В дверях с обиженным видом возник старый Йоста Флюгаре. — А, ты здесь? У тебя же выходной. Почему ты не на поле для гольфа? — удивился Патрик, но подвинул стул, приглашая Йосту присесть. — Слишком жарко. Я решил, что лучше написать пару отчетов, а в гольф поиграть в другой день, когда асфальт не будет плавиться. Вы чем заняты? Анника что-то говорила про поджог. — Да, похоже на то. Кажется, кто-то налил бензина под дверь и поджег, — поделился с ним новостью Патрик. — Вот черт! — воскликнул Флюгаре, взяв печенье «Балерина» и аккуратно отделив белую половинку от шоколадной. — А где это было? — добавил он. — На Валё. Бывший детский лагерь, — сказал Мартин. Йоста застыл. — Интернат? — Да, это странная история. Не знаю, в курсе ли ты, но младшая дочь, единственная, кто осталась на острове, когда вся семья исчезла, вернулась туда и живет в унаследованном доме. — Да, я что-то слышал, — пробормотал пожилой полицейский, уставившись в стол. Патрик с любопытством посмотрел на коллегу: — Ах да, ты же занимался этим делом… — Да… Такой я старый, — подтвердил Йоста. — Но не понимаю, с чего она решила вернуться? — Она упоминала смерть сына. — Она потеряла ребенка? Когда? Как? — Подробностей они не рассказывали, — ответил Мартин, вставая за молоком. Хедстрём нахмурился. Не в привычках Флюгаре было проявлять такой энтузиазм по отношению к работе. Но он понимал, в чем дело. У каждого полицейского в возрасте есть дело с большой буквы Д. Дело, к которому они возвращаются в мыслях снова и снова. Дело, которое обычно остается нераскрытым и которое не дает покоя тому, кто его расследовал. — Для тебя это было особое дело? — спросил он старшего товарища. — Да. Я бы отдал все на свете, только бы узнать, что случилась в ту Пасху. — И не ты один, — добавила Анника. — А теперь Эбба вернулась, — задумчиво протянул Йоста, поглаживая себя по подбородку. — И кто-то пытался поджечь дом… — Не только дом, — заметил Патрик. — Преступник наверняка знал, что Эбба и ее муж спят внутри, в спальне… Это чудо, что Мортен вовремя проснулся и успел потушить пламя. — Да, все это вызывает определенные подозрения, — согласился Мартин и чуть не подпрыгнул, когда Флюгаре ударил кулаком по столу. — Это не случайное совпадение! Коллеги недоуменно уставились на него. Повисла пауза. — Может, стоит поднять это старое дело? — предложил Хедстрём. — Так, на всякий случай. — Я знаю, где оно, — вызвался Йоста; на его похожем на собачью морду лице был написан энтузиазм. — Я к нему часто возвращаюсь. — Хорошо. Давайте все почитаем, — не стал спорить Молин. — Может, свежий взгляд прольет свет на дела прошлого. А ты можешь собрать доступную информацию об Эббе, Анника? — Конечно, — ответила женщина и начала убирать со стола. — Надо бы взглянуть и на экономическую ситуацию в их семье и узнать, был ли дом застрахован, — осторожно произнес Мартин, покосившись на Йосту. — Думаешь, они сами его подожгли? Что за глупости! Они же все это время находились в доме, и муж Эббы сам потушил огонь. — Ну, это только теория. Может, они подожгли, а потом передумали. Я сам этим займусь. Йоста открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл и вышел из кухни. Патрик поднялся. — Думаю, у Эрики тоже есть какая-то информация… — У Эрики? Почему? — удивился Молин. — Она давно интересовалась этим делом. Все во Фьельбаке знают эту историю, а учитывая профессию Эрики и ее интересы, неудивительно, что и она начала собирать по ней информацию. — Спроси ее тогда. Все может пригодиться. Хедстрём кивнул, но некоторые сомнения у него остались. Он прекрасно знал, что будет, позволь он жене сунуть нос в расследование. — Я с ней поговорю, — пообещал он, надеясь, что ему не придется в этом раскаиваться. Дрожащей рукой Перси фон Барн наполнил два бокала своим лучшим коньяком и протянул один супруге. — Не понимаю, чем они думают? — Пюттан в два глотка осушила свой бокал. — Дедушка в могиле перевернулся бы, — поддержал ее муж. — Ты должен что-то сделать, милый, — взмолилась она, протягивая бокал за добавкой. Перси, не колеблясь, подлил в него коньяка. Конечно, время было послеобеденное, но ведь в какой-нибудь стране мира уже стукнуло пять. Такой день, как этот, требовал спиртного. — Я? А я что могу? — пискнул он. Рука дрогнула, и коньяк полился мимо бокала. Пюттан отдернула руку. — Дурак, что ты творишь? — Прости, прости. Фон Барн упал в одно из больших старых кресел в библиотеке. По звуку рвущейся ткани он понял, что обивка лопнула. — Вот черт! Вскочив, аристократ в ярости начал пинать кресло. Все вокруг него рушится! Замок рушится, от наследства ничего уже не осталось, а теперь эти козлы из налоговой требуют, чтобы он выложил огромную сумму денег, которой у него не было. — Успокойся! — Пюттан вытерла руку салфеткой. — Что-нибудь придумаем. Но я не понимаю, как деньги могли кончиться. Перси повернулся к жене. Для него не было секретом, как сильно ее пугает эта мысль, но ничего, кроме презрения, в нем это не вызывало. — Как могли кончиться деньги?! — завопил он. — Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, сколько тратишь в месяц? Ты что, не понимаешь, сколько все это стоит — поездки, ужины, шмотки, сумки, туфли, украшения и что ты там еще покупаешь? Это было не в привычках графа фон Варна — устраивать скандалы. Пюттан отстранилась и уставилась на него во все глаза. Он достаточно хорошо знал жену, чтобы прочитать ее мысли. Сейчас она взвешивает альтернативы — пойти в атаку или лучше попробовать его умаслить. И когда выражение ее лица смягчилось, сразу стало понятно, что она выбрала. — Дорогой, неужели мы будем ссориться из-за такой мелочи, как деньги? — пропела Пюттан, поправляя ему галстук и заправляя рубашку в ремень. — Вот так. Теперь ты снова выглядишь как денди. Она прижалась к нему, и Перси почувствовал, что сдается. На ней было платье от Гуччи, перед которым ему всегда было сложно устоять. — Сделаем так, — решила графиня. — Ты позвонишь ревизору и поднимешь бухгалтерские книги. Может, ситуацию можно исправить. В любом случае разговор с ним тебя успокоит. — Мне нужно поговорить с Себастианом, — пробормотал фон Барн. — Себастиан? — Пюттан скорчила гримаску отвращения и подняла глаза на мужа. — Ты же знаешь, мне не нравится, что ты с ним общаешься. Мне тогда приходится общаться с его ужасной женой. У этих людей нет класса. Денег у них куры не клюют, но все равно ведут они себя как крестьяне. Я слышала, что отдел по борьбе с экономическими преступлениями давно уже копает под него. Это только вопрос времени, когда он окажется за решеткой, и лучше иметь с ним как можно меньше общего. — Деньги не пахнут, — возразил Перси. Он и так знал, что скажет ревизор. Что денег нет. А чтобы выбраться из долговой ямы и спасти усадьбу Фюгельста, ему нужны деньги. Много денег. И его единственной надеждой был Себастиан Монссон. Их отвезли в больницу в Уддевалу, но там выяснилось, что с ними все в порядке. Дыма в легких не обнаружили. Первый шок прошел. У Эббы было ощущение, что она очнулась от кошмарного сна. Она поймала себя на том, что сидит, уставившись в темноту, и зажгла лампу. Летом тьма подкрадывалась незаметно, и Эбба не сразу замечала, что пора зажечь свет. Подвеска с ангелом сдвинулась вбок, и женщина вернула ее на место. Мортен не понимал, почему она делала украшения вручную, вместо того чтобы заказать их в Таиланде или в Китае, особенно сейчас, когда так все так дешево можно купить по Интернету. Но тогда ее работа не имела бы никакого смысла. Ей нравилось все делать своими руками, вкладывать свою любовь в каждое ожерелье, оставленное себе или отправляемое по почте заказчикам. В ангелов она, помимо любви, вкладывала и свое горе. К тому же ювелирная работа наполняла ее умиротворением. Ведь она приступала к ней после того, как целый день красила, пилила, строгала… За этой работой ее мышцы расслаблялись, а дыхание успокаивалось. — Я все запер, — сказал Мортен, и Эбба подпрыгнула на стуле. Она не слышала, как он пришел, ее напугало его неожиданное появление. — Черт! — выругалась она, выронив начатую подвеску. — Не хочешь передохнуть сегодня? — спросил Старк, вставая с ней рядом. Она почувствовала, как он осторожно положил руки ей на плечо. Раньше, до того, что случилось с Винсентом, муж часто массировал ей плечи. Эббе нравились его твердые и одновременно нежные движения. Теперь же она не выносила его прикосновений, и велик был риск, что она отстранится или уберет его руки, сильно ранив Мортена и еще больше увеличив разрыв между ними. Фру Старк вернулась к работе. — Играют ли замки какую-то роль? — спросила она, не оборачиваясь. — Запертая дверь не помешала тем, кто хотел нас поджечь ночью. — А что еще нам делать? — спросил Мортен. — Ты могла бы, по крайней мере, смотреть мне в глаза, когда со мной разговариваешь. Это важно. Кто-то пытался поджечь дом. Мы не знаем ни кто это, ни причину его поступка. Разве тебе не страшно? Разве тебе все это не кажется ужасным? Эбба медленно повернулась к мужу: — А чего мне бояться? Самое страшное уже случилось. По мне, так лучше не запирать. — Так нельзя. — Почему нельзя? Я сделала, как ты предложил. Переехала обратно. Согласилась на твой грандиозный план отремонтировать эту развалюху и сделать из нее отель. Поверила, что мы проживем тут счастливо до самой смерти, среди гостей и немытых тарелок. Чего тебе еще надо? Чего ты от меня ждешь? Эбба сама слышала, как ужасно это звучит, но ничего не могла с собой поделать. — Ничего, дорогая. Я ничего от тебя не жду, — ледяным тоном отрезал Мортен. Развернувшись, он вышел из комнаты. Фьельбака, 1915 Наконец-то она обрела свободу! Ее взяли прислугой в усадьбу в Хамбургсунде. Больше ей не придется видеть ведьму и ее мерзких отпрысков. И ее отвратительного мужа. Чем взрослее она становилась, тем чаще он заглядывал к ней в спальню по ночам. С того времени, как у нее начались месячные кровотечения, Дагмар жила в постоянном страхе забеременеть. Последнее, что ей нужно, — это ребенок. Она не может стать такой же, как эти зареванные испуганные девчонки, что стучались к матери в дверь, прижимая к груди вопящий сверток. Уже тогда она ненавидела их за слабость и трусость. Дагмар быстро собрала свои пожитки. У нее ничего не осталось от прошлой жизни с родителями, и не было ничего, что имело бы какую-нибудь ценность. Но с пустыми руками она уходить не собиралась. Проскользнув в спальню приемной матери, она залезла под кровать, где, как она знала, в шкатулке у самой стены хранились украшения, унаследованные той от своей матери. Девушка вытащила шкатулку на свет. Ее хозяйка пошла в деревню, а дети играли на дворе, так что никто ее не видел. Открыв крышку, Дагмар улыбнулась. Этого ей хватит на какое-то время. Жаль, что она не увидит лицо ведьмы, когда та обнаружит пропажу. — Что ты делаешь? — раздался вдруг у нее за спиной голос приемного отца. Дагмар думала, что он в сарае, однако мужчина стоял в дверях. Сердце подпрыгнуло в груди, но девушка заставила себя успокоиться. Она не позволит ему помешать своим планам. — А на что это похоже? — спросила она ехидно, после чего достала все украшения и сунула их в карман. — Ты с ума сошла, девка? Драгоценности крадешь?! — рявкнул приемный отец, подходя ближе, и фрекен Свенссон выставила вперед руку. — Именно так. И если попробуешь мне помешать, я сейчас же пойду в полицию и расскажу, что ты со мной сделал. — Только попробуй! — Он сжал кулаки. — Да и кто поверит дочери детоубийцы? — Я могу быть очень убедительной. А слухи расползутся по деревне быстрее, чем ты думаешь. Мужчина помрачнел и замолчал, а Дагмар воспользовалась моментом. — У меня есть предложение, — сказала она. — Когда дражайшая мамочка обнаружит пропажу, ты сделаешь все, чтобы успокоить ее, и не пустишь в полицию. Если ты мне это пообещаешь, то получишь небольшую награду… Девушка подошла к приемному отцу. Медленно она подняла руку, прижала к его паху и начала поглаживать. Глаза его затуманились. Он был полностью в ее власти. — Договорились? — спросила она, расстегивая его брюки. — Договорились, — выдохнул он, кладя руку ей на голову и толкая вниз. Вышка для прыжков на Бадхольмене четко вырисовывалась на фоне летнего неба. Эрика отмахнулась от воспоминаний о человеке, свешивавшемся на веревке с башни и покачивавшемся из стороны в сторону. Ей не хотелось думать о том ужасном случае, ведь Бадхольмен ассоциировался у нее не только с ним. Этот остров находился совсем рядом с деревней и был одним из самых популярных. В гостинице все лето нельзя было найти свободного номера, и нетрудно было понять почему. Великолепное расположение, красивый старинный дом, неповторимая атмосфера шхеров — кто может устоять перед такой комбинацией? Но сегодня у нее не было времени наслаждаться видом. — Все в сборе? Трое детей в оранжевых спасательных жилетах бегали по причалу. — Патрик, не поможешь мне? — крикнула Эрика, хватая Майю, пробегавшую мимо, за воротник. Она боялась, что дочь свалится в воду. — А кто будет лодку заводить? — спросил красный от натуги Хедстрём. — Лучше сначала запихнуть их всех в лодку, чтобы ненароком не свалились в воду, а потом спокойно заводить мотор! Майя вертелась как ящерка, пытаясь вырваться, но Эрика крепко держала ее за воротник, не давая ускользнуть. Другой свободной рукой она поймала Ноэля, который бегал за Антоном. Теперь на свободе оставался только один малыш. — Вот, держи! — Она затащила упирающихся детей в лодку, где их с раздраженным выражением лица принял Патрик. Затем бросилась бежать за Антоном, который уже умудрился добраться до каменного мостика. — Антон! Стой! — крикнула Эрика. Никакой реакции. Но, слава богу, бегал сын еще недостаточно быстро, и она успела его нагнать всего за пару шагов. Решительно взяла ребенка на руки, и тот тут же начал вопить и вырываться. — Боже мой! И с чего я только взяла, что это хорошая идея? — воскликнула Эрика, протягивая ревущего Антона Патрику, с мокрым от нота лбом отвязала канат и прыгнула в лодку. — В море они успокоятся, — заверил муж, снова заводя мотор. К счастью, механизм сразу послушался хозяина. Хедстрём отвязал второй канат и осторожно начал отчаливать. Это было нелегко, потому что лодки стояли на якоре слишком тесно. Не будь у них поролоновой защиты по бортам, они с женой непременно повредили бы свою или соседние лодки. — Извини, я была слишком резкой, — попросила прощения Эрика, усаживая детей в рядок и садясь напротив. — Уже забыл! — крикнул Патрик, поворачивая лодку кормой к Фьельбаке и носом к морю. Воскресное утро было просто прекрасным благодаря ярко-синему небу и спокойному морю. Чайки что-то кричали в небе. Оглядевшись по сторонам, Эрика заметила, что немногие рано вставшие туристы завтракают на лодках в гавани. Подумала, что, наверное, молодежь хорошо повеселилась в субботу вечером. Как хорошо, что эти времена позади, добавила Эрика про себя, с нежностью глядя на малышей, притихших на скамейке. Она поднялась, подошла к Патрику и положила голову ему на плечо. Обняв жену, тот поцеловал ее в щеку и вдруг попросил: — Слушай, напомни мне расспросить тебя о Валё и детском интернате. — А что ты хочешь узнать? — поразилась Эрика. — Потом объясню, — пообещал он, снова целуя ее. Эрика знала, что он делает это нарочно, чтобы ее заинтриговать. Теперь она сгорала от любопытства, но ей придется ждать. Приставив руку ко лбу козырьком, Эрика разглядывала Валё. Отсюда был хорошо виден большой белый дом. Смогут ли они когда-нибудь узнать, что произошло там много лет назад? Эрика ненавидела книги и фильмы с открытым финалом, и статьи о нераскрытых убийствах в газетах вызывали у нее сильное раздражение. Но, начав копаться в деле Валё, она так и не нашла ответа ни на один из своих вопросов. Истина была скрыта во мраке. Мартин застыл, положив палец на кнопку звонка. Вскоре послышались шаги, и ему пришлось подавить желание развернуться и уйти. Но тут дверь открылась, и Анника с удивлением посмотрела на гостя. — Это ты? Что-то случилось? Он выдавил улыбку, но Аннику было невозможно обмануть. Может, поэтому Мартин и пришел к ней домой. С самого первого дня работы в участке эта женщина была ему как мать, и только с ней он мог говорить откровенно. — Ну, я… — выдавил он. — Входи, — перебила Анника. — Сядем в кухне, выпьем кофе, и ты все расскажешь. Молин вошел в дом и снял обувь в прихожей. — Присаживайся, — пригласила хозяйка и начала готовить кофе. — А где Пия и Тува? — Дома. Я сказал, что пойду прогуляюсь, так что скоро нужно идти домой. Мы собирались на пляж. — На пляж? Лейя тоже обожает купаться. Мы на днях ездили купаться, так она отказывалась вылезать из воды. Маленькая выдра. Сегодня Леннарт снова повез ее на пляж, чтобы я могла тут прибраться. Заговорив о дочери, Анника просияла. Прошел почти год с того момента, как она наконец смогла забрать домой приемную девочку из Китая. Им с мужем столько всего пришлось пережить, чтобы завести ребенка, и теперь вся их жизнь вращалась вокруг Лейи. Лучшей матери, чем эта женщина, Мартин и представить не мог. Она была нежной и заботливой, с ней людям было спокойно и уютно. Больше всего ему хотелось положить голову ей на плечо и разрыдаться, но он не мог этого сделать. Если он сейчас заплачет, то уже не сможет остановиться. — Я разогрею булочки, — предложила Анника, доставая пакет из морозилки. — Вчера испекла. Думала еще принести на работу. — Разве в твои служебные обязанности входит снабжать нас выпечкой? — Хм… Зная Мелльберга… думаю, если почитать контракт, то наверняка где-нибудь мелким шрифтом написано: «Обязана снабжать участок свежим хлебом домашней выпечки». — Конечно же. Без тебя и булочной Бертиль не протянул бы и дня… — Разве ты не знаешь, что Рига посадила его на диету? Паула говорит, что дома у них теперь только зерновой хлеб и овощи… — Хотел бы я это увидеть! — рассмеялся Молин. Приятно было смеяться после стольких переживаний. Микроволновка пикнула. Анника выложила булочки на блюдо и поставила на стол. — Готово. Теперь давай рассказывай, что тебя так гнетет. Я уже давно заметила, что что-то не так, но ждала, когда ты сам расскажешь. — Не хочу грузить тебя своими проблемами, но… — Он, к своему ужасу, всхлипнул. — Глупости. Я всегда готова помочь. Рассказывай. Мартин сделал глубокий вдох. — Пия больна, — выдохнул он. Слова эхом разнеслись по комнате. Анника побледнела. Видно было, что этого она не ожидала. Молин повертел кружку в руках, и внезапно его прорвало: — Она уже давно чувствует усталость. С тех пор, как родилась Тува. Сначала мы думали, что это обычная усталость, связанная с рождением ребенка. Но Туве уже скоро два, а Пие становится только хуже. А недавно она нащупала на шее узелки… Анника прижала руку ко рту. Она внезапно поняла, что последует дальше. — Пару недель назад я пошел с ней на осмотр и по глазам врача догадался, что дело плохо. Ее сразу направили на обследование в Уддевалу. Завтра врач должен сообщить ей результаты анализов, но мы уже знаем, что он скажет… — снова всхлипнул Мартин, утирая слезы. Анника протянула ему салфетку: — Поплачь, тебе станет легче. — Это несправедливо. Пие только тридцать. Тува такая маленькая… Я посмотрел статистику, и она не обещает ничего хорошего. Пия храбрится, но мне страшно. Так страшно, что я не могу разговаривать с ней. Мне больно ее видеть, особенно с Тувой. Я не могу смотреть ей в глаза. Я чувствую себя беспомощным трусом. Молин больше не мог сдерживаться. Закрыв лицо руками, он громко зарыдал. Анника обняла его за плечи. Она ничего не говорила, только обнимала его и гладила по спине. Через какое-то время он повернулся к коллеге и тоже обнял ее. Анника начала убаюкивать гостя, как убаюкивала маленькую Лейю. Им повезло с местами в кафе «Бругган». На веранде было полно народа, и все заказывали бутерброды с креветками. Место у ресторана было выигрышное — у самой площади Ингрид Бергман, — и столики можно было ставить на причале. — Я думаю, мы купим дом, — сказала Ия. Леон Кройц повернулся к жене: — Десять миллионов так просто из кармана не достанешь. — Разве я это утверждаю? — Она потянулась и поправила покрывало у мужа на коленях. — Оставь это чертово одеяло, я и так вспотел, — буркнул тот. — Тебе нельзя простужаться. Ты же знаешь. Официантка подошла принять заказ. Ия попросила бокал вина себе и стакан минеральной воды для супруга. Леон поднял глаза на девушку. — Большое пиво, — добавил он к заказу. Ия бросила на него взволнованный взгляд, но он кивком подтвердил свой заказ. Как и все, кто его видел, она старалась не пялиться на его ожоги. Когда официантка удалилась, Кройц перевел взгляд на море. — Пахнет точь-в-точь как раньше, — произнес он, опуская изуродованные шрамами руки на колени. — Мне это не нравится, но я смирюсь, если мы купим хороший дом, — сказала Ия. — На хибару я не согласна. И нам достаточно будет проводить здесь пару недель каждое лето. Больше тут делать нечего. — А тебе не кажется неразумным покупать дом за десять миллионов, если мы собираемся использовать его только пару недель? — Это мое условие, — заявила она. — Или сиди тут один. — Ты же знаешь, что один я совершенно беспомощен, о чем ты мне так охотно напоминаешь при первой возможности. — А ты когда-нибудь думал о всех тех жертвах, на которые я пошла ради тебя? Мне пришлось терпеть все те глупости, которые ты вытворял, не задумываясь о моих чувствах. А теперь тебе приспичило сюда приехать. Мало тебе игр с огнем? Официантка принесла напитки и поставила перед ними. Леон сделал несколько глотков и ласкающим жестом провел пальцами по холодному бокалу. — Хорошо. Делаем, как скажешь. Позвони маклеру — скажи, что мы покупаем дом. Но я хочу переехать как можно раньше. Ненавижу отели. — Все будет хорошо, — ответила Ия без особенной радости. — В новом доме я смогу выдержать пару недель в год. — Какая самоотверженность, любимая. Она послала ему злобный взгляд: — Надеюсь, ты потом не передумаешь. — Столько воды утекло под этими мостами… — протянул он. И вдруг у них за спиной кто-то крикнул: — Леон! Ему не нужно было оборачиваться, чтобы посмотреть, кто это. Он по голосу узнал Йозефа Мейера. После стольких лет Йозеф снова был здесь. Паула Моралес любовалась сверкающей водой фьорда и наслаждалась солнечным теплом. Накрыв живот ладонью, она улыбнулась, почувствовав, как брыкается внутри ребенок. — Думаю, время поесть мороженого, — объявил Бертиль Мелльберг, вставая. Взглянув на Паулу, он предостерегающе поднял палец вверх. — Ты ведь в курсе, что нельзя выставлять живот на солнце? Та удивленно проводила его взглядом. — Он так шутит? — спросила она у матери. Рита усмехнулась: — Это он не со зла. Паула фыркнула, но прикрыла живот шалью. Тут к ней подбежал голый Лео, но Юханна вовремя поймала его. — Она права, — сказала она. — Ты можешь заработать пигментные пятна. — Пигментные пятна? — удивилась Паула. — Но я и так смуглая! Фру Мелльберг протянула ей крем с защитным фактором тридцать. — Когда я ждала тебя, у меня все лицо было в пигментных пятнах. Так что лучше не возражай. Зато нам с тобой не нужно загорать. У нас всегда прекрасный оттенок загара, — улыбнулась она. — Но лучше бы Бертиль от меня отстал, — посетовала ее дочь, втирая крем. — Недавно я поймала его на чтении моих журналов для беременных. А позавчера он приволок домой банку с биодобавкой омега-3. Он прочитал в одном из журналов, что это необходимо для нормального развития ребенка. — Он так счастлив. Пусть порадуется, — сказала Рита, принимаясь уже второй раз за пару часов смазывать Лео кремом от солнца. Мальчик унаследовал чувствительную белую кожу Юханны и быстро сгорал на солнце. Паула задумалась: в кого пойдет ее ребенок — в нее или в анонимного донора? Самой ей это было неважно. Лео был их с Юханной общим сыном, и то же самое будет и с новым ребенком. Все остальное не имеет значения. Из задумчивости ее вырвал крик Мелльберга: — А вот и мороженое! Рита подозрительно посмотрела на мужа: — Надеюсь, себе ты не купил? — Только один маленький «Магнум». Я же хорошо себя вел всю неделю! Он подмигнул жене, но та не поддалась на эту уловку. — Тебе нельзя, — спокойно сказала она, забрала у мужа мороженое и выбросила в мусорную корзину. — Так что ты говорил про хорошее поведение? Бертиль сглотнул: — Ничего… — Ты же знаешь, что сказал доктор. Ты в группе риска. Можешь и диабет заработать, и удар получить. — Но один «Магнум» вряд ли ухудшил бы ситуацию. Жизнь дана нам для того, чтобы жить, — пробурчал мужчина, раздавая мороженое. — Осталась одна неделя до конца отпуска, — пожаловалась Паула, щурясь от солнца и облизывая свой рожок. — Я не хочу, чтобы ты работала, — заявила Юханна. — До родов осталось совсем немного. Я уверена, что тебе дали бы больничный, если бы ты настояла. Тебе нужен отдых. — Эй вы, — перебил их Мелльберг. — Я все слышу. Не забудьте, что я начальник Паулы. — Он почесал редкие седые волосы. — Но я с ней согласен. Тебе не стоит работать. — Это мы уже обсуждали. Я с ума сойду со скуки, если буду сидеть все время дома. К тому же в участке сейчас тихо, — запротестовала Паула. — Как это тихо? — удивилась Юханна. — Сейчас же самый горячий период. Пьяные драки и все такое. — Да, но расследований-то у нас сейчас нет. Обычные летние взломы и драки, да. Плевое дело. И мне не нужно ездить на задания. Я могу заниматься бумажной работой в участке. Так что не ной. Я беременна, а не больна. — Посмотрим, — сказал Бертиль. — В одном ты права: сейчас в участке спокойно. В годовщину их свадьбы Йоста Флюгаре принес цветы на могилу Май-Бритт. За неприметной могилкой он ухаживал из рук вон плохо, но не потому, что не любил жену или имел что-то против нее. Они прожили вместе много счастливых лет, и Йоста по-прежнему скучал по супруге. Каждое утро он просыпался с мыслью о покойной Май-Бритт. Но все же он привык к жизни вдовца, и ему казалось невероятным, что когда-то он мог делить с кем-то свой маленький дом. Впрочем, то, что Флюгаре привык к одиночеству, не означало, что его все устраивало в жизни. Присев на корточки, он провел рукой по буквам, вырезанным на надгробном камне. Имя их сына. Фотографии там не было. Они с женой думали, что еще успеют его сфотографировать, и не сделали этого при рождении. И когда он умер, его тоже никто не сфотографировал. Тогда это было не принято. Люди считали, что такое несчастье надо забыть и жить дальше. Когда Йоста и Май-Бритт в шоке покидали больницу, врачи посоветовали завести нового ребенка как можно скорее. Но у них ничего не вышло. У них была только девочка. Так они ее и звали — Девочка. Возможно, им стоило оставить ее у себя, но тогда их горе было слишком велико. Им казалось, что они не смогут дать ей того, в чем она нуждалась. Это Май-Бритт принимала решение. Йоста осторожно предложил оставить девочку у них, но супруга полным горечи голосом ответила: «Ей нужны братья и сестры». И малышка исчезла. Они больше не заговаривали об этом, но Флюгаре так и не смог ее забыть. Если бы он получал крону каждый раз, когда вспоминал девочку, то был бы уже миллионером. Йоста поднялся с колен. Букет красиво смотрелся в вазе на могиле. Флюгаре также вырвал сорняки и убрал листву. В голове его звучал голос Май-Бритт: «Ты совсем больной на голову! Тратить такие деньги на цветы!» Она не любила тратить деньги на пустяки и всегда говорила, что ей ничего не надо. Йоста жалел, что при жизни мало ее баловал. Надо было дарить жене больше цветов, пока та была жива и могла получать от них удовольствие. Теперь же можно было только надеяться, что там, наверху, ей видно, какие они красивые. Фьельбака, 1919 У Шолинов снова был праздник. Дагмар радовалась каждый раз, когда они устраивали свои развлечения. Лишние деньги были весьма кстати, и ей нравилось рассматривать богачей в красивых нарядах. Они жили легкой и беззаботной жизнью. Пили и ели вдоволь, танцевали, пели, смеялись до самого рассвета. Она тоже мечтала о такой жизни, но пока приходилось довольствоваться тем, чтобы подавать еду избранникам судьбы и разглядывать их костюмы и платья. А на этот раз праздник намечался особенный. Ее и другую прислугу утром отвезли на лодке на остров недалеко от Фьельбаки, и весь день лодка сновала туда-сюда, доставляя на этот остров продукты, вино и гостей. — Дагмар! Принеси еще вина из подвала! — крикнула докторша Шолин. Девушка бросилась выполнять приказ. Она всячески старалась угодить хозяйке, чтобы не вызвать у нее подозрений. Потому что если бы докторша присмотрелась к ней, то быстро заметила бы все те щипки и страстные взгляды, которыми награждает юную служанку ее муж. А стоило докторше лечь спать пораньше, а гостям напиться допьяна, как доктор переходил к более решительным действиям. После таких случаев он тайком пихал Дагмар банкноты, что было неплохой прибавкой к жалованью. Служанка взяла четыре бутылки и поспешила наверх. Она крепко прижимала их к груди, но вдруг врезалась в кого-то, и бутылки полетели на пол. Две из них разбились, и Дагмар в отчаянии поняла, что их стоимость вычтут из ее зарплаты. Из глаз ее потекли слезы. Она подняла заплаканные глаза на мужчину перед ней. — Undskyld![4 - Не понимаю! (дат.)]— сказал он по-датски, но это прозвучало в его устах как-то неестественно. Отчаяние вылилось в гнев. — Что вы творите?! Разве можно вот так стоять прямо перед дверью? — крикнула Дагмар. — Undskyld, — повторил он. — Ich verstehe nicht.[5 - Я не понимаю (нем.).] Внезапно девушка поняла, с кем столкнулась. С почетным гостем вечера — немецким героем войны, летчиком, который отважно сражался в бою, но после поражения Германии стал каскадером. О нем шептали целый день. Говорили, что он жил в Копенгагене, но после какого-то скандала вынужден был уехать в Швецию. Дагмар во все глаза уставилась на немца. Это был самый красивый мужчина, которого ей приходилось видеть. В отличие от других гостей, он не был пьяным в хлам, и взгляд его был осознанным. Пару минут они стояли так и смотрели друг на друга. Дагмар выпрямилась. Ей было известно, что она красива. Много раз она получала доказательства этого, когда мужчины со стоном восхищались ею, лежа в ее постели. Но никогда раньше она не испытывала такой благодарности судьбе за свою красоту. Не отрывая от нее глаз, летчик нагнулся и начал собирать осколки с пола. Он выбросил их в кусты и, прижав палец к губам в знак молчания, пошел в подвал за новыми бутылками. Благодарно улыбнувшись, Дагмар подошла принять у него вино и тут заметила, что на левом указательном пальце у гостя кровь. Она жестом показала, что хочет посмотреть его руку. Немец послушно поставил бутылки на землю. Рана была неглубокой, но кровь все не останавливалась. По-прежнему глядя летчику в глаза, девушка взяла его палец в рот и облизнула кровь. Зрачки у мужчины расширились, а взгляд затуманился. Дагмар выпустила его палец изо рта и взяла бутылки. Уходя прочь, она чувствовала спиной, что он не сводит с нее глаз. Патрик собрал всех на кухне, чтобы обсудить положение дел. Прежде всего нужно было проинформировать о случившемся Бертиля Мелльберга. Хедстрём откашлялся. — Тебя тут не было на выходных, но, может, ты уже слышал о том, что произошло? — Нет, а что? — спросил Мелльберг, вопросительно глядя на подчиненного. — В детской колонии на Валё был пожар в субботу. Судя по всему, поджог. — Поджог?! — Это пока еще не подтверждено. Мы ждем отчет от Турбьёрна, — пояснил Патрик и после некоторых колебаний продолжил: — Но некоторые улики указывают именно на это. Он повернулся к Флюгаре, стоявшему у доски с маркером в руках. — Йоста собирает материал о семье, которая исчезла с острова. Он… — продолжил Хедстрём, но начальник перебил его: — Я знаю, о чем речь. Все в курсе этой старой истории. Но какое она имеет отношение к настоящему? — спросил он, нагибаясь, чтобы почесать свою собаку — Эрнста. — Этого мы пока не знаем, — устало ответил Патрик. Ему надоели эти бесконечные дискуссии с шефом, который в теории был руководителем участка, но на практике всю ответственность перекладывал на его плечи, хотя при этом все заслуги приписывал себе. — Мы хотим исследовать все гипотезы. Очень странно, что дом подожгли сразу после возвращения домой единственной оставшейся от исчезнувшей семьи дочери. — Наверняка они сами подожгли дом, чтобы получить страховку, — заявил Мелльберг. — Я изучаю их экономическую ситуацию, — сообщил Мартин, сидевший рядом с Анникой. Вид у него был подавленный. — Думаю, завтра у меня уже будет, что вам показать. — Хорошо. Надеюсь, вы быстро раскроете это дело. Предполагаю, они поняли, что им влетит в копеечку ремонт этой развалюхи, и решили, что лучше ее сжечь и получить страховку. Я столько таких историй повидал, когда работал в Гётеборге!.. — Как я уже сказал, мы изучим все гипотезы. А сейчас давайте послушаем, что нам может рассказать Йоста, — сказал Патрик, кивая своему коллеге и усаживаясь на место. То, что Эрика рассказала ему вчера на прогулке, было очень интригующе, и теперь ему хотелось узнать, что скажет Флюгаре. — Многие в курсе этой истории, но я хочу начать сначала. Никто не возражает? — Йоста оглядел собравшихся. Все покачали головами, и он продолжил: — Тринадцатого апреля тысяча девятьсот семьдесят четвертого года в пасхальное воскресенье кто-то позвонил в полицию Танума и сказал, что они должны приехать в интернат на острове Валё. Больше человек ничего не сказал и бросил трубку. У телефона сидел старый начальник участка, и он даже не смог определить по голосу, был звонящий мужчиной или женщиной. — Флюгаре ненадолго умолк, вспоминая прошлое. — Мне и моему коллеге Хенри Юнгу поручили поехать на остров. Мы прибыли через полчаса и обнаружили нечто странное. В столовой стол был накрыт к праздничному обеду, но к тарелкам едва притронулись, и никого из семьи не было видно. В доме осталась только годовалая девочка Эбба. А остальные словно испарились. — Пуф! — произнес Мелльберг, за что получил неодобрительный взгляд от Йосты. — А ученики? — спросил Мартин. — Дело было на Пасху. Большинство были дома у родителей. На острове остались только несколько человек, и когда мы приехали, их не было поблизости. Вскоре на лодке приплыли пятеро парней. Они рассказали, что ездили на рыбалку. Их подробно допросили, но они утверждали, что не знают, что случилось с семейством. Я сам их допрашивал. Все твердили одно и то же. На пасхальный обед их не пригласили, и они поехали ловить рыбу. Когда уплывали, все было хорошо. — Лодка семьи была на месте? — спросил Патрик. — Да. Мы прочесали весь остров, но не нашли никаких следов пропавших, — сказал Йоста, качая головой. — Сколько их было? — Бертиль против своей воли втянулся в рассказ и теперь внимательно слушал. — В семье были двое взрослых и четверо детей. Исчезли пятеро: взрослые и трое детей. Одна Эбба осталась. — Старый полицейский повернулся к доске и начал писать. — Отец семейства, Руне Эльвандер, директор интерната. Бывший военный. Хотел создать школу для мальчиков, чьи родители предъявляли высокие требования к образованию и дисциплине. Превосходное образование, строгие правила и физические упражнения для мальчиков из состоятельных семей. Что-то подобное было написано в их брошюре, если я правильно помню. — Как старомодно звучит! — прокомментировал Мелльберг. — Всегда есть родители, ностальгирующие по старым добрым временам. На это Руне Эльвандер и рассчитывал, — пояснил Йоста и продолжил рассказ: — Мать Эббы звали Инес. Двадцать три года, то есть намного моложе мужа — ему было за пятьдесят. У Руне остались трое детей от прежнего брака: Клаэс девятнадцати лет, Аннели шестнадцати и Юхан девяти. Их мать Карла умерла несколько лет назад, и Эльвандер снова женился. По словам воспитанников интерната, в семье было не без проблем, но подробностей они не рассказывали. — Сколько воспитанников числилось в интернате? — спросил Мартин. — Около двадцати человек. Кроме Руне, было еще двое учителей, но они тоже уехали на каникулы. — И у них всех было алиби, полагаю? — произнес Патрик. — Да, один праздновал Пасху у родственников в Стокгольме. Второго мы вначале подозревали, потому что он изворачивался и не хотел рассказывать, где находился, но потом выяснилось, что он был со своим любовником и не хотел, чтобы в школе узнали о его ориентации. — А остальных учеников, которых не было на острове, проверили? — продолжал спрашивать Хедстрём. — Каждого. И каждый смог доказать, что праздновал Пасху дома. Кстати, все родители были довольны тем положительным влиянием, которое на их детей оказала школа, и возмущены тем, что интернат закрыли. Мне показалось, что многие были рады отослать детей подальше и не хотели, чтобы они приезжали даже на каникулы. — Так вы не нашли никаких улик, указывающих на то, что с семьей что-то случилось? Йоста покачал головой. — Конечно, у нас не было тогда такого оборудования, как сейчас, но мы сделали все, что в наших силах. Однако так ничего и не нашли. При этом у меня всегда было ощущение, что мы что-то упустили, но я не знаю что. — Что стало с девочкой? — спросила Анника, переживавшая за всех детей на планете. — Живых родственников у нее не было, так что ее, насколько мне известно, отдали приемной семье в Гётеборге, — ответил Флюгаре и уставился на свои руки. — Отважусь сказать, что мы сделали свою работу хорошо. Изучили все версии, попытались восстановить картину происшествия, продумали мотивы. Мы изучили прошлое Руне, но скелетов в шкафу не обнаружили. Опросили всех жителей деревни, но никто не видел ничего странного. Рассмотрели это дело со всех сторон, но у нас не было улик, а без улик невозможно было бы сказать, убили ли их, или увезли с острова, или они покинули его сами. — Интригующая история, — протянул Мелльберг и, прокашлявшись, добавил: — Но я по-прежнему не понимаю, зачем мы в ней копаемся. Зачем усложнять вещи? Либо Эбба с мужем сами подожгли дом, либо это подростки так развлекаются. — Слишком уж опасное развлечение для подростков, — отметил Патрик. — Если им так хотелось что-то поджечь, можно было сделать это в деревне. Зачем ехать на остров? И, как мы уже сказали, Мартин занимается этим вопросом. Но чем больше я слышу об этом старом деле, тем больше мне кажется, что этот поджог имеет отношение к исчезновению семьи Эббы. — Вечно ты со своими предчувствиями, — заметил Бертиль. — Тебе же сказали, что нет никаких улик. Знаю, что в прошлом ты часто оказывался прав, но не на этот раз. Начальник поднялся, показывая, что разговор окончен. Видно было, что он доволен своей последней фразой. Патрик пожал плечами и, как всегда, не стал серьезно относиться к словам Мелльберга. Он уже давно перестал прислушиваться к мнению шефа. Раздав задания, Хедстрём объявил собрание закрытым. По дороге из кухни Мартин отвел Патрика в сторонку и спросил: — Можно мне отлучиться после обеда? Знаю, что надо было раньше предупредить, но… — Конечно, можешь, если это что-то важное. О чем речь? Молин заколебался: — Это личное. Я бы не хотел пока говорить, если можно. По тону его голоса Хедстрём понял, что лучше не расспрашивать дальше, но его сильно задело то, что Мартин не хочет поделиться с ним своими проблемами. Патрику казалось, что за годы работы они стали близкими друзьями. Обидно, что он не доверяет ему настолько, чтобы рассказать, что его беспокоит. Словно прочитав его мысли, Молин пояснил: — Мне вправду тяжело об этом говорить. Я точно могу уйти после обеда? — Конечно, иди. Грустно улыбнувшись, напарник развернулся, чтобы пойти в свой кабинет. — Мартин! — крикнул ему вслед Патрик. — Я всегда готов тебя выслушать! — Я знаю, — ответил тот и ушел. Спускаясь по лестнице со второго этажа, Анна уже знала, что увидит в кухне Дана, в застиранном халате, с кружкой кофе в руке, погруженного в газету. Со словами «Доброе утро, дорогая!» он потянулся, чтобы поцеловать жену. — Доброе утро, — ответила Анна, уворачиваясь. — У меня ужасное дыхание по утрам, — добавила она, извиняясь, но было поздно. Не говоря ни слова, Дан встал и отнес кружку в мойку. Почему это так чертовски сложно? Все, что она ни делала, было неправильно. Анна пыталась вернуть прошлое, хотела, чтобы все было как раньше, но это ей не удавалось. В их отношениях больше не было тех легкости и естественности, которые так необходимы для нормального общения. Она подошла к Дану, стоявшему у раковины, обхватила его руками за талию и прижалась щекой к его спине. Но чувствовала она при этом одни лишь раздражение и напряженность. Они передавались и ее мужу, вызывая у него желание отстраниться и убивая всякую потребность в общении. Со вздохом молодая женщина разжала руки и вернулась к столу. — Мне нужно начать работать, — сказала она, взяв ломоть хлеба. Дан повернулся и скрестил руки на груди. — И чем бы ты хотела заняться? — поинтересовался он. Анна потянула с ответом. — Я хотела бы начать свое дело, — сказала она наконец. — Это же великолепная идея! Какое? Магазин? Я могу узнать про пустующие помещения. На лице его была написана такая радость, что Анна тут же пожалела, что рассказала мужу о своих планах. Это была ее идея, и ей не хотелось ни с кем ею делиться. Почему? Она и сама не знала. — Я хочу все сделать сама, — отрезала она. Улыбка сползла с лица Дана. — Ну и делай, — бросил он и вернулся к мытью посуды. «Черт, черт, черт!» — выругалась про себя Анна и крепко сцепила руки. — Я думала про магазин. Но я также думала про оформление интерьеров на заказ, подбор антикварной мебели и все такое… — проговорила она, вновь пытаясь сгладить неловкую ситуацию. Она болтала, надеясь вернуть интерес Дана, но тот не отвечал. Его спина оставалась напряженной, и он даже не взглянул на супругу. Анна отложила бутерброд на тарелку. У нее пропал аппетит. — Пойду подышу воздухом, — сказала она, поднимаясь. Дан по-прежнему молчал. — Как мило, что вы смогли приехать к нам на ланч, — пропела Пюттан. — Всегда приятно вас навестить, — усмехнулся Себастиан и хлопнул Перси по спине. — А у вас тут не так уж и убого. Фон Барн спрятал улыбку. Пюттан никогда не скрывала, что на самом деле думала о помпезном доме Монссона с двойными бассейнами и теннисным кортом. Дом хоть и занимал меньшую площадь, чем Фюгельста, обставлен был куда более роскошно. «Вкус нельзя купить за деньги», — любила повторять супруга Перси после визитов к Себастиану и всякий раз при упоминании позолоченных рам и хрустальных люстр морщила нос. В чем-то муж был с ней согласен. — Присаживайся, — пригласил он Себастиана за стол, накрытый на лужайке. В это время года Фюгельста была несравненна. Перед глазами простирался зеленый парк, за которым заботливо ухаживали несколько поколений их семьи. Теперь же упадок усадьбы — только вопрос времени. Пока владелец не найдет решение их экономических проблем, придется жить без садовника. Себастиан откинулся на спинку кресла и сдвинул солнечные очки на лоб. — Вина? — спросила графиня фон Барн, демонстрируя бутылку первоклассного шардонне. Хоть ей и не нравилась идея просить Монссона о помощи, но теперь, когда решение было принято, Перси мог рассчитывать на ее полную поддержку. Тем более что других альтернатив у них не было. Она наполнила бокал Себастиана, и тот, не дожидаясь традиционного приглашения хозяйки к началу обеда, приступил к еде. Сунув в рот полную вилку скагенрёра, [6 - Салат с морепродуктами.]он жевал с открытым ртом. Пюттан отвела взгляд, и это не ускользнуло от Перси. — Так у вас проблемы с налоговиками? — спросил Себастиан. — Да… что уж тут скрывать, — вздохнул хозяин. — У них не осталось ничего святого… — Ты прав. В этой стране работать законно невыгодно. — Да, в папины времена все было по-другому, — протянул Перси, намазывая масло на хлеб. — Вместо благодарности за сохранение культурного наследия вот что мы получаем. А ведь эта усадьба — часть истории Швеции, и на то, чтобы сберечь ее, моя семья потратила столько сил… Для нас это вопрос чести. — Но ветер сменил направление… — прокомментировал Себастиан. — Социалисты слишком долго были у власти, чтобы от нового буржуазного правительства была какая-то польза. Все должны быть равны. Нельзя зарабатывать больше соседа. А то они придут и заберут у тебя все, что есть. Я испытал это на своей шкуре. Меня тоже со всех сторон обложили налогами. Слава богу, это касается только моего имущества в Швеции. Я был достаточно умен, чтобы разместить активы там, где налоговой службе до них не дотянуться. Аристократ кивнул: — Да, но особняк всегда был моим главным капиталом. Он не был дураком. Ему было известно, что в прошлом Монссон не раз его использовал. Друг занимал замок, чтобы устроить охоту для своих партнеров по бизнесу или организовать роскошный вечер для своих любовниц. Интересно, его жена что-нибудь подозревает? Впрочем, в любом случае это не его дело. Сам-то Перси никогда бы на такое не решился: Пюттан держала его в ежовых рукавицах. А остальные пусть делают что угодно. — Но ведь наследство от отца было немалым? — спросил Себастиан, поднимая пустой бокал, чтобы Пюттан его наполнила. Не подавая виду, что она по этому поводу думает, хозяйка налила ему вина до краев. — Да, но ты знаешь… — заерзал на стуле фон Барн. Он ненавидел говорить о финансах. — Столько денег стоит поддерживать эту усадьбу в приличном состоянии! Жизнь становится все дороже и дороже. Цены на все просто заоблачные. Себастиан ухмыльнулся: — Да, жизнь — недешевая штука. — Он демонстративно окинул взглядом Пюттан, отметив бриллиантовые серьги и туфли от Лабутана, а потом повернулся к Перси: — Так какая тебе нужна помощь? — Ну, это… — Слова давались графу с трудом, но, бросив взгляд на жену, он велел себе собраться. Он должен найти решение проблемы. Иначе Пюттан найдет себе другого мужчину. — Я хотел бы одолжить у тебя денег… на время… Повисла неловкая тишина, но Себастиан, похоже, ее не заметил. Он улыбался. — Уменя есть предложение, — ответил он после паузы. — Но я предлагаю обсудить его наедине. Как и положено старым школьным приятелям. Пюттан хотела было запротестовать, но супруг послал ей предупреждающий взгляд, и она промолчала. Перси перевел взгляд на Монссона. — Ты прав, так будет лучше, — кивнул он. Его гость широко улыбнулся и снова протянул бокал хозяйке замка. Было слишком жарко, чтобы работать на улице, поэтому в полуденное время они занимались ремонтом внутри дома. — Начнем с пола? — спросил Мортен, оглядывая столовую. Эбба потянула за лоскут обоев и чуть не содрала весь лист. — Может, лучше со стен? — предложила она. — Я не уверен, что пол выдержит. Доски местами прогнили. Надо сперва заняться полом, — возразил ее муж и в доказательство своих слов надавил ступней на доску, которая сильно прогнулась. — Ты прав, — согласилась Эбба, надевая защитные очки. — Что мне делать? Она не возражала против тяжелой работы, но вынуждена была подчиняться командам Старка, который лучше разбирался в ремонтных делах. — Думаю, что здесь понадобится домкрат. Принесешь? — попросил ее супруг. — О’кей, — ответила Эбба и пошла за нужными инструментами. Потом они принялись за дело, и фру Старк почувствовала прилив адреналина. Руки приятно болели от работы, пока они отдирали доски. В такие минуты женщина забывала о Винсенте. Пот ручьем стекал с ее лба, даруя мгновения свободы от страшных мыслей. Только забывшись тяжелым трудом, она не чувствовала себя мамой Винсента. Только тогда она была Эббой — Эббой, приводившей в порядок дом, доставшийся ей в наследство. Она больше не думала и о недавнем пожаре. Не думала о панике, которую тогда испытала, о едком дыме, о жаре досок, о страхе обжечь кожу. Не думала о том моменте, когда решила сдаться и умереть. Поэтому фру Старк и работала с таким энтузиазмом. Все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы отодрать доски от пола, и все усилия были направлены только на это. Но спустя какое-то время мысли все равно дали о себе знать. Кто желал им с мужем зла? У Эббы не было ответа на этот вопрос. Единственным их врагом были они сами. Женщина много раз думала о том, что хорошо было бы со всем покончить. Она не сомневалась в том, что и Мортена посещали такие мысли. Но среди людей, окружавших их, не было ни одного человека, кто не выразил бы им своего сочувствия и не вызвался помочь. Однако это не меняло того факта, что кто-то подкрался ночью к их дому и хотел его сжечь вместе с ними. Мысли крутились в голове, пока Эбба не остановилась, чтобы вытереть пот со лба. — Здесь чертовски жарко, — воскликнул Мортен, швыряя лом на пол так, что во все стороны полетели щепки, и, стянув с себя футболку, заткнул ее за пояс. — Осторожно, а то щепка попадет в глаз! — предупредила его жена. Эбба разглядывала его тело в свете, проникавшем сквозь пыльные окна. Старк выглядел так же, как когда они начали встречаться. Худое жилистое тело: несмотря на физическую работу, он так и не смог накачать мышцы. Сама же Эбба за последние полгода сильно изменилась. Отсутствие аппетита привело к потере по меньшей мере десяти килограмм. Она не взвешивалась, но знала, что это так, потому что ее фигура утратила всякие женские формы и больше была похожа на палку. Некоторое время супруги работали молча. Тишину нарушала только муха, ожесточенно бившаяся в окно, пока Мортен ее не выпустил. День был безветренным, так что даже открытое окно не давало прохлады, но, по крайней мере, противное жужжание прекратилось. Работая, Эбба думала об истории дома. Перед глазами у нее вставали дети, приезжавшие в летний лагерь поправить здоровье. Она читала о них в старых номерах газеты «Фьельбака-Бладет». У дома были и другие владельцы, в том числе ее отец. Но почему-то Эбба больше думала о детях. Каким приключением для них было уехать от родителей и провести лето вместе с незнакомыми детьми! Загорать, купаться в соленой воде, играть и шалить… В ушах ее стояли смех и крики. В газете писали и о драках между детьми, так что нельзя назвать этот остров таким уж идиллическим. Эбба не понимала, какие крики звучат теперь у нее в ушах, но они были пугающе знакомыми. Но как она могла их помнить, ведь ей был всего один год? Наверное, это не ее воспоминания, это старые стены помнят смех и детские голоса. — Справимся? — спросил Мортен, налегая на домкрат. Погруженная в свои мысли, Эбба вздрогнула от звука его голоса. Старк выпрямился, вытащил футболку из-под пояса, вытер ею пот и взглянул на жену. Эбба отвела взгляд, продолжая ковырять упорную доску. Она знала, что Мортен спрашивает не только про ремонт, и у нее пока не было ответа. Не дождавшись реакции, ее муж снова нажал на домкрат. Доски приподнялись перед ним, образуя дыру в полу. Внезапно Мортен выронил инструмент. — Черт! Эбба, что это?! — крикнул он, подзывая жену. Против воли Эббе стало любопытно. — Что там? — спросила она, подходя к Мортену. — На что это похоже? — спросил муж, показывая на дыру. Эбба села на корточки и заглянула вниз. Перед ней было огромное черное пятно. Деготь, подумала она сначала. Но затем ее осенило. — Это похоже на кровь, — сказала женщина. — Много крови. Фьельбака, 1919 Дагмар Свенссон хватало ума, чтобы понять, что ее приглашали прислуживать на праздниках не за ее красоту и талант, а за происхождение. За спиной постоянно шептались. Хозяева успевали сообщить гостям, кто она, и весь вечер девушка ловила на себе любопытные взгляды. — Ее мать… Детоубийца… Отрубили голову… Слова сновали в комнате, как маленькие осы, и больно жалили ее, но Дагмар научилась не подавать виду. Этот праздник оказался необычным: взгляды, направленные на нее, были особенно пристальными. Одна из дам прижала руку ко рту и испуганно смотрела, как служанка наливает вино ей в бокал. Немецкий пилот с любопытством следил за происходящим. Дагмар краем глаза видела, как он наклонился к своей соседке и она что-то прошептала ему на ухо. Сердце у служанки забилось быстрее. В глазах летчика что-то вспыхнуло, он наградил ее долгим взглядом и приподнял бокал в видимом только ей тосте. Фрёкен Свенссон улыбнулась в ответ. Шли часы, праздник становился все более шумным. Часть гостей переместилась в гостиную, хотя вечер был теплым. Шолины отличались щедростью, и вина хватало на всех. Дагмар дрожащей рукой несколько раз наполняла бокал немецкого гостя. Собственная реакция на него возбуждала ее любопытство. В своей жизни девушка повидала много мужчин, в том числе красивых. Многие из них знали, какие слова нужно сказать и как касаться женщины, чтобы ей было приятно, но никогда она не испытывала такого странного вибрирующего ощущения внутри. В очередной раз, когда она наливала немцу вино, он коснулся ее руки. Никто не обратил на это внимания, и только Дагмар почувствовала это прикосновение и выпрямила плечи, чтобы лучше было видно ее грудь. Патрик, присев на корточки, разглядывал дыру в полу Доски были в ужасном состоянии: пол давно уже пора было менять. Но это было ожидаемо. Гораздо более неожиданным было пятно, обнаруженное под досками. В желудке полицейского появилось неприятное чувство. — Молодцы, что сразу позвонили, — похвалил он хозяев. — Это ведь кровь? — спросил Мортен, сглотнув. — Не знаю, как выглядит старая кровь; может, это деготь или что-то вроде того. — Похоже на кровь… Можешь позвонить криминалистам, Йоста? — спросил Патрик у коллеги. — Они дадут нам точный ответ. Затем он с трудом поднялся и скорчил гримасу от боли. Суставы напомнили ему, что он уже немолод. Кивнув, его напарник отошел в сторону, чтобы сделать звонок. — Там есть что-то еще? — дрожащим голосом спросила Эбба. Хедстрём сразу понял, что она имеет в виду. — Пока нельзя сказать. Придется взломать весь пол, чтобы посмотреть. — Нам, конечно, нужна помощь с ремонтом, но такого мы не ожидали, — произнес Мортен и усмехнулся. Никто его не поддержал. Йоста закончил разговор и вернулся к ним. — Криминалисты приедут не раньше завтрашнего утра. Надеюсь, вы сможете подождать. Здесь ничего нельзя трогать. Оставьте все как есть. — Конечно, мы понимаем. Зачем нам что-то трогать? — согласился Старк. — Разумеется, — поддакнула Эбба. — Это мой шанс узнать, что же тогда произошло. — Может, присядем, поговорим? — предложил Патрик, осторожно отходя от дыры в полу. Перед глазами у него все еще стоял о пятно черной от прошедших лет, застарелой крови. У него не было сомнений в том, что это именно кровь. И что находится она здесь лет тридцать. — Можем присесть в кухне, — отозвался Мортен, показывая дорогу. Хедстрём последовал за ним, а Эбба задержалась с Йостой. — Ты идешь? — крикнул ей Мортен, оборачиваясь. — Идите вперед. Мы к вам присоединимся, — ответил за нее старый полицейский. Патрик хотел было сказать, что именно с Эббой он собирается поговорить, но, увидев, как она бледна, решил, что нужно дать женщине минутку передохнуть. Все равно они никуда не спешат. Кухня оказалась вся завалена инструментами для ремонта, а в раковине высилась гора немытой посуды. Мортен присел за стол. — Вообще-то мы с Эббой чистюли. То есть были чистюлями… — поправился он. — Сложно в это поверить да? — Ремонт — это всегда ад, — прокомментировал Хедстрём, смахивая со стула крошки. — Мы больше не видим смысла в уборке, — грустно сообщил его собеседник и посмотрел в грязное окно на кухне. — Что вам известно о прошлом вашей жены? — спросил Патрик. Он слышал, как Йоста с Эббой разговаривают в столовой, но слов было не разобрать. Поведение напарника заставляло задуматься. С тех пор как Флюгаре узнал о пожаре в этом доме, он вел себя странно: с энтузиазмом рассказал, как вел дело о пропаже семьи Старк, но при этом почти ничего не говорил о нынешних событиях. — Мои родители дружили с приемными родителями Эббы, — начал тем временем рассказывать Мортен. — Я всегда знал о ее прошлом, то есть о том, что ее семья бесследно исчезла. А кроме этого, по-моему, и знать было нечего. — Нет, то дело так и осталось нераскрытым, хотя полицейские сделали все возможное, чтобы выяснить, что с ними произошло. Это действительно тайна, куда они могли подеваться. — Может, они были здесь все это время? — спросила входящая в кухню фру Старк. Патрик и Мортен вздрогнули: голос Эббы их напугал. — Не думаю, что они под полом, — протянул Йоста, заходя следом за ней. — Если бы кто-то вскрывал пол, мы бы это заметили. Но пол был в порядке. И без следов крови. А ведь она должна была бы просочиться между досками. — В любом случае я хочу убедиться в том, что их там нет, — заявила женщина. — Криминалисты прочешут каждый миллиметр, не волнуйтесь, — заверил Флюгаре Эббу, обнимая ее за плечи. Патрик в изумлении наблюдал за происходящим. Его коллега очень редко проявлял энтузиазм по отношению к работе. И еще ни разу никто в участке не видел, чтобы он касался другого человека. — Тебе нужен кофе, — сообщил Йоста, похлопывая Эббу по плечу и подталкивая в сторону кофеварки. Пока она делала кофе, он вымыл пару кружек. — Можете рассказать, что вам известно о происшествии на острове? — спросил Патрик, выдвигая стул для Эббы. Она села, и он поразился тому, как она исхудала. Футболка висела на ней, как на вешалке, а ключицы выпирали из-под кожи. — Эту историю здесь все знают, — вздохнула женщина. — И мне нечего добавить к тому, что и так известно. Мне был только год, когда они исчезли. Я ничего не помню. Мои приемные родители знали только, что кто-то позвонил в полицию и попросил приехать на остров. Но когда они приехали, никого, кроме меня, здесь не было. Они исчезли на Пасху. Вытащив из-под футболки подвеску, она снова принялась теребить ее, как пару дней назад, и этот жест почему-то придал ей еще более хрупкий вид. — Вот, — сказал Йоста, ставя чашки с кофе перед Эббой и перед собой. Патрик не мог удержаться от улыбки: вот теперь это был прежний Йоста. — А нам ты налить не мог? — прищурился он. — Я что, похож на официанта? — огрызнулся его напарник. Мортен поднялся: — Я налью. — Так вы остались совсем одна? Других родственников не было? — спросил Патрик. Эбба кивнула: — Мама была единственным ребенком в семье, а бабушка умерла еще до моего рождения. Папа был намного старше, его родители давно умерли. Так что у меня есть только приемные родители, с которыми мне очень повезло. Берит и Суне относились ко мне как к родной дочери. — В ту Пасху на острове оставались несколько мальчиков? Вы когда-нибудь с ними контактировали? — Нет, с чего бы это? — удивилась фру Старк. Ее глаза казались огромными на исхудавшем лице. — Мы не интересовались этим домом, пока не решили сюда переехать, — пояснил Мортен. — Эбба унаследовала дом, когда ее биологические родители были признаны мертвыми. Но периодически дом сдавался. Никто за ним не ухаживал. Вот почему ему нужен ремонт. — Наверное, был какой-то смысл в том, что мы вернулись сюда и вскрыли пол… — протянула женщина. — Во всем есть смысл. — Во всем? — переспросил ее муж. — Ты вправду так думаешь? Эбба ничего не ответила. Она продолжала сидеть молча, пока Мортен провожал полицейских к выходу. Когда они ехали прочь от Валё, Патрик думал о том же, о чем и она. Какой смысл в том, узнают они, кровь это или нет? Срок давности за это преступление давно истек. Слишком много лет прошло. Вряд ли они найдут ответы на свои вопросы. Так какой смысл в этой находке? С такими мрачными мыслями Патрик вел лодку в гавань. Врач замолчал, и в комнате воцарилась тишина. Мартин слышал только собственное сердцебиение. Он поднял глаза на медика. Как тот может быть так спокоен после того, что только что сказал? Он что, сообщает такие известия несколько раз в неделю? Тогда как у него нервы выдерживают? Молин заставил себя сделать вдох. Он даже не заметил, что перестал дышать — словно забыл, как это делается. Каждый вдох требовал сознательного усилия, четкого сигнала мозгу. — Сколько? — выдавил он. — Существует несколько типов лечения. Врачебная наука всегда идет вперед… — Врач сделал неопределенный жест руками. — А по статистике? — с показным спокойствием спросил полицейский. Больше всего ему хотелось схватить доктора за грудки и трясти, пока тот не взмолится о пощаде. Пия молчала. У ее мужа не хватало смелости посмотреть на нее. Сделай он это — и все рухнет. Сейчас он хотя бы в состоянии сосредоточиться на цифрах и фактах. — Нельзя сказать уверенно. Слишком много факторов задействовано… То же выражение лица. Те же руки. Мартин ненавидел этого человека. — Отвечайте же! — рявкнул он и сам вздрогнул от силы своего крика. — Мы немедленно начнем лечение и посмотрим, какая будет реакция у пациента. Но учитывая степень распространения рака и его агрессивность… речь может идти о годе… может, годе с половиной. Молодой человек уставился на него. Он правильно расслышат? Туве еще нет и двух. Как она может потерять маму? Это же несправедливо! Его затрясло. В комнате было темно, но у Мартина даже зубы застучали от холода. Пия взяла его за руку. — Спокойно, милый. Нужно сохранять спокойствие. Всегда есть шанс. Я сделаю все… — Она повернулась к врачу. — Пропишите мне самое радикальное лечение. Я буду бороться. — Мы сразу положим вас в больницу. Езжайте домой, соберите вещи, а я пока обо всем договорюсь. Молину стало стыдно за свою слабость. Пия оставалась сильной, а он готов был сломаться. Перед глазами у него мелькали картинки. Тува сразу после рождения. Тува играет с ними в кровати. Облако темных волос, глаза, искрящиеся смехом. Сможет ли она смеяться, потеряв маму? Или утратит веру в то, что все хорошо, а завтра будет еще лучше? — Мы справимся, — решительно произнесла Пия. Лицо у нее было пепельно-серым, но глаза светились решительностью на грани упрямства. Ей предстояла самая тяжелая борьба в жизни. — Мы заберем Туву у мамы и поедем пообедаем, — объявила она, вставая. — А потом, когда она заснет, все обсудим и соберем вещи. Сколько времени мне придется провести в больнице? — спросила как всегда практичная Пия у доктора. Мартин с трудом поднялся со стула. Врач колебался с ответом. — Довольно долго, — выговорил он наконец. Попрощавшись, медик ушел к другим пациентам. Супруги Молин остались в коридоре и молча взялись за руки. — Ты даешь им сок? А не боишься за зубки? — спросила Кристина, с неудовольствием наблюдая, как Антон с Ноэлем пьют сок из бутылочек. Эрика сделала глубокий вдох. Свекровь желала ей добра, но иногда ее советы порядком раздражали. — Я пыталась давать им воду, но они отказываются от нее. А пить в такую жару необходимо. Вот я и дала им разбавленный сок. — Делай как хочешь. Я свое слово сказала. Лотту и Патрика я всегда поила водой, и никто не возражал. У них ни одной дырки не было до самого университета, и стоматолог всегда хвалил меня за то, что у детей такие хорошие зубы. Эрика прикусила язык, чтобы не дать резкий ответ, и сделала вид, что занята уборкой. Мать Патрика можно было воспринимать только в малых дозах, зато она хорошо помогала им с детьми. — Я пойду загружу стиралку, — сообщила Кристина и продолжила разговор будто бы сама с собой: — Вместо того чтобы убираться раз в неделю, лучше все время поддерживать дома чистоту и порядок. Всегда класть вещи на место. Кстати, Майя уже большая и тоже может научиться убирать за собой. А то еще вырастет избалованным подростком, который никогда не покинет дом, потому что только там ей предоставлен полный сервис. Как это случилось с моей подругой Берит — ее сыну уже скоро сорок, а он… Закрыв уши руками, Эрика уперлась лбом в кухонный шкаф и попросила у Бога смирения. Но хлопок по плечу заставил ее подпрыгнуть на месте от испуга. — Что ты делаешь? — спросила Кристина с корзиной белья в руках. — Ты не ответила, когда я к тебе обратилась. Молодая женщина судорожно соображала, как объяснить свекрови зажатые уши. — Я… у меня шумит в ушах, — сказала она. — В последнее время что-то с ними не так. — Ой! — испугалась Кристина. — К такому надо относиться серьезно. Ты проверялась на предмет воспаления? Дети в таком возрасте разносят столько заразы… Я всегда говорила, что детский сад — это плохо. Сама я сидела с Патриком и Лоттой, пока они не пошли в школу. Им ни дня не пришлось провести в садике, и они ни разу не болели. Наш семейный врач хвалил меня за это… Эрика резко прервала этот монолог: — Дети на каникулах уже пару недель, так что садик тут ни при чем. — Ну что ж… — обиделась свекровь. — Свое мнение я высказала. И я прекрасно знаю, кому вы звоните, когда дети болеют, а вам надо работать. Кто еще, кроме меня, вам поможет? Вздернув подбородок, она гордо удалилась. Ее невестка медленно сосчитала до десяти. Да, Кристина им часто помогала, но какую цену им приходилось за это платить? Родителям Йозефа было за сорок, когда его мать узнала о незапланированной беременности. Они уже давно решили, что детей у них не будет, и все свое время посвящали портновской мастерской во Фьельбаке. Появление ребенка изменило все. Вместе с огромной радостью родители чувствовали, что должны передать сыну свою историю. Мейер с нежностью посмотрел на их фото в тяжелой серебряной рамке. Рядом стояли фотографии Ребекки и детей. Для своих родителей он был самым главным сокровищем. Йозеф никогда этого не забывал, ощущая себя перед ними в долгу. Его собственной семье пришлось с этим смириться. — Ужин готов, — сообщила Ребекка, заходя в комнату. — Я не голоден. Ешьте без меня, — ответил он, не поднимая глаз. У него были дела поважнее еды. — Может, поешь? Все-таки дети приехали в гости. Мейер удивленно взглянул на жену. Обычно она никогда не настаивала, если он чего-то не хотел. Йозеф почувствовал раздражение, но сделал глубокий вдох. Она права. Дети редко приезжали домой. — Иду, — сказал он со вздохом и закрыл тетрадь. Туда Мейер записывал все идеи, касающиеся проекта, и всегда держал ее при себе на случай, если его осенит новая. — Спасибо, — поблагодарила Ребекка и вышла из комнаты. Йозеф последовал за ней. В гостиной уже был накрыт стол. Жена выставила праздничный сервиз, отметил Мейер. У Ребекки всегда была склонность к роскоши, так что вряд ли она сделала это ради детей, но он решил промолчать. — Привет, папа! — поприветствовала его Юдит поцелуем в щеку. Даниэль тоже поднялся, чтобы обнять отца. Сердце Йозефа переполнилось гордостью. Жаль, что его родители не видят сейчас своих внуков. — А теперь давайте есть, пока не остыло, — сказал он, садясь во главе стола. Ребекка приготовила любимую еду Юдит — жареного цыпленка с картофельным пюре. Только сейчас Йозеф понял, как сильно проголодался. Наверное, виной тому был пропущенный ланч. Прочитав молитву, Ребекка разложила еду по тарелкам. Ели все в тишине. Утолив первый голод, глава семьи отложил приборы. — Как дела с учебой? — Хорошо, — кивнул Даниэль. — У меня высший балл по всем предметам на летних курсах. Осталось только найти хорошее место для практики. — А я довольна работой, — вставила Юдит. Глаза ее горели энтузиазмом. — Ты бы видела, какие дети смелые, мама! Им приходится выдерживать сложные операции и облучение, но они не ноют и не сдаются. Это просто невероятно. Успехи детей не помогали их отцу избавиться от собственной тревоги. Он знал, что они способны на большее. Им столького нужно достичь в жизни, чтобы взять реванш за прошлое, и его долг — проследить, чтобы они это сделали. — А исследовательская работа? Ты же все успеваешь? — строго спросил он у дочери, и радость в ее глазах погасла. Ей хотелось услышать от него слова одобрения, но Йозеф знал — скажи он детям, что они молодцы, как они тут же перестанут стремиться к большему. А это будет катастрофой. Не дожидаясь ответа от Юдит, он повернулся к Даниэлю: — Я говорил с директором курсов на прошлой неделе. Он сказал, что два дня тебя не было на учебе. Почему? Он видел разочарование в глазах Ребекки, но проигнорировал это. Детей нельзя баловать. Чем больше она с ними нянчится, тем строже ему приходится быть. — У меня болел живот, — ответил Даниэль со смешком. — Не мог же я сидеть на уроках с пластиковым пакетом у рта. — Что в этом смешного? — Ничего. Я просто сказал правду. — Ты знаешь, что я всегда в курсе, когда ты лжешь, — произнес Йозеф. Приборы остались на тарелке. Он вдруг лишился аппетита. Его бесило то обстоятельство, что он не мог контролировать детей после того, как они переехали из дома. — У меня болел живот, — повторил Даниэль, опуская глаза. Ему тоже больше не хотелось есть. Мейер поднялся: — Мне нужно работать. По дороге в кабинет он подумал, что родные, наверное, рады, что он ушел. Сквозь двери до него донеслись смех и звон фарфора. Смеялась Юдит, звонко и беззаботно. Слышно было так хорошо, словно она была рядом. Йозеф понял, что стоит ему войти в комнату, как смех и радость тут же затихнут. Смех дочери был для него как нож в сердце. В его присутствии она никогда так не смеялась. Что он сделал не так? Но Мейер знал, что не мог вести себя по-другому. Он любил детей больше всего на свете, но не мог быть им таким отцом, о котором они мечтали. Он мог быть только тем, кем его сделала жизнь, и любить их так, как велел ему долг. Йоста сидел, уставившись на экран телевизора. Там шел сериал «Убийства в Мидсомере». [7 - Британский детективный телесериал (в России известен как «Чисто английские убийства») об убийствах в вымышленном английском графстве Мидсомер. В основе лежат детективные романы Кэролайн Грэм.]Люди двигались, что-то говорили, наверное, кого-то убивали, но старый полицейский давно уже потерял нить сюжета. Мысли его витали далеко. На столе перед ним лежали два бутерброда из черного хлеба с маслом и жирной колбасой. Дома он никогда не ел ничего другого — слишком грустно было готовить еду для себя одного. Диван, на котором он сидел, давно пора было заменить, но у Йосты не поднималась рука его выбросить. Он помнил, как радовалась Май-Бритт, когда они его купили. Сколько раз он замечал, как она проводит рукой по цветастой обивке, будто гладит котенка. Ему самому в первый год даже присесть на диван не давали, зато девочка прыгала на диване и вдоволь скатывалась со спинки. Май-Бритт держала ее за ручки и улыбалась во весь рот, пока малышка прыгала все выше и выше. Теперь же обивка выцвела и протерлась. Местами в ней зияли дыры, а из правого подлокотника торчали перья. Но это не беспокоило Флюгаре: он всегда сидел слева, поскольку слева было его место, а справа — место Май-Бритт. В то лето девочка сидела между ними. Она никогда раньше не видела телевизор, и он приводил ее в восторг. Ее любимым мультиком был «Чебурашка и Крокодил Гена». [8 - Этот советский мультфильм очень популярен в Швеции.]Но и его она не могла смотреть спокойно и постоянно подпрыгивала на диване от радости. С уходом девочки исчезла и вся радость жизни. Супруги проводили вечера в тишине перед телевизором. Никто из них не думал, что будет так сильно сожалеть о принятом решении. Они считали, что поступают правильно, а когда опомнились и поняли, что совершают безумство, было уже поздно. Йоста смотрел, как комиссар Барнаби находит очередной труп. На автомате он поднес бутерброд ко рту и откусил кусочек. Этот вечер был таким же, как все остальные. И ему предстояло еще много таких вечеров. Фьельбака, 1919 В спальне для слуг они уединиться не могли, и Дагмар ждала от немца знака пойти в его комнату. Это она приготовила спальню для почетного гостя. Тогда девушка еще не знала, что к концу вечера будет сгорать от желания скользнуть меж тех самых вышитых хлопковых простыней, которыми застелила кровать. Праздник был еще в полном разгаре, когда она наконец получила долгожданный знак. Летчик немного пошатывался, его светлые волосы растрепались, а глаза блестели от выпитого. Но он был достаточно трезв, чтобы тайком сунуть красавице служанке ключ от своей комнаты. Сердце Дагмар бешено заколотилось. Не поднимая глаз, она спрятала ключ в карман передника. Никто не заметит ее исчезновения. Гости и хозяева были слишком пьяны, чтобы видеть что-нибудь, кроме пустых стаканов, а прислуги хватало, чтобы быстро исправить эту оплошность. Подойдя к двери, девушка оглянулась по сторонам и, убедившись, что никто не видит, повернула ключ в замке и вошла. Оказавшись внутри, прижалась спиной к двери и сделала глубокий вдох. От одного вида кровати с белоснежным покрывалом у нее перехватило дыхание. Он может прийти в любую минуту. Дагмар бросилась в ванную, быстро сняла с себя униформу, пригладила волосы, подмылась, а потом покусала губы и пощипала щеки, чтобы придать лицу больше цвета. Услышав, как поворачивается ручка двери, она рванула в спальню и села на кровать в одной сорочке, разметав волосы по плечам: Дагмар знала, что свет, идущий из окна — стояли белые ночи, — придаст им особый блеск. Гость не остался разочарован. При виде девушки глаза его расширились. Он поспешно закрыл за собой дверь, потом окинул ее восхищенным взглядом, подошел к Дагмар и, взяв ее за подбородок, повернул ее лицо к себе. Их губы встретились в поцелуе. Осторожно, дразняще немец провел кончиком языка по ее полураскрытым губам. Дагмар страстно отвечала на поцелуи. Никогда с ней не было ничего подобного. Казалось, этот мужчина был послан ей небесами, чтобы даровать небесное блаженство. Она закрыла глаза. На мгновенье перед ней промелькнули картины прошлого. Дети в корыте, придавленные сверху грузом, пока не затихнут. Полицейские, уводящие с собой мать и отца. Трупики, найденные в подвале. Ведьма и ее муж. Пьяные мужчины с вонючим дыханием, вжимавшие ее тело в матрас. Все, кто пользовался ею, все, кто издевался над Дагмар… они будут на коленях просить у нее прощения. Когда они увидят ее рядом с этим светловолосым героем, то пожалеют, что когда-то шептались у нее за спиной. Немец медленно стянул с нее сорочку, Дагмар подняла руки, помогая ему. Больше всего ей хотелось ощутить прикосновение его кожи к своей. Пуговицу за пуговицей она расстегивала его рубашку. Когда вся одежда оказалась на полу, он лег на девушку сверху. Дагмар подумала, что наконец-то обрела свою вторую половинку и они никогда не расстанутся. Она закрыла глаза. Больше Дагмар не была дочерью детоубийцы. Нет, она была счастливой женщиной, которой наконец улыбнулась судьба. Шель Рингхольм готовился к этому несколько недель. Сложно было получить интервью с Йоном Хольмом в Стокгольме, но во время отпуска во Фьельбаке он оказался доступным. Журналисту удалось выпросить у него час времени, чтобы задать вопросы для статьи об уроженцах Богуслена. Он был уверен в том, что Йон знал его отца Франса Рингхольма, одного из основателей партии «Друзья Швеции», которую сейчас сам Йон и возглавлял. Но Шель не был близок с отцом при его жизни. Главным образом из-за нацистских симпатий родителя. Только перед смертью отца они смогли помириться, но сын все равно никогда не разделял его идей. Как и взглядов партии «Друзья Швеции», несмотря на все их политические успехи. Они назначили встречу в рыбацком сарае Йона. Поездка туда из Уддевалы заняла почти час из-за забитых в летний сезон дорог. Припарковавшись перед сараем, журналист поспешно вышел из машины, надеясь, что известный политик не вычтет время его опоздания из часа, обговоренного для беседы. — Можешь снимать во время интервью, вдруг не хватит времени, — бросил Рингхольм коллеге, приехавшему с ним. Он знал, что может рассчитывать на него. Стефан был самым опытным фотографом в Богуслене и делал прекрасные снимки при любых обстоятельствах. — Добро пожаловать! — поприветствовал гостей вышедший им навстречу Йон. — Спасибо, — поблагодарил Шель, заставляя себя любезно пожать политику руку. Он знал, что опасными были не только взгляды, которых придерживался этот человек. Он был опасен и сам по себе. Хольм проводил их на причал. — Я не был знаком с вашим отцом, — сказал он журналисту. — Но как я понял, он был авторитетным человеком. — Да, сказались несколько лет, проведенных в тюрьме. — Полагаю, ваше детство нельзя назвать легким, — произнес политик, присаживаясь на стул под небольшим навесом. На мгновенье Шель ощутил приступ зависти. Несправедливо, что такому человеку, как Йон Хольм, может принадлежать такое красивое место, с видом на гавань и шхеры. Чтобы спрятать свои эмоции, он сделал вид, что занят диктофоном. Ему давно пора было бы свыкнуться с мыслью, что жизнь несправедлива. Тем более что, согласно собранным им фактам, Йон уже родился с серебряной ложкой во рту. [9 - Европейская поговорка, аналог русской «Родился в сорочке».Неточность. На самом деле, эта поговорка относится к людям, родившимся в весьма обеспеченных семьях, тогда как русская поговорка — к «счастливчикам», т. е. к людям, избежавшим по удачному стечению обстоятельств какой-либо беды, или «везунчикам», жизнь которых складывается особенно удачно. — Прим. верстальщика.]Диктофон тихо жужжал. Рингхольм приступил к вопросам: — Ваша партия теперь представлена в парламенте. Как вы считаете, чья это заслуга? Начинать следовало осторожно. Шелю прекрасно было известно, что ему повезло — он получил возможность говорить с Хольмом с глазу на глаз. В Стокгольме на таком интервью присутствовали бы пресс-секретарь и еще куча людей. Журналист рассчитывал, что в своих собственных владениях, да еще в отпуске, лидер партии будет расслабленным и более разговорчивым. — Я считаю, что шведский народ стал более зрелым. Теперь мы осознаем то, какое влияние оказывает на нас окружающий мир. Долгое время шведы оставались наивными, но теперь проснулись и прислушались к голосу разума в лице «Друзей Швеции», — ответил Йон с улыбкой. Легко было понять, почему люди к нему тянутся. Этот человек обладал мощной харизмой. Говорил он спокойно и убедительно, внушая слушателям доверие. Но Шеля этим было не провести. И ему претило, что собеседник использует слово «мы», отождествляя себя со шведским народом. Йон не мог представлять всех шведов. Журналист продолжил задавать невинные вопросы: что Хольм чувствовал, когда партия прошла в парламент, как ее там приняли, как ему работается в Стокгольме… Все это время Стефан кружил вокруг них с камерой. Шель представил, какими будут снимки. Йон Хольм на своем причале на фоне моря. Они будут резко контрастировать с его официальными фото в костюме и галстуке. Украдкой бросив взгляд на часы, Рингхольм обнаружил, что прошло уже двадцать минут с начала интервью. Атмосфера была хорошей, если не сказать душевной. Пора приступать к серьезным вопросам. После получения согласия на интервью корреспондент потратил больше недели на чтение многочисленных статей о Йоне Хольме и просмотр теледебатов с его участием. Но другие журналисты изрядно халтурили. Их статьи были весьма поверхностными, а если кто и задавал вопрос по существу, то упускал возможность задать последующие наводящие вопросы. Они довольствовались двусмысленными ответами Йона и фальшивой статистикой, которую он приводил, а иногда и откровенной ложью. Шелю даже стало стыдно за свою профессию. Но, в отличие от других интервьюеров, он хорошо подготовился к встрече с Хольмом. — Ваш бюджет основан на средствах, которые вы планируете сэкономить, прекратив иммиграцию. Речь идет о семидесяти восьми миллиардах, так ведь? Откуда вы взяли эту цифру? — спросил он. Йон напрягся. Между его бровей появилась складка, но он тут же спрятал раздражение за ослепительной улыбкой: — Подсчеты тщательно выверены. — Вы уверены? У нас есть данные, которые говорят скорее об обратном. Приведу один пример. Вы утверждаете, что только десять процентов иммигрантов, прибывающих в Швецию, получают работу. — Это так. В среде иммигрантов высокая безработица, что означает большие траты для общества. — Но, согласно статистике, шестьдесят пять процентов всех иммигрантов между двадцатью и шестидесятые четырьмя годами работают. Йон молчал, но видно было, что мозг его работает. — Я получил цифру десять процентов, — сказал он после долгой паузы. — Но вы не знаете, как она была рассчитана? — Нет. Шель почувствовал, что начинает получать удовольствие от ситуации. — Вы утверждаете, что государство сэкономит деньги, если перестанет тратить их на пособия для новых иммигрантов. Но цифры за восьмидесятые-девяностые годы показывают, что иммигранты приносят государству больше доходов, чем тратится на их содержание и адаптацию. — Это звучит неправдоподобно, — ответил Хольм с кривой улыбкой. — Шведский народ не убедить такими исследованиями. Это все блеф. Все знают, что иммигранты паразитируют на нашей социальной системе. — Здесь у меня копии этого исследования. Можете изучить на досуге. Журналист достал кипу бумаг и положил перед Йоном. Тот на них даже не взглянул, и голос его зазвучал еще жестче: — У меня есть люди, которые этим занимаются. — Но, видимо, они плохо читали, — сказал Шель. — А у нас ведь есть еще расходы. Например, вы хотите вернуть обязательную воинскую повинность для всех. Сколько это будет стоить государству? Может быть, вы внесете ясность в этот вопрос? Он протянул своему собеседнику блокнот с ручкой. Тот бросил на них презрительный взгляд: — Вся раскладка есть в бюджете. Посмотрите там. — Вы не держите эти цифры в голове? Разве они не являются ядром вашей политики? — Разумеется, я разбираюсь в цифрах, — заявил Йон, отталкивая блокнот. — Но я не собираюсь демонстрировать вам тут цирковые трюки. — Тогда давайте пока отложим вопрос о бюджете, — не стал настаивать корреспондент. — Вернемся к ним позже. — Шель порылся в портфеле и достал другой документ собственного сочинения. — Помимо запрета на иммиграцию, вы хотите ужесточить наказания для преступников. Хольм выпрямил спину: — Да. Это просто скандал, насколько мягкие в Швеции наказания. Благодаря нашей новой политике ни одно преступление не окажется безнаказанным. И для себя мы установили высокие стандарты морали, хотя раньше некоторых членов партии и связывали… как бы это сказать?.. с недостойными поступками… «Недостойными поступками? Ну, можно и так сказать», — подумал Рингхольм, но сознательно промолчал. Пусть Йон говорит дальше. — Мы вычеркнули всех, кто был связан с криминалом, из избирательных списков и ввели политику неприятия любых незаконных действий. Все члены партии обязаны представить свою криминальную историю, даже если речь идет о далеком прошлом. Больше люди с преступным прошлым не могут представлять партию «Друзья Швеции» на выборах. Политик откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу. Шель дал ему минутку передохнуть и выложил на стол следующую карту: — А почему же вы не предъявляете те же требования к сотрудникам партийной канцелярии? По меньшей мере пятеро из ваших коллег имеют судимости. Речь идет о насилии, угрозах, ограблениях и сопротивлении властям. Например, вашего пресс-секретаря в 2001 году осудили за избиение эфиопа прямо на площади в Лудвике… С этими словами журналист подвинул список ближе к Йону. Шея лидера партии побагровела. — Я не занимаюсь приемом на работу сотрудников канцелярии и не могу высказаться по этому вопросу, — ответил он холодно. — Но ведь вы несете ответственность за весь персонал? Разве не должны такие дела попадать к вам на стол, даже если на практике наймом занимаются другие люди? — Все имеют право на второй шанс. По большей части это грехи молодости. — Второй шанс? Так почему же ваши подчиненные заслуживают второй шанс, а иммигранты, совершившие преступление, — нет? Вы же хотите, чтобы их высылали из страны сразу после суда? Йон сжал челюсти. — Как уже сказал, я не занимаюсь процессом найма. Мы можем вернуться к этому вопросу в будущем, — выдавил он из себя с явным усилием. Шель обдумал, стоит ли давить дальше, но поскольку времени было мало, он решил остановиться. Еще не дай бог Хольм решит прервать интервью раньше времени! — У меня есть к вам еще несколько личных вопросов, — сказал он, заглядывая в блокнот. На самом деле Шель помнил все вопросы наизусть, но по опыту знал, что людей такие способности пугают. — Ранее вы рассказывали, что начали интересоваться вопросами иммиграции, когда вам было двадцать лет. На вас напали двое африканских студентов из вашего университета и сильно избили. Вы заявили об этом в полицию, но дело закрыли. Каждый день вам приходилось сталкиваться с ними в университете. Они все время издевались над вами и над шведской системой правосудия. В вашем лице они издевались над всем шведским народом. Последняя фраза — прямая цитата из интервью с вами в «Свенска дагбладет». Шель посмотрел прямо на Йона. Тот кивнул: — Да, это происшествие глубоко ранило меня и в значительной степени повлияло на мое мировосприятие. Я понял, как деградировало шведское общество. Шведы превратились в людей второго сорта в собственной стране, где теперь правят индивиды, которых они так глупо пустили к себе. — Любопытно, — произнес журналист, склонив голову набок. — Я проверил это дело и обнаружил кое-какие интересные факты… — Что вы имеете в виду? — Во-первых, я не нашел в полицейском регистре такого происшествия. Во-вторых… Кадык его собеседника дрогнул: — Вы ошибаетесь. — А может, это вы ошиблись? Может, ваши нацистские симпатии возникли в кругу семьи? Я слышал, что ваш отец симпатизировал нацистам. — Я не хочу комментировать поведение моего отца. Рингхольм взглянул на часы и обнаружил, что у него осталось всего пять минут. Он почувствовал удовлетворение. Конкретного результата интервью не дало, но приятно было вывести Йона из себя. А сдаваться журналист не собирался. Интервью было только началом. Он готовился копать и дальше, пока не найдет возможность остановить этого человека. Может, ему снова придется с ним встретиться, поэтому лучше закончить интервью вопросом, не касающимся политики. Шель улыбнулся собеседнику: — Как я понимаю, вы учились в интернате на Валё, когда исчезла семья директора. Интересно, что там произошло на самом деле? И тут Хольм вскочил: — Интервью закончено. У меня много дел. Полагаю, вы сами найдете выход. Инстинкты Шеля никогда ему не отказывали. Реакция политика была странной. Он что-то скрывал. Журналисту не терпелось вернуться в редакцию и начать расследование. — Где Мартин? — Патрик обвел взглядом всех присутствующих. — Он взял больничный, — ответила Анника уклончиво. — Но его отчет у меня. Патрик не стал расспрашивать. Раз сотрудница не хочет говорить, то из нее правду клещами не вытянешь. — А у меня материалы из архива, — сообщил Йоста, показывая на папки на столе. — Как быстро ты их достал! — удивился Мелльберг. — Обычно на то, чтобы получить их из архива, уходит целая вечность. Флюгаре, помолчав, признался: — Они были у меня дома. — Ты хранишь архивные материалы дома? Ты совсем спятил? — Бертиль вскочил со стула, и даже Эрнст, лежавший у его ног, приподнялся и навострил уши. Гавкнув пару раз, он убедился, что все спокойно, и снова лег. — Я так часто их изучал, что не было никакого смысла в том, чтобы бегать в архив и обратно. И хорошо, что они были у меня, когда понадобились, — объяснил Йоста. — Надо быть идиотом, чтобы… — не унимался Мелльберг. Патрик понял, что пора вмешаться. — Присядь, Бертиль. Самое важное, что у нас есть доступ к материалам. Дисциплинарными вопросами займемся позже. Пробурчав что-то себе под нос, начальник неохотно подчинился. — Криминалисты уже приступили к работе? — спросил он резко. Хедстрём кивнул. — Они ломают пол и берут пробы. Турбьёрн обещал позвонить, если что-то обнаружит. — Может кто-нибудь объяснить мне, зачем тратить время на преступление, срок давности которого уже истек? — проворчал Мелльберг. Йоста уставился на него. — Ты что, забыл, что кто-то хотел поджечь дом? — Нет, не забыл. Но я не вижу связи между этими вещами! — нарочито громко сказал шеф, чтобы позлить старого полицейского. Патрик вздохнул. Ведут себя как мальчишки! — Конечно, ты решаешь, Бертиль, но мне кажется ошибкой не изучить подробнее находку, обнаруженную в доме супругами Старк. — Я знаю, что тебе кажется, но это не тебе отчитываться перед начальством, когда оно спросит, почему мы потратили столько времени на дело с истекшим сроком давности. — Если связь между исчезновением и поджогом обнаружится, мы сможем раскрыть оба преступления, — тихо произнес Йоста. Мелльберг задумался. — Ну ладно. Пару часов можем потратить, — сдался он наконец. — Продолжай. Патрик выдохнул. — Тогда посмотрим, что нашел Мартин. Анника надела очки и заглянула в отчет. — Мартин не нашел ничего странного. Дом Старков застрахован на небольшую сумму. Так что от пожара они бы ничего не выиграли. На счету у них довольно много денег, полученных от продажи дома в Гётеборге. Полагаю, именно на них супруги планировали сделать ремонт и открыть отель. И еще у Эббы есть своя компания. Называется «Мой Ангел». Она сама делает украшения в виде ангелов из серебра и продает их через Интернет, но информация о ее доходах отсутствует. — Прекрасно. Пока ничто не говорит о страховом мошенничестве, но не будем исключать эту возможность. Теперь вернемся к вчерашней находке, — сказал Патрик и повернулся к Йосте. — Расскажи, как выглядел дом после исчезновения семьи. — Конечно, сейчас. У меня есть фотографии, — сообщил Флюгаре, доставая из папки пожелтевшие снимки. Хедстрём удивился их качеству. Если не считать желтизну, они представляли собой прекрасные иллюстрации с места преступления. — В столовой не было ничего странного, — начал рассказ Йоста. — Стол был накрыт к ланчу, и они успели съесть половину еды на тарелках. Никаких следов борьбы. Чистый пол. Вот, сами посмотрите. Патрик долго изучал фотографии. Его старший коллега был прав. Все выглядело так, словно члены семьи внезапно бросили обед и ушли. Он поежился. Было что-то пугающее в недоеденной еде на тарелках и аккуратно задвинутых стульях. Посреди стола стоял букет нарциссов. Единственное, чего не хватало на снимках, так это людей. И находка под полом придавала этим фотографиям зловещести. Теперь Хедстрём понимал интерес Эрики к таинственному исчезновению семьи Эльвандер. — Если это кровь, можно ли узнать, чья она? — спросила Анника, угадав его мысли. Патрик покачал головой. — Я в этом не разбираюсь, но подозреваю, что она слишком старая для таких анализов. Единственное, что они смогут сказать, человеческая это кровь или нет. И потом, нам не с чем ее сравнить. — У нас есть Эбба, — возразил Йоста. — Если кровь принадлежит Руне или Инес, то ее ДНК будет схож с ДНК Эббы. — Конечно. Но, боюсь, слишком много лет прошло. В любом случае нам нужно выяснить, что произошло в тот день. Надо перенестись в прошлое, — сказал Хедстрём, откладывая фотографии. — Надо прочитать протоколы допросов и еще раз поговорить с участниками событий. Кто-то из них должен знать правду. Целые семьи так просто не исчезают. И если подтвердится, что это кровь, можно предположить, что в той комнате произошло преступление. Он посмотрел на Йосту. Тот кивнул. — Ты прав. Нужно перенестись в прошлое. Было странно иметь столько фотографий в номере отеля, но никто из служащих и слова не сказал по этому поводу. Дорогие номера имеют свои преимущества. От богачей часто ждут эксцентричности. К тому же Леон, со своей ужасной внешностью, давно уже перестал обращать внимание на других людей. Фотографии имели для него особое значение. Жене было запрещено их касаться. Во всем остальном он был в ее власти. Но Ия имела власть только над ним нынешним. Тот Леон, каким он был когда-то, был ей неподвластен. Кройц подкатился на инвалидном кресле к комоду со снимками и, зажмурившись, мысленно перенесся в места, запечатленные на снимках. Представил, как ветер пустыни обжигает ему щеки, как от холода отнимаются пальцы на руках и ногах. Ему нравилась боль. «No pain, no gain» [10 - «Без боли нет победы» (англ.).]— таким всегда было его кредо. По иронии судьбы теперь он жил с болью каждый день, каждую секунду. Без надежды на победу. Его лицо на снимках было красивым — точнее, мужественным. Красота ассоциируется с женственностью, а этого в нем не было никогда. Леон излучал силу и мужественность. Безрассудный, смелый, он постоянно жил на адреналине. Кройц поднял левую руку, которая, в отличие от правой, почти не пострадала, и взял свое любимое фото. Оно было сделано на вершине Эвереста. Подъем оказался трудным. Участники экспедиции сходили с дистанции один за другим, а Леону их слабость была непонятна. Он никогда не сдавался. Люди не верили, что ему удастся достигнуть вершины без кислородного баллона. Это невозможно, говорили опытные альпинисты. Даже руководитель экспедиции умолял Кройца использовать газ, но тот отказался. Он знал, что это возможно, потому что Рейнхольд Месснер и Питер Хабелер [11 - Известные итальянский и австрийский альпинисты.]сделали это в 1978 году. Тогда это тоже считалось невозможным — на такое не были способны даже непальцы. Но раз тем двоим удалось, то и у Леона должно было получиться. На фото он широко улыбался со шведским флагом в руке на фоне разноцветных молитвенных флажков в сугробах. Тогда он был выше всех на планете и выглядел сильным и счастливым… Осторожно поставив снимок на место, Леон поднял следующий. «Париж — Дакар», гонка на мотоциклах. Он до сих пор переживал, что не выиграл тогда соревнование. Пришлось довольствоваться тем, что он пришел в первой десятке. Ему было известно, что уже одно это — фантастическое достижение, но для Кройца имело значение только первое место. Он всегда и во всем хотел быть первым. Стоять на пьедестале и взирать на всех свысока. Леон погладил пальцем снимок и подавил желание улыбнуться; улыбка тоже причиняла ему боль, натягивая поврежденную кожу. Ия во время ралли была так напугана! Один из участников разбился насмерть еще в начале. Ия умоляла мужа выйти из игры, но та авария только раззадорила его. Леона всегда влекла к себе опасность. Самый мощный выброс адреналина давало осознание того, что ты в любой момент можешь умереть. Опасность придавала жизни остроту. Опасность делала шампанское вкуснее, женщин — красивее, шелковые простыни — приятнее. Богатство имело для него ценность, только когда был риск его потерять. Ия же боялась потерять все. Она ненавидела его за азартные игры в Монако, Сен-Тропе и Каннах. Ей были незнакомы те чувства, которые испытываешь, когда все теряешь, чтобы на следующий вечер снова прийти в казино и отыграться. В ночи после его проигрышей Ия лежала дома без сна, тогда как Леон спокойно наслаждался сигарой на балконе. Тревога жены тоже доставляла ему удовольствие. Он знал, как сильно она любит ту жизнь, которую он мог ей предложить, и как не может вынести мысли о том, чтобы с нею расстаться. Вот почему ему было так приятно видеть лицо супруги, когда выпадало не то очко, видеть, как она закусывает губу, чтобы не выкрикнуть, что он все поставил на красное, а выиграло черное. Послышался звук ключа в замке. Кройц медленно вернул фото на место. Человек в мотоциклетном шлеме на фото улыбался ему во весь рот. Фьельбака, 1919 Какое же прекрасное утро! Дагмар потянулась в постели, как кошка. Наконец-то она встретила того, кто заставит смешки и сплетни за ее спиной утихнуть. Дочь детоубийцы и героический пилот — бабкам будет о чем посудачить. Но ей будет уже все равно, потому что немец заберет ее с собой. Куда, она не знала, да это и не имело никакого значения. Ночью он ласкал ее, как никто до этого. Шептал на ухо столько слов, значения которых она не понимала, но сердцем чуяла, что это были обещания совместного будущего. Его горячее дыхание обжигало кожу, пробуждая дикое желание, и Дагмар отдавалась ему снова и снова. Обнаженная девушка подошла к окну и широко его распахнула. Солнце уже встало, весело щебетали птицы. Интересно, где Герман? Может, он пошел за завтраком для них? В ванной она совершила тщательный утренний туалет. Вообще-то ей хотелось сохранить его запах на своей коже, но девушка решила, что должна благоухать как роза к его возвращению. А запах никуда не денется. Всю жизнь она будет вдыхать аромат его кожи. Одевшись, Дагмар легла на постель и принялась ждать. Но ее любимого все не было. Она сгорала от нетерпения. Солнце поднялось еще выше, крики птиц выводили ее из себя. Куда он подевался? Разве он не знает, что она его ждет? Наконец девушка встала с постели и вышла из комнаты с высоко поднятой головой, не заботясь о том, увидят ее или нет. Это уже не имело значения, потому что намерения у Германа самые серьезные. В доме было тихо. Все спали после вчерашней ночи и явно не собирались вставать раньше одиннадцати. Только из кухни доносились голоса. Слуги, проснувшиеся на рассвете, готовили завтрак. С похмелья у гостей всегда был хороший аппетит, и эти важные господа ждали, что к тому моменту, как они изволят проснуться, кофе уже будет сварен и яйца поджарены. Дагмар украдкой заглянула в кухню. Германа там не оказалось. Одна из поварих заметила ее и нахмурилась, но девушка поспешила закрыть дверь. Осмотрев весь дом, она спустилась к причалу. Может, Герман решил освежиться с утра в море? Он же настоящий атлет. Дагмар ускорила шаг. На губах у нее появилась улыбка. Подлетев к причалу, она огляделась, но Германа нигде не было. Она стала озираться по сторонам. Один из мальчиков, работавших на доктора, заметил ее и спросил: — Могу я помочь, фрёкен? Она стояла против солнца, и подросток не сразу ее узнал. Но подойдя ближе и прищурившись, ахнул: — Оппа! Да это же Дагмар! Что ты тут забыла? Я слышал, ты ночью не спала в комнате прислуги, а развлекалась на стороне. — Заткнись, Эдвин, — отрезала она. — Я ищу немецкого летчика. Ты его не видел? Эдвин сунул руки в карманы. — Летчика? Так вот где ты была ночью? — произнес он, сопроводив свои слова презрительным смехом. — А он в курсе, что переспал с дочерью убийцы? А может, иностранцев такое возбуждает? — Хватит! Отвечай на мой вопрос. Ты его видел? Мальчишка долго молчал. Наконец, окинув ее оценивающим взглядом, он произнес: — Нам надо больше общаться… — Потом он подошел ближе и продолжил: — Получше узнать друг друга. Девушка уставилась на него. Как она ненавидела этих ужасных мужиков без денег и воспитания! Он не имеет права касаться ее своими грязными лапами. Дагмар заслуживает лучшего. Она достойна лучшей жизни. Так всегда говорили родители. — Ну так? — спросила она. — Ты слышал мой вопрос. Сплюнув, подросток уставился ей в глаза и с нескрываемым злорадством сообщил: — Он уехал. — Что ты имеешь в виду? Куда уехал? — Получил телеграмму рано утром и уехал на задание. Лодка ушла часа два назад. У Дагмар перехватило дыхание: — Ты лжешь! Ей хотелось дать Эдвину по ухмыляющейся морде. — Можешь мне не верить, — отрезал тот. — Но он уехал. Девушка долго стояла и смотрела в том направлении, куда исчез Герман. Она поклялась, что найдет его. Он будет принадлежать ей. И неважно, сколько на это уйдет времени. Потому что они созданы друг для друга. Эрика чувствовала себя виноватой перед мужем, хотя она его и не обманывала — только не сказала всю правду. Вчера она даже попыталась рассказать о своих планах, но момент был неподходящим. У Патрика было то самое особое настроение, когда он не хотел ни с кем разговаривать. На вопрос, все ли в порядке на работе, он ответил уклончиво, и вечер супруги провели молча перед телевизором. Ну ничего, позже она придумает, как объяснить свой сегодняшний поступок. Эрика прибавила газу. Она была благодарна своему отцу Туре, настоявшему на том, чтобы дочери научились управлять лодкой. Он считал, что человек, живущий у моря, просто обязан иметь этот навык. И Эрика управлялась с лодкой лучше, чем Патрик, но ей хватало ума держать это в секрете. Мужчины такие хрупкие! Вечно носятся со своим эго и не переносят, когда женщины в чем-то их превосходят. Она помахала лодке спасателей, направлявшейся во Фьельбаку явно со стороны Валё. Интересно, что им там понадобилось? Но уже спустя минуту Эрика забыла про спасателей, сконцентрировалась на управлении и вскоре элегантно причалила к берегу. Заглушив мотор, сделала глубокий вдох и поняла, что нервничает. Она столько времени посвятила изучению истории, случившейся на острове, что было странно встретиться с одним из ее действующих персонажей в реальной жизни. Взяв сумочку, Эрика спрыгнула на берег. Давненько она не бывала на Валё. У нее, как и у других деревенских, этот остров ассоциировался с летними лагерями и школьными экскурсиями. Молодая женщина вспомнила запах жаренных над огнем сосисок и подгоревшего хлеба… Подойдя к дому, Эрика ахнула и ускорила шаг. Вокруг него сновали люди, а на крыльце активно жестикулировал ее старый знакомый. — Привет, Турбьёрн! — закричала она и замахала руками. Наконец ей удалось привлечь внимание эксперта. — Что вы тут делаете? Он удивленно посмотрел на нее: — Эрика? Это я тебя должен спросить, что ты здесь делаешь. Патрик знает, где ты? — Нет, наверное, не знает. Но расскажи, что вы тут делаете. Видно было, что Турбьёрн колеблется, не зная, стоит ли ей отвечать. — Хозяева дома кое-что нашли, когда ремонтировали дом, — в конце концов сказал он. — Нашли? Нашли исчезнувшую семью? Где они были? Рюд покачал головой. — Больше я ничего сказать не могу. — Можно мне зайти посмотреть? — спросила Эрика, занося ногу над ступенькой. — Нет. Никто не может туда входить. Посторонним вход воспрещен. Нам надо работать. А если ты ищешь хозяев, то они за домом. Женщина разочарованно отошла. — О’кей, — сказала она и зашагала в указанном направлении. Повернув за угол, Эрика увидела мужчину и женщину примерно одного с ней возраста. Они сидели молча, и их взгляды были прикованы к дому. Эрика замерла. Ей так не терпелось пообщаться с ними, что она забыла продумать, как объяснить свой внезапный визит. Но колебалась Эрика недолго. Задавать вопросы людям и совать нос в чужие дела было частью писательской работы. Она давно уже перестала переживать из-за мнения других, тем более что большинство родственников потом оказывались в восторге от ее книг. К тому же ей было легче рассказывать им о своих расследованиях, когда речь шла о делах прошлых лет. Раны успевали затянуться, а трагедии — превратиться в историю. — Привет! — крикнула Эрика. Супруги Старк обернулись, и она улыбнулась им. — Я вас знаю. Вы Эрика Фальк. Я читала все ваши книги. Они прекрасны, — выпалила хозяйка дома и тут же покраснела, застеснявшись своей откровенности. — А вы, должно быть, Эбба! — воскликнула Эрика, с энтузиазмом пожимая женщине руку, загрубевшую от ремонтных работ. — Спасибо за комплимент. Все еще стесняясь, фру Старк представила своего мужа. Гостья поздоровалась и с ним тоже. — Вы вовремя, — сказала Эбба, присаживаясь и знаком приглашая Эрику присесть. Та охотно плюхнулась на стул: — Что вы имеете в виду? — Я так полагаю, вы хотите написать об исчезновении моей семьи? Тогда вы выбрали правильный момент. — Я слышала, что в доме что-то нашли. — Да, мы сломали пол в столовой и нашли то, что может быть кровью. Полиция решила исследовать находку, и поэтому в доме столько народу. Теперь Эрика поняла, почему Патрик вчера отвечал так уклончиво. Интересно, что он думает обо всем этом? Подозревает, что семью убили там же, в столовой, а потом избавились от тел? Ей не терпелось спросить, нашли ли в доме еще что-нибудь, помимо крови, но она сдержалась. — Вам должно быть тяжело. Не могу отрицать, что меня эта история всегда интересовала, но ведь для вас, Эбба, она слишком личная. Хозяйка покачала головой. — Я была такой маленькой, что не помню свою семью. Я не могу скучать по тем, кого не знала. Это совсем не то, что… — Она отвела взгляд. — Думаю, вы встречались с моим мужем, Патриком Хедстрёмом. Он один из тех полицейских, что были у вас в субботу. Я сожалею об этом неприятном инциденте. — Да, приятным его не назовешь. Не понимаю, кто хотел причинить нам зло! — всплеснул руками Мортен. — Патрик думает, что это имеет отношение к тому, что случилось в семьдесят четвертом году… — сказала Эрика и тут же выругалась про себя. Ей хорошо было известно, как злится муж, когда она рассказывает другим о ходе расследования. — Но разве это возможно? Прошло более тридцати лет, — возразила Эбба. Она взглянула на дом. С того места, где они сидели, ничего не было видно, но они слышали, как трещат доски. — Можно мне задать несколько вопросов о том происшествии? — попросила Эрика. — Конечно. Правда, я уже сказала вашему мужу, что мало что знаю, — сказала фру Старк. — Но вы спрашивайте. — Ничего, если я запишу наш разговор? — спросила Эрика, доставая диктофон из сумки. Мортен бросил взгляд на жену, но та только пожала плечами: — Ничего. У Эрики засосало под ложечкой от волнения. Она хотела найти Эббу в Гётеборге, но раньше у нее руки не доходили до этого дела. А теперь эта женщина сама оказалась во Фьельбаке, и, может быть, проделанная Эрикой работа даст наконец результат. — У вас что-нибудь осталось от родителей? Что-нибудь из этого дома? — Нет, ничего. Приемные родители сообщили, что, когда я к ним попала, при мне была только сумка с одеждой. Но даже она была не из дома. Мама говорила, что какая-то добрая женщина сшила мне одежду и украсила вышитыми инициалами. Они у меня есть. Мама сохранила их на случай, если у меня родится дочь. — Никаких писем, фото? — Нет, ничего такого. — У ваших родителей были родственники, которые могли забрать личные вещи? — Нет, никого. Я говорила вашему мужу. Насколько я знаю, моих бабушек и дедушек не было в живых. Видимо, родители были единственными детьми в семье. Если у нас и есть дальние родственники, меня они никогда не искали. И никто не хотел меня удочерить. Это прозвучало печально. Эрика сочувственно посмотрела на Эббу, но та только улыбнулась: — Не нужно меня жалеть. У меня есть мама и папа, которых я обожаю, и брат с сестрой. Больше мне никто и не нужен. Эрика улыбнулась: — Рада слышать. Фру Старк нравилась ей все больше. — Вам еще что-нибудь известно о ваших биологических родителях? — продолжила она расспросы. — Нет. Я и не пыталась ничего разузнать. Конечно, мне интересно, что с ними произошло, но мне не хотелось, чтобы это влияло на мою жизнь. А еще мне не хотелось расстраивать маму и папу расспросами, чтобы они не думали, что мне их недостаточно. — А вы не думаете, что интерес к корням возник бы с появлением у вас детей? — осторожно спросила Эрика. — У нас был сын, — отрезала Эбба. Эрике словно дали пощечину. Она вздрогнула. Такого ответа она не ожидала. Ей хотелось расспросить подробнее, но собеседница всем своим видом давала понять, что делать этого не стоит. — Мы же переехали сюда. Это можно считать попыткой узнать о своих корнях, — вставил Мортен. Он нервно ерзал на стуле, и писательница заметила, что супруги неосознанно отодвинулись подальше друг от друга на скамейке. Казалось, близость была им невыносима. Атмосфера стала напряженной, и у Эрики сразу появилось ощущение, что она вторгается в чужое личное пространство. — Я кое-что узнала о вашей семье. Если захотите, могу дать вам материалы. Они у меня дома, — предложила она. — Очень любезно с вашей стороны, — ответила Эбба безрадостно. Она абсолютно потеряла интерес к разговору. Эрика поняла, что продолжать бесполезно, и поднялась. — Спасибо, что уделили мне время. Я позвоню вам, или вы позвоните мне. Она достала блокнот, записала свой номер телефона и адрес электронной почты, вырвала листок и протянула его супругам. Потом отключила и убрала в сумку диктофон. — Вы знаете, где нас найти. Мы ремонтируем дом круглые сутки, — ответил Старк. — Понимаю. Вы сами справляетесь? — По мере возможности. — Если вы знаете кого-нибудь, кто разбирается во внутренней отделке, можете нам посоветовать, — добавила Эбба. — В этом мы с Мортеном слабоваты. Эрика хотела было уже сказать, что, к сожалению, таких знакомых у нее нет, как вдруг ее осенила идея. — Кажется, я знаю человека, который вам подойдет. Я с вами свяжусь. Попрощавшись, писательница вернулась к крыльцу. Турбьёрн как раз инструктировал своих сотрудников. — Как дела? — крикнула ему Эрика, стараясь перекричать звук пилы. — Тебя это не касается! — крикнул в ответ Турбьёрн. — Но я все расскажу твоему мужу, так что можешь допросить его вечером. Женщина рассмеялась. По дороге к лодке она гадала, куда делись личные вещи семьи Эльвандер и почему Старки так странно себя ведут. Что стало с их сыном? И действительно ли они не знают, кто пытался поджечь их дом? Разговор с Эббой не дал ничего нового, но Эрике все равно было о чем подумать по дороге домой. Йоста тихо ворчал себе под нос. Критику Мелльберга он давно перестал принимать близко к сердцу. Какая разница, взяты домой архивные материалы или нет? Результат важнее. Тем более что так трудно достать информацию, которая не занесена в архив! А теперь благодаря Флюгаре им не нужно часами искать нужную папку в куче других бумаг. Йоста открыл папку. Сколько часов своей жизни он потратил на размышления о том, что тогда случилось в интернате! Сколько раз просматривал эти фотографии, читал протоколы допроса и отчеты об осмотре места преступления… Но все было безрезультатно. А чтобы добиться результата, нужна методичность. Патрик попросил его составить порядок очередности, в которой они будут опрашивать участников прошлого расследования. Очень важно начать с правильного конца. Йоста погрузился в бессмысленные протоколы опроса свидетелей. Прочитав их бесчисленное количество раз, он знал, что там нет ничего полезного и что если их и читать, то смысл нужно искать между строк. Но ему было сложно сконцентрироваться. Мысли все время обращались к девочке, которая стала совсем большой. Было так удивительно увидеть ее снова и сравнить ее настоящую с той, которую он представлял в своем воображении. Старый полицейский нетерпеливо ерзал на стуле. Давно уже он не испытывал энтузиазма по поводу рабочих заданий. И хотя это дело не оставляло Йосту в покое, его мозг отказывался принимать незнакомую реальность. Отложив протоколы, он обратился к снимкам. Там были фотографии мальчиков, не поехавших домой на каникулы. Флюгаре зажмурился, вспоминая тот прохладный пасхальный вечер 1974 года. Вместе с покойным коллегой Хенри Юнгом они подошли к белому дому. Было очень тихо, подозрительно тихо, но, может, так ему кажется теперь, когда он уже знает, что ждало их внутри. Тем не менее Йоста помнил, что тогда ему было не по себе. Они с Хенри переглянулись. Звонок в участок был крайне странным. Они не знали, чего ждать. Начальник приказал съездить на остров проверить. «Наверное, мальчишки шалят», — сказал он на прощание. Должно быть, хотел обезопасить себя на случай, если это было нечто более серьезное, чем проделки скучающих богачей. В начале осеннего семестра воспитанники доставляли местным неприятности, но после звонка начальника участка Руне Эльвандеру все прекратилось. Для Йосты было секретом, как директор добился этого, но в любом случае у него получилось. Они с Юнгом подошли к дверям. Из дома не доносилось ни звука, но потом вдруг тишину прорезал детский крик, заставивший их действовать. Стукнув в дверь только раз и не дожидаясь ответа, полицейские вошли в дом. «Эй!» — крикнул Флюгаре. Теперь, сидя за столом в участке, он поражался тому, насколько хорошо все помнил — до мельчайшей детали. Им никто не ответил, но ребенок продолжал кричать. Они побежали на крик и застыли на пороге столовой. Маленькая девочка ползала по полу и душераздирающе кричала. Инстинктивно Йоста бросился к ней и взял малышку на руки. — Где остальные? — спросил Хенри, оглядываясь по сторонам. — Эй, есть тут кто-нибудь? Ответа не последовало. — Посмотрю наверху! — крикнул он напарнику, и тот, занятый попытками успокоить ребенка, кивнул. Никогда раньше Йоста не держал маленьких детей на руках и не знал, как сделать так, чтобы плач прекратился. Он неумело укачивал малышку, гладил ее по спинке, напевал какую-то мелодию. К его удивлению, это сработало. Плач перешел во всхлипывания, и девочка уткнулась личиком в его плечо. Он чувствовал, как ее грудь вздымается и опускается при каждом всхлипе. Йоста продолжал укачивать ребенка, чувствуя, как его переполняют эмоции, которые невозможно описать словами. Хенри вернулся в столовую. — Наверху никого нет. — Куда они подевались? И как могли оставить такого маленького ребенка одного? Черт знает что могло с ней случиться! — Да, и кто, черт побери, позвонил в полицию? — Сняв кепку, Юнг задумчиво почесал голову. — Может, они пошли прогуляться по острову? — спросил Йоста, оглядывая стол с недоеденным пасхальным обедом. — Бросив еду? Разве люди так поступают? — Нет, не поступают. Хенри надел кепку, повернулся к Флюгаре с девочкой и со словами «Что такая малышка делает тут совсем одна?» начал сюсюкать с ребенком. Но малышка тут же начала рыдать и так крепко вцепилась Йосте в шею, что ему стало трудно дышать. — Не пугай ее, — сказал он напарнику, чувствуя необыкновенное тепло где-то внутри. Если бы их с Май-Бритт сын выжил, он бы тоже так его обнимал. Но полицейский прогнал эти мысли. О грустном он себе думать запретил. — А лодка на месте? — спросил он, когда девочка немного успокоилась. Хенри нахмурил лоб. — Там была лодка у причала. Но, по-моему, у них две. Мне кажется, они осенью купили лодку Стена-Ивара, а там, у причала, сейчас осталась старая. Но не могли же они уплыть без ребенка? Это ж надо совсем разума лишиться! Впрочем, кто их, городских, знает… — Инес не городская, она родом отсюда, — поправил его Йоста. — Ее семья живет во Фьельбаке уже много поколений. Его напарник вздохнул. — Странно все это. Придется взять девочку с собой и подождать, когда они объявятся. — Накрыто на шестерых, — заметил Флюгаре. — Пасха же. Семейный обед. — Думаешь, можно вот так просто уйти? — спросил Йоста. Ситуация была престранная, и ему было совсем непонятно, что делать. Подумав, он добавил: — Мы сделаем, как ты сказал. Возьмем с собой девочку. Если никто не объявится, вернемся сюда завтра. А если они не вернутся и завтра, будем считать, что что-то случилось. В таком разе этот дом — место преступления. Все еще не зная, правильно ли они поступают, полицейские вышли из дома и плотно прикрыли за собой дверь. Спустившись к причалу, они увидели приближающуюся лодку. — Смотри, это старая лодка Стена-Ивара! — показал Хенри. — Там много людей! Может, это семья малышки? — Если так, я задам им жару. Оставить вот так ребенка одного в доме! Они заслужили хороший выговор. Юнг побежал на причал. Йоста поспешил было за ним, но быстро замедлил шаг из страха упасть вместе с девочкой. Лодка пристала к берегу, и на причал спрыгнул подросток лет пятнадцати с черными как смоль волосами. Вид у него был рассерженный. — Что вы делаете с Эббой? — крикнул он. — А ты кто такой? — спросил Хенри, оглядывая подростка. Тот стоял перед ним, уперев руки в боки. Еще четверо мальчиков спустились на берег и подошли к полицейским. — Где Инес и Руне? — спросил черноволосый подросток. Остальные молчали. Сразу было понятно, кто среди них главный. — Мы тоже хотели бы это знать, — ответил Флюгаре. — Нам позвонили в полицию и сообщили, что на острове что-то произошло, но когда мы приплыли, то нашли в доме только эту девочку. Мальчик удивленно уставился на него. — Там была только Эбба? Значит, ее зовут Эбба, подумал Йоста, еще крепче прижимая к себе малышку. — Вы воспитанники Руне? — спросил Хенри грозно, но подросток не испугался. Он спокойно ответил полицейскому: — Да, мы учимся в его школе и остались здесь на каникулах. — Где вы были? — поинтересовался Йоста. — Мы были на рыбалке. Семья директора устроила пасхальный обед, но нас не пригласили, и мы решили отправиться половить рыбу. — И как улов? — недоверчиво спросил Юнг. — Превосходный! — ответил мальчик, показывая на лодку. Йоста глянул туда и увидел невод, полный рыбы. — Вам придется поплыть с нами в участок, — сообщил Хенри, направляясь к лодке. — А помыться сначала нельзя? А то мы все рыбой провоняли, — робко спросил один из мальчиков. — Делайте, как сказал полицейский! — прикрикнул на него черноволосый подросток и повернулся к стражам порядка. — Разумеется, мы поедем с вами. Простите, что я был груб вначале. Мы испугались, увидев Эббу с незнакомцами. Меня зовут Леон Кройц. Он протянул руку Йосте. Хенри уже ждал их в лодке. С Эббой на руках Йоста зашел на борт. Мальчики последовали за ними. Он бросил последний взгляд на дом. Куда, черт побери, все подевались? Что произошло? Йоста вернулся в настоящее. Воспоминания были такими живыми, что он снова пережил те ощущения, которые тогда испытал, прижимая к себе девочку. Потянувшись, он достал фотоснимок. Его сделали в участке в тот день. На нем были запечатлены пятеро подростков: Леон Кройц, Себастиан Монссон, Йон Хольм, Перси фон Барн и Йозеф Мейер. У всех были растрепанные волосы, грязная одежда и мрачный вид. У всех, кроме Леона. Он улыбался в камеру и выглядел старше своих лет. Его можно было назвать красавцем, отметил Йоста, глядя на фото. Тогда он об этом не думал. Леон Кройц. Интересно, как сложилась его жизнь? Флюгаре сделал пометку в блокноте. Из всех мальчиков только он отложился у него в памяти. Может, с него и стоит начать? Фьельбака, 1920 Девочка плакала сутки напролет. И даже зажав уши руками и заорав изо всех сил, Дагмар не могла ее перекричать. Не выдерживая, соседи колотили в стены. Нет, все должно было быть не так. Она до сих пор не могла забыть его руки на своем теле, его полные восхищения взгляды. Дагмар была уверена в том, что немец испытывает к ней те же чувства, что и она к нему. С ним что-то случилось. Иначе он не бросил бы ее, не уехал, оставив любимую женщину в нищете страдать от людских насмешек. Может, ему пришлось вернуться в Германию? Он ведь герой. Он нужен своей стране. И вынужден был вернуться, хотя разлука с ней разбила ему сердце. Еще до того, как она узнала, что ждет ребенка, Дагмар всеми мыслимыми и немыслимыми способами пыталась найти его. Писала письма в немецкий легион в Стокгольм, спрашивала всех, кто попадался ей на пути, не знают ли они героя войны Германа Геринга. Она была уверена: узнай он, что она родила ребенка, он тут же вернулся бы. Какие бы важные дела у него ни были в Германии, он бы бросил все и вернулся к ней и Лауре. Герман не позволил бы им жить в такой нищете среди людей, которые презирали ее и не верили, когда она говорила,кто отец Лауры. Вот они удивятся, когда Герман постучится к ней в дверь, в своем парадном мундире, распахнет ей объятья и увезет их с дочерью на роскошном автомобиле! Дочка вопила все громче в своей колыбельке. Дагмар почувствовала злость. Это создание не дает ей ни минуты покоя! И делает это нарочно. По глазам видно. Она презирает ее так же, как и все остальные. Дагмар ненавидела людей. Все они должны отправиться в ад. Особенно эти козлы, которые, несмотря на все свое презрение, приходили каждый вечер, чтобы разделить с ней постель за гроши. Только для этого она, по их мнению, и годилась. Дагмар скинула одеяло и пошла в кухню. Все пространство крошечного помещения было уставлено грязной посудой, от которой пахло тухлятиной. Девушка открыла дверцу шкафа. Там было пусто. Только полупустая бутылка разбавленного медицинского спирта, которой с ней расплатился аптекарь. Взяв бутылку, она вернулась в кровать. Девочка продолжала вопить. Сосед постучал в стену, но Дагмар его проигнорировала. Открыв бутылку, она вытерла горлышко от хлебных крошек рукавом ночной рубашки и поднесла ко рту. Если напиться, крики перестанут ее раздражать. Йозеф с замиранием сердца толкнул дверь в кабинет Себастиана. На письменном столе лежали карты местности, где в скором времени будет построен музей. — Поздравляю! — воскликнул Монссон, поднимаясь. — Коммуна согласилась поддержать проект. Он хлопнул Мейера по спине. — Хорошо, — ответил тот. Другого ответа он и не ждал. Кто мог отказаться от такой фантастической возможности? — Когда начнем? — спросил он напарника. — Спокойствие, спокойствие. Думаю, ты не представляешь, какая огромная работа нам предстоит. Нужно изготовить символы мира, сделать смету, подготовить чертеж, но в первую очередь достать бабки. — Но вдова Грюневальд же предоставила нам землю. И у нас много пожертвований. К тому же ты подрядчик; тебе и решать, когда начинать строительство. Себастиан рассмеялся: — То, что строит моя фирма, не значит, что она делает это бесплатно. Мне нужно платить зарплату рабочим, закупать материалы… Эта стройка недешево нам обойдется, — добавил он, постукивая пальцем по столу. — Мне придется нанять субподрядчиков, а они задаром работать не будут. В отличие от меня. Со вздохом Йозеф опустился на стул. Слова напарника его не убедили. — Начнем с гранита, — предложил Себастиан, закидывая ноги на стол. — Я получил несколько хороших эскизов для символов мира. Затем нам нужно будет только изготовить приличный маркетинговый материал и рекламную продукцию, и можно начинать обрабатывать банки. Увидев выражение лица Мейера, он улыбнулся: — Хватит смеяться. Для тебя это только деньги. Разве ты не понимаешь всю символичность истории? Гранит должен был пойти на стройку для Третьего рейха, но вместо этого станет свидетельством поражения нацизма и победы добра над злом. Это работа на века. Йозефа даже затрясло от злости. А улыбка Монссона стала еще шире. Он всплеснул руками. — Никто не заставляет тебя работать со мной. Можем хоть сейчас разорвать контракт. Ты волен идти, к кому хочешь. Предложение было весьма соблазнительным, и на мгновение Мейер испытал искушение сделать именно так, но вовремя одумался. Он должен осуществить начатое. Всю жизнь он прожил зря. Он не создал ничего, что можно было бы показать миру. Не сделал ничего для памяти своих предков. — Тебе прекрасно известно, что ты единственный, к кому я могу обратиться, — сказал он наконец. — Тогда будем держаться вместе, — ответил Себастиан, снимая ноги со стола. — Мы с тобой знаем друг друга так давно. Мы как братья. А ты меня знаешь: я всегда готов помочь брату. — Да, как братья, — повторил за ним Йозеф. — Кстати, ты слышал, что Леон вернулся? — Что-то слышал… Не думал, что мы снова его здесь увидим. И Ию. Никогда бы не подумал. — Они купили дом у Брандпаркен, выставленный на продажу. — Деньги у них водятся. Почему нет? Кстати, может, Леон тоже захочет инвестировать средства в проект. Ты с ним не говорил? Мейер покачал головой. Он был готов на все, чтобы ускорить строительство музея. На все, кроме общения с Леоном. — Я вчера виделся с Перси, — продолжил Себастиан. — Как у него дела? — спросил обрадованный сменой темы Йозеф. — Он сохранил усадьбу? — Да, ему повезло, что он единственный наследник. Если бы ему пришлось делить усадьбу с родственниками, он давно уже стал бы банкротом. Но сейчас его касса опустела, и он вспомнил обо мне. Хотел «одолжить на время», как он выразился, — улыбнулся Себастиан и изобразил в воздухе знак кавычек. — Налоговая у него на хвосте, а им плевать на его голубую кровь и приставку «фон» в имени. — Ты ему поможешь? — Не бойся. Я пока не решил. Но, как уже было сказано, я всегда готов помочь брату, а Перси мне такой же брат, как и ты. Не так ли? — Так, — Йозеф перевел взгляд на море за окном. Они все были братьями, объединенными одним мрачным секретом. Йозеф снова повернулся к чертежам. Тьму прогонит свет. Он сделает это ради своего отца и ради себя. — Что случилось с Мартином? — спросил Патрик у Анники, заглянув к ней в кабинет. Что-то было не так, и Хедстрём волновался за коллегу. Его коллега отвела взгляд и сцепила пальцы. — Я не могу ничего сказать. Мартин сам расскажет, когда будет готов. Вздохнув, Хедстрём опустился в кресло для посетителей. — А что ты думаешь об этом деле? — спросил он. — Думаю, ты прав, — обрадовалась смене темы Анника. — Поджог имеет отношение к исчезновению семьи. А находка под полом только доказывает: кто-то боялся, что Эбба с мужем при ремонте могут нечто обнаружить. — Моя дражайшая супруга давно интересуется этим делом. — И ты боишься, что она опять впутается в неприятности, — угадала его мысли Анника. — Да, боюсь. Но, может, прошлое ее чему-то научило? По улыбке Анники Патрик понял, что и сам мало в это верит. — Она наверняка собрала много интересных фактов. У Эрики к этому талант. Может, она поможет нам в расследовании, — предположила Анника. — Посмотрим. — Не надо недооценивать Эрику. Кстати, с чего ты собирался начать? — Не знаю. — Хедстрём закинул ногу на ногу и теперь рассеянно теребил шнурок. — Надо опросить всех, кто имел отношение к той семье. Йоста собирает контакты учителей и учеников. Разумеется, важнее всего опросить пятерых мальчиков, остававшихся тогда на острове. Я попросил Йосту составить список очередности, чтобы мы знали, с кого начать. А потом я планировал попросить тебя проверить информацию Йосты, поскольку у меня есть некоторые сомнения в его административных талантах. Я бы поручил это дело только тебе, но Йоста больше всех нас знает о нем. — Да, и принимает его близко к сердцу. Давно его таким не видела, — сказала Анника. — И мне кажется, я знаю почему. Я слышал, что дочка Эльвандеров жила какое-то время у Йосты и его жены. — Эбба жила у Йосты? — Так говорят. — Тогда это объясняет его странное поведение. Патрик вспомнил, как Флюгаре смотрел на Эббу. Как он ее касался. — Может, поэтому он и не смог забыть об этом деле? Они слишком привязались к девочке, — Анника посмотрела на фото Лейи на столе. — Конечно, — согласился Хедстрём. Слишком мало им было известно о том, что тогда случилось на острове. Раскрытие этого преступления казалось ему непосильной задачей. Столько лет прошло! Смогут ли они что-то разузнать? И сделать это достаточно быстро, пока с Эббой и ее мужем ничего не случилось? — Думаешь, преступник снова попытается поджечь дом? — прочитала его мысли Анника. Патрик обдумал ее вопрос и кивнул. — Не знаю. Может быть. Но нельзя рисковать. Нужно как можно быстрее выяснить, что случилось тем пасхальным днем. Кто бы ни пытался навредить Эббе и Мортену, мы должны его остановить. Анна стояла голой перед зеркалом. Слезы жгли ей глаза. Она не узнавала себя в отражении. Медленно молодая женщина провела рукой по волосам. После аварии они отросли и стали темнее и грубее, чем раньше. Ей не помешало бы привести их в порядок у парикмахера, но у Анны не было никакого желания идти в салон. Новая прическа не исправит ужасную картину. Дрожащими руками Анна провела по шрамам, покрывавшим тело. Они побледнели, но останутся на коже навсегда. Она оттянула складку на животе. Анна всегда была стройной и гордилась своим телом. Теперь же она с отвращением разглядывала жирные складки. После аварии ей нельзя было вести активный образ жизни, и она ела все подряд. Женщина подняла глаза, но не осмелилась взглянуть в лицо своему отражению. Благодаря Дану и детям она вернулась к жизни, выкарабкалась из темной бездны такой глубины, с какой не сталкивалась даже во времена Лукаса. Но правильно ли она сделала, что вернулась, — этого Анна не знала. Звонок в дверь заставил ее вздрогнуть. Дома была только она одна, так что ей и открывать. Бросив последний взгляд на свое отражение в зеркале, Анна натянула домашнюю одежду и поспешила вниз. Увидев Эрику, она испытала облегчение. — Привет! Чем занимаешься? — спросила ее сестра. — Ничем. Входи. Где дети? — Дома. Кристина с ними. У меня были дела. Вот я и решила к тебе заехать. — Отлично, — похвалила Анна и пошла ставить кофе. Перед глазами встала все та же жирная складка, но она быстро прогнала эту картину и достала из холодильника шоколадные пирожные. — Уф… мне не стоит такое есть, — поморщилась ее гостья. — Я тут посмотрела на себя в бикини на выходных, и зрелище это, скажу я тебе, было огорчительное. — Да ладно, ты прекрасно выглядишь, — с горечью в голосе сказала Анна. Уж Эрике-то не на что жаловаться! Поставив на поднос кофе, пирожные и сок, она отнесла их в садик за домом, где у них был стол. — Какая красивая садовая мебель! Новая? — спросила Эрика, проводя рукой по выкрашенному в белый цвет дереву. — Да. Мы нашли их у Паулссона. Знаешь бывший магазин «У Евы»? — У тебя талант находить такие вещи, — похвалила Эрика, все более убеждаясь, что сестре понравится ее идея. — Спасибо. Так где ты была? — В детском лагере, — ответила Эрика и в общих чертах описала, что там произошло. — Как странно. Значит, они нашли кровь, но не нашли тела? — Да, престранная история, — согласилась Эрика, взяв бисквит. Она потянулась было к ножу, чтобы отрезать половинку, но передумала и поднесла ко рту целое пирожное. — Шире рот! — улыбнулась Анна, вспоминая детство. Эрика тоже вспомнила их детские забавы и широко улыбнулась перемазанным шоколадом ртом. — Смотри сюда, — сказала она, беря коктейльные трубочки и засовывая их себе в нос, продолжая улыбаться. Анна не могла удержаться от смеха. Она обожала, когда старшая сестра корчила ей рожи в детстве. Эрика же всегда была очень серьезной, больше похожей на маму, чем на сестру. Но сейчас у нее тоже было веселое настроение. — Спорим, ты больше не можешь пить через нос, — подначивала она сестру. — Конечно, могу, — возразила Анна, вставляя трубочки в ноздри. Опустив их в стакан, она сделала вдох через нос — и начала кашлять и чихать. Эрика покатывалась со смеху. — Что вы такое делаете? Внезапно в саду показался Дан. Увидев недоуменное выражение его лица, сестры еще сильнее зашлись хохотом. Показывая пальцами друг на друга, они пытались что-то сказать, но из-за смеха не могли произнести ни слова. — В следующий раз позвоню, прежде чем прийти домой… — покачал головой Дан и скрылся в доме. Наконец сестрам удалось успокоиться, и Анна почувствовала, что ее тело немного расслабилось. У них с Эрикой бывали сложные моменты, но никто не понимал ее так, как старшая сестра. Никто, кроме Эрики, не мог довести Анну до бешенства, но никто, кроме нее, не мог и развеселить ее так сильно. Они были связаны невидимыми узами. И глядя на сестру сквозь слезы, выкатившиеся из глаз от смеха, Анна понимала, как сильно в ней нуждается. — После того как он тебя увидел в таком виде, на секс сегодня ночью можешь не рассчитывать, — пошутила Эрика. Младшая сестра фыркнула. — Не думаю, что это его смутило бы. Но я предпочту сменить тему. Странно обсуждать свою интимную жизнь, когда муж раньше встречался с твоей сестрой. — Так это же было тысячу лет назад. Я даже не помню, как он выглядел без одежды, — запротестовала Эрика. Анна демонстративно заткнула уши руками, и она поспешно добавила: — Хорошо-хорошо, поговорим о чем-нибудь другом. Анна убрала пальцы и снова улыбнулась: — Расскажи лучше побольше о Валё. Как их дочь? Как ее зовут? Эмма? — Эбба. Она живет там с Мортеном, своим мужем. Они планируют отремонтировать дом и открыть гостиницу. — Думаешь, это выгодный проект? Туристический сезон такой короткий… — Не знаю, но у меня такое ощущение, что они делают это не ради денег. — Может быть. Впрочем, у этого дома есть потенциал. — Да, и именно поэтому я к тебе и пришла, — радостно сообщила Эрика. — Ко мне? — удивилась Анна. — Да, к тебе. У меня появилась фантастическая идея. — Это меня уже пугает, — фыркнула младшая сестра, но ей стало любопытно. — Эбба с Мортеном меня на нее натолкнули. Они разбираются в ремонте дома, но у них сложности с внутренней отделкой и интерьером. А у тебя есть как раз то, что нужно: ты прекрасный дизайнер интерьера, знаешь, где купить антикварные вещи, у тебя хороший вкус. Ты идеально им подходишь! Эрика глотнула сока. Анна не верила своим ушам. Это прекрасная возможность проверить, сможет ли она подрабатывать дизайнером интерьеров. Это может стать ее первым фрилансовым проектом. Молодая женщина невольно заулыбалась. — Ты им это сказала? Думаешь, они захотят нанять кого-то? А деньги у них есть? А какой им нужен стиль? Можно обставиться, и недорого. Можно купить все на крестьянских ярмарках. Мне кажется, им подошел бы старомодный романтичный стиль. Я знаю, где найти ткани… Старшая сестра жестом остановила ее. — Спокойствие! Нет, я пока с ними не говорила. Только сказала, что знаю, кто мог бы им помочь. Понятия не имею, какой у них бюджет. Но позвони им; мы можем сплавать к ним и все обсудить. Анна строго посмотрела на Эрику. — Тебе просто нужен предлог, чтобы туда поехать и пошпионить. — Может, и так. Но мне кажется, вам надо встретиться. Ты прекрасно справилась бы с этой задачей. — Да, я как раз подумывала начать свое дело. — Нужно только начать. Я дам тебе номер. Позвони им. Анна почувствовала, как в ней просыпается энтузиазм, желание что-то делать. Впервые за долгое время она испытывала такое чувство. — Хорошо. Давай, пока я не передумала, — сказала она, доставая мобильный. Интервью продолжало беспокоить Йона Хольма. Он ненавидел следить за своим языком и продумывать каждую фразу во избежание недоразумений. И журналист оказался идиотом. В этом мире вообще слишком много идиотов. Они закрывают глаза на реальность. Его долг был открыть им глаза. — Думаешь, это повредит партии? — спросил он у жены, вращая бокал в руках. Та пожала плечами: — Я уверена, что ничего страшного не случилось. Это же не национальная газета, — ответила она, поправляя волосы и надевая очки, чтобы приступить к чтению документов. — Но они могут перепечатать интервью. Эти журналюги только и ждут, как бы напасть на нас исподтишка. Лив посмотрела на него поверх очков. — Только не говори, что тебя это удивляет. Ты же прекрасно знаешь, какой властью обладают СМИ в этой стране. Йон кивнул. — К сожалению, да. — Но следующие выборы будут другими. Люди раскроют глаза и увидят, в каком состоянии пребывает сегодня шведское общество. С победной улыбкой Лив вернулась к документам. — Хотелось бы мне разделять твою веру в людей. Самому мне кажется, что они никогда ничего не поймут. Шведы обленились и поглупели. Нация деградировала. Они не понимают, что им грозит опасность. Сами виноваты — позволили шведской крови смешаться хрен знает с чем. Фру Хольм бросила чтение и горящими глазами посмотрела на мужа. — Послушай меня, Йон. С самой первой нашей встречи у тебя была одна цель. Ты всегда знал, что должен делать. Знал, для чего родился. Когда никто не слушает, ты говоришь громче. Когда кто-то задает вопросы, ты находишь новые аргументы. Наша партия вошла в парламент. И это произошло благодаря народу, в который ты не веришь. Не обращай внимания на журналистов, которые подвергают сомнениям наш бюджет. Мы знаем, что правы, а это единственное, что имеет значение. Политик улыбнулся жене: — Ты говоришь точно так же, как когда мы впервые встретились в молодежном союзе. Но теперь у тебя больше волос. И это тебе очень идет. Он поцеловал ее в макушку. Только необычное чувство юмора и ораторские способности его всегда элегантно одетой и спокойной жены напоминали о тех годах, когда она брила голову и носила одежду цвета хаки и солдатские ботинки. Той девушкой он увлекся, но эту новую Лив Йон любил. — Это только статья в местной газетенке, — успокоила его супруга, сжимая ему руку. — Ты права, — отозвался Хольм, но тревога его не оставляла. Он должен успеть осуществить задуманное. Заразу нужно истребить под корень. И он должен взять это на себя. Но ему требуется время, чтобы добиться своей цели. Плитка в ванной была прохладной. Прижавшись к ней лбом, Эбба зажмурилась. — Ты ложишься? — раздался из спальни голос Мортена. Его жена не ответила. Ей не хотелось идти спать. Каждый раз, ложась рядом с Мортеном, она словно изменяла Винсенту. Первый месяц Эбба даже не могла находиться в одном доме с мужем. Не могла ни смотреть на Мортена, ни видеть свое собственное отражение в зеркале. Единственным чувством, которое у нее осталось, была вина. Приемные родители сутки напролет утешали ее. Они заботились о ней, как о младенце. Говорили с ней, умоляли, убеждали, что они с Мортеном нужны друг другу. И Эбба поверила им. Или просто сдалась на их уговоры, потому что это было проще. Против воли она снова сблизилась с мужем, вернулась домой и стала жить с ним, как прежде. Первые недели они провели в тишине. Оба боялись того, что может произойти, начни они разговаривать друг с другом. Потом, постепенно, они начали общение с повседневных фраз: — Передай масло. — Ты постирала? Безопасные, рутинные реплики, которые не могут никого спровоцировать. Со временем фразы стали длиннее. У супругов появились темы для разговора. Они начали обсуждать Валё. Мортен первым предложил переехать туда. И Эбба ухватилась за эту возможность бросить все, что напоминало ей о прошлом. О той жизни, когда она была счастлива. Но сейчас, прижимаясь лбом к плитке, Эбба раздумывала, правильно ли они поступили. Дом они продали. Дом, в котором Винсент провел всю свою недолгую жизнь. В том доме они меняли ему пеленки, укачивали его по ночам, когда он не мог заснуть. В том доме он научился ползать, ходить, говорить… Теперь дом больше не принадлежал им. Фру Старк не знала, было ли это правильным решением или только попыткой бегства от реальности. На острове все было совсем иначе, чем в городе. Тут они жили в доме, где не чувствовали себя в безопасности. Весьма возможно, что именно тут убили всю ее семью. Это тревожило Эббу больше, чем ей хотелось себе признаться. Всю свою жизнь она гадала, что же с ними случилось. А теперь настала пора это выяснить. Увидев темное пятно под полом, она внезапно осознала, что в исчезновении ее семьи не было никакой тайны. Скорее всего, отец и мать умерли здесь, в этом доме. А теперь кто-то пытается убить их с Мортеном. Женщина не знала, как ей относиться к этой реальности, но идти все равно было некуда. — Эбба? По голосу мужа она поняла, что, если не ответит, он пойдет ее искать. Выпрямившись, фру Старк крикнула: — Иду! Почистив зубы, она долго разглядывала свое отражение в зеркале. Перед нею был призрак, женщина, потерявшая своего ребенка. Эбба вытерла лицо и вернулась в спальню. — Как ты долго! — протянул Мортен с книгой в руках. Он сидел на своей половине кровати. Ничего не говоря, его жена легла в постель. Старк отложил книгу на тумбочку и выключил ночник. Окна были задернуты шторами, и в спальне сгустилась темнота, несмотря на то что летом на Валё были белые ночи. Эбба лежала, уставившись в потолок. Она почувствовала, как рука Мортена нашла ее руку под одеялом. Как и раньше, женщина сделала вид, что ничего не замечает, но муж против обыкновения не стал убирать руку. Вместо этого он коснулся ее бедра, просунул руку под футболку и погладил ее по животу. К горлу фру Старк подступила тошнота. Рука коснулась ее груди. Той самой груди, которой она кормила Винсента. Груди, чьи соски так жадно сосал его маленький ротик. Во рту появился вкус желчи. Эбба вскочила с кровати, бросилась в спальню, и едва успела открыть крышку унитаза, как ее вырвало. Когда рвота прекратилась, она бессильно рухнула на пол. Из спальни слышно было, как плачет Мортен. Фьельбака, 1925 Дагмар смотрела на лежащую на земле газету. Лаура тянула ее за рукав, повторяя «мама, мама», но молодая женщина не обращала на нее внимания. Она так устала от требовательного истеричного голоса дочери и всех этих вечных «мама», которые, казалось, сводили ее с ума. Медленно Дагмар нагнулась и подняла газету. Дело было под вечер, но она ясно различала буквы. Черным по белому там было напечатано: «Немецкий летчик-герой возвращается в Швецию». «Мама, мама!» — вцепилась в нее Лаура. Мать ударила ее наотмашь, отчего девочка свалилась с лавки и заорала. — Заткнись! — прошипела Дагмар. Она ненавидела эти показные слезы. Ее ими не разжалобить. На что этой дуре жаловаться? У нее есть крыша над головой, одежда, и она не умирает от голода, так чего она еще хочет? Дагмар поднесла статью к глазам. Сердце забилось в груди быстрее. Он вернулся. Он в Швеции. Он приедет за ней. И тут ее внимание привлекла фраза из статьи «Геринг переезжает в Швецию вместе со своей женой-шведкой Карин». Дагмар почувствовала сухость во рту. Он женился на другой. Изменил ей! Ее охватила ярость. Лаура продолжала душераздирающе вопить. Прохожие оборачивались на них. — Заткнись! — крикнула она на Лауру, сопроводив свои слова пощечиной. Ладонь словно обожгло. Девочка замолчала. Прижав руку к покрасневшей щеке, она смотрела на мать широко раскрытыми глазами. Но молчание длилось с минуту, а потом малышка снова заорала, еще громче. От отчаяния Дагмар не знала, что ей делать. Она читала статью снова и снова. Карин Геринг. Имя звучало у нее в ушах. В газете не было написано, как долго они были женаты, но раз она шведка, значит, они встретились в Швеции. Обманом этой Карин удалось заставить Германа жениться на себе. Это ее вина, что Герман не вернулся к ней и их дочери. Это ее вина, что они не стали одной семьей. Свернув газету, женщина потянулась за бутылкой, стоявшей на скамейке. Там еще оставалось немного жидкости на дне. Это удивило Дагмар, ведь утром бутылка была полной. Но она не стала особо задумываться над этим… Выпила, что было, чувствуя, как спиртное обжигает горло, даря блаженное забытье. Ребенок затих. Девочка сидела на земле и всхлипывала, обхватив ручонками колени. Наверное, жалеет себя, как обычно. Пять лет, а уже такая хитрая. Но Дагмар знает, что ей делать. Все еще можно исправить. В будущем они будут вместе с Германом и приучат Лауру к порядку. Этой девчонке нужна крепкая отцовская рука, потому что, как бы мать ни пыталась вбить что-либо в ее разум, все было без толку. Дагмар улыбнулась. Теперь она знает, в чем корень зла. Теперь она знает, как обеспечить ей и Лауре хорошее будущее. Подъехал Йоста на машине, и Эрика облегченно выдохнула. Был риск, что Патрик встретит его по пути на работу. Она бросилась открывать дверь. Йоста даже не успел позвонить. Дети орали так оглушительно, что гость, наверное, испугался. — Извини за шум. Этот дом скоро объявят зоной стихийного бедствия, — пошутила писательница, поворачиваясь, чтобы остановить Ноэля, гоняющегося за рыдающим Антоном. — Ничего страшного. Я и не к такому привык, — ответил Йоста, садясь на корточки. — Привет, хулиганье! Братья мигом замерли, застеснявшись чужого дяди, но Майя смело вышла вперед. — Привет, старый дяденька! Меня зовут Майя! — пискнула она. — Майя! Так же не говорят! — строго посмотрела на дочку Эрика. — Ничего страшного, — рассмеялся Йоста. — Дети и дураки говорят правду. [12 - Шведская поговорка, аналог русской «Устами младенца глаголет истина».]Кто я, как не старый дяденька… Правда, Майя? Девочка кивнула и вернулась к играм. Близнецы тоже попятились в сторону гостиной, смущенно поглядывая на Йосту. — Неразговорчивые парни, — прокомментировал тот, проходя с Эрикой в кухню. — Антон всегда был стеснительным. А Ноэль, напротив, обычно любит общаться, но сейчас у него наступил период боязни чужих, — объяснила их мать. — Хороший период, если хочешь знать мое мнение, — ее гость присел на стул и огляделся по сторонам. — А Патрик домой не скоро вернется? — Он уехал на работу полчаса назад, так что должен быть в участке. — Не уверен, что это хорошая идея, — произнес Флюгаре, выводя пальцем круги на скатерти. — Почему нет? Только не стоит вмешивать в это Патрика. Он не любит принимать от меня помощь. — И у него есть на то причины. Ты легко впутываешься в неприятности. — Но все заканчивалось хорошо. Эрика не давала себя запугать. Она считала, что вчера ее осенила просто гениальная идея. Тогда она сразу позвонила Йосте и попросила его о встрече. И вот после долгих уговоров он сидит здесь, в ее кухне, и муж ни о чем не знает. — У нас есть кое-что общее… — сказала писательница, присаживаясь напротив. — Мы оба хотим узнать, что случилось на Валё тем пасхальным днем. — Да, но полиция этим занимается. — И это замечательно. Однако ты сам знаешь, как затрудняют работу все эти правила и инструкции. Я же вольна выбирать любые методы. Вид у полицейского был скептический. — Возможно, но если Патрик что-то узнает, он мне этого не простит. Я не хочу… — Патрик ничего не узнает, — перебила Эрика. — Ты тайно передашь мне материалы по этому делу, а я, в свою очередь, поделюсь с тобой всем, что удастся накопать мне. Как только я что-то обнаружу, сразу скажу тебе. Потом ты представишь результаты Патрику и станешь в его глазах героем, а я напишу новую книгу. Все только выиграют, в том числе и мой муж. Он же хочет раскрыть дело и поймать поджигателей. Он не будет задавать лишних вопросов — только с благодарностью примет то, что ты ему преподнесешь. К тому же у вас в участке сейчас не хватает трудовых ресурсов: Мартин болеет, а Паула в отпуске. Лишняя пара рук вам не помешает. — Может, ты и права, — просветлел Йоста. Наверное, ему понравилась мысль стать героем, подумала Эрика. — Но, думаешь, он ничего не заподозрит? — все еще сомневался старый полицейский. — Нет. Он знает, что это дело для тебя особенное. Внезапно из соседней комнаты раздался ужасный грохот. Эрика бросилась туда. Приказав Ноэлю оставить Антона в покое, она включила фильм о Пеппи, вернулась в кухню и продолжила разговор: — Тогда вопрос, с чего начать. Вы что-нибудь узнали о крови? Йоста покачал головой: — Нет. Но Турбьёрн с командой работают над этим. Мы надеемся в ближайшее время получить от них отчет. Главное, что нас интересует, — человеческая это кровь или нет. Пока что на руках у нас только предварительный отчет о поджоге, который составил Патрик. — А вы уже начали опрос свидетелей? — Эрика от волнения нее могла усидеть на месте. Она решила, что сделает все, чтобы помочь полиции раскрыть это преступление. А то, что потом получится книга, можно считать дополнительным бонусом. — Вчера я составил список очередности, в которой, как я считаю, нужно опрашивать свидетелей, и приступил к их поиску, но это нелегко — столько лет прошло… И людей сложно найти, и память мне отказывает. Посмотрим, что из этого получится. — Думаешь, мальчики причастны к преступлению? — поинтересовалась писательница. Ей не нужно было уточнять, о каких мальчиках идет речь. — Я думал об этом, но уверенности у меня нет. Мы допрашивали их много раз, и все рассказывали одну и ту же историю. Никаких физических следов, указывающих на такую причастность, мы тоже не заметили… — отозвался Йоста. — А вообще какие-нибудь улики были? — Нет. Забрав Эббу из дома, мы спустились к причалу и там увидели мальчиков, возвращавшихся на лодке. Все выглядело так, словно они действительно были на рыбалке. — Вы обыскали лодку? Может, они бросили тела в море? — Конечно, обыскали. Никаких следов крови или чего-то подобного. Не похоже было, чтобы на этой лодке перевозили пять трупов. Думаю, им вообще было бы не под силу поднять такую тяжесть. Мальчишки-то хилые. К тому же трупы рано или поздно выносит на берег. Хотя бы одно из тел должно было бы прибить к берегу, если, конечно, их не сбросили, предварительно привязав груз. А для этого нужно было бы несколько десятков килограммов, которые еще надо откуда-то взять. — А с другими учениками в школе вы говорили? — Да, но не все родители отнеслись к этому благосклонно. Они опасались скандала. — Что-нибудь узнали? — Нет, только то, что все в школе было прекрасно. Руне — прекрасный директор. Прекрасные учителя. Никто ни с кем не ссорился и не конфликтовал. И ученики, и родители твердили одно и то же. — А учителя? — Мы допросили обоих. Одного из них, Уве Линдера, мы даже подозревали. Но у него оказалось железное алиби… — Йоста ненадолго замолчал, а потом добавил: — Мы не нашли ничего подозрительного. Даже не могли доказать, что было совершено преступление. Но… Эрика подалась ближе. — Но?.. Ее собеседник колебался. — Патрик обычно полагается на интуицию, — сказал он наконец. — Мы всегда над ним из-за этого подшучиваем. Но в тот день у меня тоже было ощущение, что дело тут нечисто. Мы сделали все возможное, чтобы выяснить, что произошло, но безуспешно. — Тогда мы попробуем снова. Многое изменилось с семьдесят четвертого года. — По моему опыту, это не так. Преступники всегда знают, как сделать так, чтобы их не поймали. — Мы попробуем, — терпеливо сказала Эрика. — Заканчивай список имен. Потом дай его мне, и мы будем работать по двум фронтам. — Только не говори… — Конечно. Патрик ничего не узнает. И я отдам тебе все, что накопаю. Договорились? — Да… — вымученно ответил Флюгаре. — Кстати, вчера я встречалась с Эббой и ее мужем. — Как она себя чувствует? Переживает из-за того, что случилось? Как?.. — тут же засыпал ее вопросами старик. Эрика усмехнулась. — Спокойно. Не так быстро. — Потом серьезно продолжила: — Она выглядела подавленной, но энергичной, если так можно сказать. Они с Мортеном утверждают, что не знают, кто поджег дом. Уж не знаю, правда это или нет. — Я считаю, что им нужно уехать из того дома, — голосом, полным тревоги, произнес Йоста. — По крайней мере, пока мы не выясним, кто стоит за поджогом. Оставаться там небезопасно. Это чудо, что они не пострадали при пожаре. — Они не их пугливых. — Да, Эбба упрямая, — с гордостью заявил полицейский. Эрика с удивлением посмотрела на него, но не стала расспрашивать. Она сама привязывалась к персонажам своих книг. Неудивительно, что и Флюгаре привязался к фру Старк, после того как расследовал дело ее семьи. — После встречи с Эббой у меня возник один вопрос… — Да? Громкий крик из гостиной заставил писательницу снова сорваться с места и броситься в гостиную разнимать детей. Вернувшись через пару минут в кухню, она спросила: — О чем мы говорили? Ах да! Мне показалось странным, что у Эббы ничего не осталось на память от семьи. В доме же должны были быть личные вещи ее родных. Я думала, у Эббы они есть, но оказалось, что нет. Она понятия не имеет, куда они подевались. — Ты права, — Йоста погладил себя по подбородку. — Надо проверить, куда они делись. — Думаю, стоит взглянуть на эти вещи свежим взглядом. — Неплохая идея. Посмотрю, что можно найти… — Полицейский бросил взгляд на часы и вскочил. — Боже мой! Как летит время! Хедстрём уже гадает, где я. Эрика успокаивающим жестом накрыла его руку. — Придумаешь какое-нибудь оправдание. Скажешь, что проспал, или что-нибудь еще в таком духе. Он ничего не заподозрит. — Тебе легко говорить, — пробурчал Йоста, выходя в прихожую. — Не забывай о нашем договоре. Я жду от тебя контактов всех свидетелей и информации о личных вещах Эльвандеров. Внезапно Эрика потянулась и обняла Йосту. Он неловко ответил на ее объятья. — Хорошо-хорошо, только отпусти меня, мне пора на работу. Пришлю, как только смогу. — Молодец! — подмигнула ему писательница. — Возвращайся к детям! Эрика закрыла за гостем дверь и пошла к малышам. Она присела на диван, и дети тут же стали бороться за место у нее на коленях. Эрика же рассеянно смотрела на приключения Пеппи на экране. В участке было тихо и спокойно. Мелльберг, против обыкновения, сидел не у себя в кабинете, а на кухне. Эрнст, который всегда держался рядом с хозяином, лег под столом в ожидании перекуса. — Идиот! — выругался Бертиль, откладывая в сторону местную газету, где было напечатано интервью с Йоном Хольмом. — Не понимаю, как такие типы оказываются в парламенте. Темная сторона демократии — что тут сказать? — высказал свое мнение Патрик, садясь напротив начальника. — Кстати, он ведь один из тех мальчиков, что оставались в интернате в ту роковую Пасху? Так что мы будем с ним говорить. — Тогда нам лучше поторопиться. В газете пишут, что он будет здесь неделю, а потом вернется в Стокгольм. — Да, я видел. Я думал поехать с Йостой, поговорить с ним после обеда. — Хедстрём выглянул в коридор. — Не понимаю, куда он подевался. Анника, ты не в курсе, где Йоста? — Не знаю. Может, проспал? — откликнулась женщина из рецепции. — Тогда с тобой поеду я, — сказал Мелльберг. — В этом нет нужды. Я могу подождать Йосту. Он появится с минуты на минуту. У тебя наверняка есть дела поважнее, — в панике ответил Патрик. Присутствие Бертиля при допросе означало одно — катастрофу. — Глупости! Я понадоблюсь тебе при разговоре с этим идиотом. Ну что, мы едем? Шеф щелкнул пальцами. Хедстрём принялся судорожно искать повод для отказа. — Может, надо позвонить ему, чтобы назначить встречу? — предложил он. Мелльберг фыркнул. — С такими людьми лучше действовать без предупреждения. Надо застать его врасплох… Как там говорят англичане? Он гарде… — Off-guard, [13 - Застигнутый врасплох (англ.).]— исправил его английский Патрик. Спустя пару минут они ехали во Фьельбаку. Бертиль насвистывал себе под нос. Он, конечно, вызывался вести машину, но этого Патрик уже допустить не мог. — Подобные люди такие ограниченные. Не уважают другие культуры, не принимают тот факт, что люди бывают разные, — говорил сам с собой Мелльберг. Хедстрёма так и подмывало сказать, каким ограниченным совсем недавно был сам его шеф. Фразы, которыми он так легко бросался, прекрасно вписались бы в лексикон «Друзей Швеции». Правда, к чести Бертиля надо было сказать, что он избавился от предрассудков в ту же секунду, как влюбился в Риту. — Этот сарай? — спросил Патрик, притормаживая перед одной из рыбацких построек на улице Хамнгатан. Они надеялись, что у них будет больше шансов застать Йона здесь, а не в его доме в Мёрхульте. — На причале кто-то сидит, — сказал Мелльберг, заглядывая через забор. Гравий скрипел под подошвами, выдавая их присутствие. Хедстрём думал было постучать, но решил, что это нелепо, и просто толкнул дверь. Йона Хольма он узнал сразу. Богусленскому фотографу удалось запечатлеть на снимках его типичную шведскую внешность и передать угрозу, таящуюся за широкой улыбкой. Теперь политик улыбался, но в глазах его читался вопрос. — Здравствуйте, мы из полиции Танума, — Патрик представил себя и своего начальника. — И? — Во взгляде Хольма появилась настороженность. — Что-то случилось? — Это как посмотреть. Дело касается старой истории, которая снова стала актуальной. — Вале, — произнес Йон, надевая маску отстраненности. — Да, именно так, — агрессивным тоном заявил Мелльберг. — Это касается острова Валё. Хедстрём сделал глубокий вдох и приказал себе сохранять спокойствие. — Присядем? — предложил он. Политик кивнул. — Конечно, присаживайтесь. На солнце жарковато. Если хотите, могу открыть зонтик. — Ничего, все нормально, — отмахнулся Патрик. Ему хотелось закончить разговор как можно быстрее, пока шефа не понесло. — Читаете местную прессу, я погляжу? — Бертиль показал на лежащую на столе газету. Хольм пожал плечами: — К сожалению, плохих журналистов везде хватает. Автор исказил мои слова, неверно истолковал смысл моих утверждений и наполнил статью мерзкими инсинуациями. Мелльберг ослабил воротник. Лицо его уже покраснело от жары. — А мне статья показалась профессиональной, — возразил он. — Журналист явно не умеет сохранять нейтралитет. Его мнение субъективно и не заслуживает нашего внимания, — покачал головой политик. — Но ведь он подвергает сомнению программные заявления вашей собственной партии? Например, что иммигрантов, совершивших преступления, следует высылать из страны. К чему, вы думаете, это приведет? Человек жил в Швеции много лет, привык, освоился, а его высылают обратно на родину только за то, что он украл велосипед? Бертиль повысил голос и уже вовсю брызгал слюной. Патрик сидел в шоке. Это было все равно что наблюдать за приближением катастрофы. Будь он сто раз согласен с начальником, это не самый удачный момент для обсуждения политики. Йон невозмутимо произнес: — Это высказывание неверно истолковали наши противники. Я мог бы все пояснить, но, как я полагаю, вы приехали не за этим. — Нет, мы здесь, чтобы поговорить о событиях на Валё в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году, не так ли, Бертиль? — быстро вставил Хедстрём. При этом он наградил босса таким взглядом, что тот притих и против воли кивнул. — Да, ходят слухи, что там что-то случилось, — сказал Хольм. — Вы нашли пропавшую семью? — Не совсем, — уклонился от ответа Патрик. — Но кто-то пытался поджечь дом. Если бы ему это удалось, дочь вашего директора с мужем сгорели бы заживо. Политик выпрямился. — Дочь? — Да, Эбба Эльвандер, — пояснил полицейский. — Или Эбба Старк, как ее сейчас зовут. Они с мужем ремонтируют дом. — Да, дом в этом нуждается. Я слышал, он был порядком запущен. — Йон взглядом нашел остров, расположенный напротив деревни. — Вы давно там не были? — спросил Патрик. — С тех пор, как интернат закрыли. — Почему? Хольм всплеснул руками. — У меня там не было дел. — Что, по-вашему, могло случиться с семьей? — Я знаю не больше других, то есть не знаю вообще ничего. — Все-таки вы отличаетесь от других. Вы жили на острове, когда они исчезли… — Да, но мы в тот день были на рыбалке. Мы испытали шок, когда, вернувшись, нашли на острове полицейских. Леон вообще пришел в ярость, решив, что они хотят похитить Эббу. — Так у вас нет никаких теорий о том, что могло случиться? Вы наверняка думали об этом не раз в прошедшие годы? — скептически спросил Мелльберг. Йон его проигнорировал и снова повернулся к Патрику. — И потом, мы не жили с семьей, — сказал он. — Мы там только учились. Между нами и семьей директора была четкая граница. Например, на пасхальный обед нас не пригласили. Руне старался держать учеников на расстоянии. Эта школа была больше похожа на армию. Вот почему мы его ненавидели, а наши родители — обожали. — Вы дружили или конфликтовали с другими учениками? — Ссоры у нас, конечно, бывали. Чего еще ждать от школы, где учатся одни мальчики-подростки? Но ничего серьезного. — А учителя? Как они относились к директору? — Эти трусы его боялись. Но нам они ничего не говорили. — А с детьми Руне вы общались? Они были примерно вашего возраста? Йон покачал головой. — Руне этого не допустил бы. Правда, со старшим сыном нам приходилось иметь дело. Он был главным стукачом в школе. Подонок! — Вижу, члены семьи директора вызывали у вас сильные эмоции. — Я ненавидел их, как и все другие ученики. Но не настолько сильно, чтобы убить их, если вы это хотите знать. Подросткам свойственно не любить учителей. — А другие дети директора? — Они были сами по себе. Боялись отца, наверное. Инес тоже. Она только и делала, что занималась уборкой, стиркой и готовкой. Аннели ей не помогала, но мы с ними не общались. И, может, у Руне были причины ограничивать такое общение. Многие из учеников были избалованными богатыми сынками. Своими капризами они достали родителей настолько, что те отправили их в интернат в надежде, что там из этих лентяев и лоботрясов сделают приличных людей. — Ваши родители тоже были состоятельными? — У них были деньги, — произнес Йон с ударением на «были» и сжал губы, показывая, что не собирается обсуждать этот вопрос. Патрик отметил про себя, что нужно разузнать про семью Хольма. — Как она? — внезапно спросил политик. Хедстрём не сразу понял, о ком он. — Эбба? — сообразил он наконец. — У нее все в порядке. Она занята ремонтом дома. Йон снова обратил свой взгляд к острову, и Патрик пожалел, что не обладает способностью читать мысли. Ему хотелось бы знать, что творится сейчас в голове у его собеседника. — Спасибо, что уделили нам время, — сказал он, поднимаясь. Не похоже было, чтобы Хольм готов был поделиться с ними своими секретами, так что разговор лучше было закончить. Но после общения с этим типом Хедстрёму еще больше захотелось узнать о том, что происходило в интернате. — Благодарим. Вы, наверное, чертовски занятой человек, — сказал Мелльберг. — Кстати, вам привет от моей жены. Она из Чили. Переехала сюда в семидесятых. Патрик потянул начальника за рукав. С фальшивой улыбкой Йон закрыл за ними калитку. Йоста попытался проскользнуть в участок, но с Анникой на рецепции это было невозможно. — Ты проспал? Что-то не похоже на тебя! — поприветствовала она его. — Будильник не прозвенел, — ответил Йоста, избегая встречаться с ней взглядом. Анника видела людей насквозь, и провести ее было невозможно. — А где все? — спросил он, оглядываясь. В участке было тихо. Казалось, только Анника и была на месте. Правда, заслышав Йосту, в коридоре показался Эрнст. — Патрик с Мелльбергом поехали поговорить с Йоном Хольмом. А мы с Эрнстом присматриваем тут за порядком, не так ли, старичок? — ответила Анника, подзывая к себе собаку. — Патрик спрашивал про тебя. Так что советую тебе порепетировать байку про будильник до его прихода. Если расскажешь, где был, может, я помогу тебе не попасться. — Ох черт! — вздохнул Флюгаре, сдаваясь. — Поговорим за кофе. — Ну же! — не отставала его собеседница, когда они оказались на кухне. Йоста неохотно рассказал об их с Эрикой уговоре, и Анника от души рассмеялась. — Ну, ты и вляпался по самые уши! Ты же знаешь, какая Эрика. Дай ей палец — всю руку отхватит. Патрик с ума сойдет, если узнает. — Ты права, — вздохнул старый полицейский. Все это Йосте было прекрасно известно. Но он готов был пойти на риск: слишком уж это было для него важно. И он знал почему. Это ради нее он делал это, ради девочки, которую они с Май-Бритт предали. Анника перестала смеяться и серьезно сказала: — Это очень важно для тебя. — Да, и Эрика может мне помочь. Она сообразительная. Я знаю, что Патрик был бы против, но она, как никто, умеет раскапывать информацию, а в этом деле информация нам жизненно необходима. Анника притихла. Потом набрала в грудь воздуха и заявила: — О’кей. Я ничего не скажу Патрику. Но при одном условии. — Каком? — Ты будешь держать меня в курсе вашей с Эрикой деятельности. А я буду вам помогать. Я тоже неплохо нахожу информацию. Йоста уставился на коллегу во все глаза. Такого варианта он не ожидал. — Тогда договорились, — согласился он. — Но ни слова Патрику. Иначе нам конец. — Будем надеяться, что он ничего не узнает. Что вам уже известно? Старик пересказал разговор с Эрикой и добавил: — Нужно найти контакты учеников и учителей. У меня только старые данные. Но, думаю, и они могут нам помочь. Имена у них всех редкие, и это облегчит нам работу. Анника приподняла брови: — А личные номера граждан? Флюгаре опешил. Какой же он дурак! Анника, наверное, считает его идиотом. — Означает ли твое выражение лица, что у них есть номера? Тогда я подготовлю для тебя отчет после обеда. Самое позднее завтра утром. Годится? — улыбнулась женщина. — Годится. Сам я думал поехать с Патриком поговорить с Леоном Кройцем. — Почему именно с ним? — Без особой причины. Но он запомнился мне лучше других. Мне показалось, что Кройц был в лагере заводилой. К тому же я слышал, что они с женой купили большой белый дом во Фьельбаке. — Тот, что на горе, с видом на море? За который просили десять миллионов? — изумилась Анника. Цены на дома с морским видом не уставали поражать местных жителей. Они пристально следили за ходом аукционов. Но десять миллионов заставили ахнуть даже бывалых сельчан. — Значит, деньги у них водятся, — сказал Йоста. Он вспомнил мальчика с темными глазами и красивым лицом. Уже тогда тот излучал богатство и врожденную уверенность в себе, свойственные немногим подросткам. — Тогда начнем, — заявила Анника, поднимаясь. Поставив чашку в посудомоечную машину, она красноречиво посмотрела на коллегу, после чего тот последовал ее примеру. — И я совсем забыла, что тебе нужно было к зубному сегодня. — К зубному? Мне?.. — удивился старый полицейский, но быстро все понял и улыбнулся. — Ах да! Я же тебе вчера говорил, что пойду к зубному. И смотри — никакого кариеса! Он подмигнул Аннике. — Не надо портить ложь излишними подробностями, — сказала она, погрозив ему пальцем. Стокгольм, 1925 Их чуть не ссадили с поезда. Кондуктор уже схватил ее сумку с криком, что пассажирка слишком пьяна. Но это была неправда. Дагмар только чуток выпила для храбрости и чтобы жизнь не казалась такой ужасной. Это-то кондуктор мог бы понять! Ей приходилось добывать себе деньги на хлеб попрошайничеством и выполнением унизительных работ, которые ей брезгливо поручали только из жалости к девочке. И все равно все заканчивалось тем, что ночью к ней в спальню заявлялись потные похотливые козлы, притворявшиеся примерными отцами семейства. Теперь кондуктор тоже только из жалости к девочке смягчился и разрешил им доехать до Стокгольма. Им повезло. Если бы он ссадил их с поезда на полпути, Дагмар не смогла бы добраться даже до дома. Она два года копила на билет в один конец до Стокгольма. У нее не было за душой ни эре. Но это ничего, главное — добраться до места и поговорить с Германом. А потом ей до конца жизни не придется волноваться о деньгах. Он позаботится о ней. Когда он снова увидит Дагмар и узнает, как тяжело ей приходится, то тут же оставит эту лицемерную женщину, которая обманом его на себе женила. Дагмар задержалась у витрины, чтобы посмотреть на свое отражение в стекле. Да, она постарела со дня их встречи. Волосы больше не быт такими густыми, и она забыла их помыть. Платье, украденное с веревки для сушки белья, висело на ней мешком. Заработанные гроши женщина предпочитала тратить на спиртное, а не на еду. Но больше ей не придется выбирать. Скоро к ней вернется красота. Герман будет раскаиваться, что покинул ее, когда увидит, как туго ей пришлось. Взяв Лауру за руку, Дагмар пошла вперед. Девочка едва волочилась за ней, так что матери пришлось буквально тащить ее за руку. — Шевелись! — прошипела она. Почему эта чертовка такая медлительная? Им пришлось спрашивать дорогу, но под конец они оказались у нужных ворот. Адрес у Дагмар был. Она нашла его в телефонной книге. Улица Оденгатан, 23. Дом был таким внушительным, как она и представляла. Дагмар дернула за ручку, но дверь оказалась заперта. Женщина недовольно нахмурилась. В этот момент к двери подошел господин, достал ключ и отпер. — Вы к кому? — спросил он, заметив незнакомку. — К Герингу! — выпрямила спину Дагмар. — Да, там нужна помощь, — сказал он, впуская их. Незваную гостью смутила его фраза, но она тут же расправила течи. Неважно. Они на месте. Бросив взгляд на табличку в холле, Дагмар поняла, на каком этаже живут Геринги, и потащила Лауру вверх по лестнице. Дрожащей рукой женщина нажала на кнопку звонка. Скоро они снова будут вместе. Герман, она и Лаура. Их дочка. Как просто все оказалось, думала Анна, стоя за штурвалом их с Даном лодки. Она позвонила Мортену, и тот тут же предложил ей приехать на Валё. После этого звонка она не могла думать ни о чем другом. Все в семье заметили, что ее настроение изменилось и атмосфера в доме улучшилась. В воздухе почти физически стала ощущаться надежда. Но родные Анны не понимали, что это ее первый шаг к самостоятельности. Всю свою жизнь она зависела от других. В детстве искала внимания у Эрики, а повзрослев, стала зависимой от Лукаса, что обернулось катастрофой для нее и детей. А потом в ее жизни появился Дан. Он принял ее и детей под свою защиту. Было так приятно довериться ему, позволив решать все проблемы. Но несчастье научило ее тому, что даже этот мужчина не в состоянии все исправить. Это осознание было как шок. Потеря ребенка стала для Анны огромным горем, но еще больше ее ранило ощущение собственной беспомощности и бессилия. Ей нужно было научиться твердо стоять на ногах, чтобы продолжать жить дальше. И делать это без опоры на Дана, даже если они будут вместе. Анна знала, что может найти в себе силы. Первым шагом будет работа дизайнера по интерьеру. Нужно только научиться продавать себя и демонстрировать свои таланты с лучшей стороны. С бешено бьющимся сердцем она постучала в дверь. Послышались шаги. Дверь открылась, и Анна увидела мужчину одних с ней лет в рабочей одежде и защитных очках, сдвинутых на лоб. В глазах его читался вопрос. Он был таким привлекательным, что у женщины перехватило дыхание. — Привет! — поздоровалась она. — Я Анна. Мы вчера говорили по телефону. — Ах да! Простите мою забывчивость. Не хотел быть невежливым. Но когда я работаю, забываю обо всем на свете. Входите же! Добро пожаловать в хаос! Он отошел в сторону, пропуская ее внутрь. Анна огляделась по сторонам. Хаос был, наверное, самым подходящим словом для описания состояния, в котором пребывал дом. Но сразу был виден и потенциал. У Анны всегда была эта волшебная способность угадывать, что можно сотворить из хаоса. Мортен проследил за взглядом своей гостьи. — Нам предстоит много работы, — вздохнул он. Анна хотела было ответить, но тут на лестнице показалась невысокая худая женщина. — Привет, я Эбба! — поздоровалась она, вытирая испачканные в краске руки. Пятнышки краски были у нее на лице и даже в волосах. От запаха скипидара у Анны заслезились глаза. — Прошу прощения за наш внешний вид, — добавила хозяйка дома. — Лучше не будем пожимать руки. — Ничего страшного. Вы же заняты ремонтом. Я больше переживаю из-за… остального, того, что с вами случилось… — Эрика вам рассказала? — усмехнулась Эбба. Это был даже не вопрос, а констатация факта. — Я слышала про пожар… и про другое тоже… — ответила Анна. У нее язык не поворачивался сказать, как это ужасно — найти у себя под полом кровь. — Мы работаем дальше. Нельзя останавливаться на полпути, — сообщил Мортен. — Простои нам не по карману. Из глубины дома доносились голоса. — Криминалисты еще работают, — пояснила фру Старк. — Они снимают пол в столовой. — Уверены, что хотите здесь остаться? Это может быть небезопасно, — проговорила Анна. Она понимала, что сует свой нос в чужие дела, но эта пара вызывала у нее желание защитить их. — Нам тут хорошо, — без всякого выражения в голосе произнес Мортен. Он поднял руку, чтобы обнять жену, но та, словно угадав его намерение, сделала шаг в сторону, и рука повисла в воздухе. — Вам нужна моя помощь? — спросила Анна, стремясь снять напряжение, возникшее в комнате. Благодарный за смену темы, Старк сказал: — Как я говорил по телефону, мы ничего не знаем об оформлении интерьеров. После того как ремонт будет закончен, нам понадобится любая помощь. — Я вами восхищаюсь. Взяться за такую нелегкую работу… Но, уверена, результат будет просто потрясающим, — заверила его гостья. — Я уже представляю себе атмосферу старинного деревенского дома с белой мебелью, нежные романтические тона, розы, занавески, столовое серебро, очаровательные безделушки, притягивающие взгляд… — В голове у нее вспыхнули картины. — Необязательно дорогие. Можно найти на барахолке и скомбинировать с новой мебелью, которую мы искусственно состарим. Все, что нужно, — это железная щетка и… Мортен рассмеялся, и Анна поняла, что ей нравится, как он смеется. — Вы и вправду знаете свое дело. Ваши идеи нам по вкусу… — сказал он. Эбба кивнула. — Да, именно так я себе все и представляла. Только не знала, как это осуществить практически. — Она нахмурилась. — Бюджет у нас минимальный. А вы, должно быть, привыкли к большим бюджетам… и гонорарам… Анна ее перебила: — Я в курсе. Мортен мне все объяснил. Но вы будете моими первыми клиентами. И если вы будете довольны моей работой, я смогу попросить у вас рекомендации. Думаю, мы сможем договориться о гонораре, который всех нас устроит. А что касается оформления, то я тоже постараюсь сделать так, чтобы оно обошлось вам недорого. Это даже интересно — посмотреть, что можно сделать с минимальным бюджетом. Старки задумались. Затаив дыхание, женщина ждала ответа. Она была готова на все ради этого задания. И она не лукавила: ей действительно хотелось сделать из этого дома жемчужину побережья. Это был просто фантастический проект, который помог бы ей в будущем найти клиентов. — У меня есть своя компания. Так что я вас хорошо понимаю. Имя — это все! — застенчиво призналась Эбба. — И чем занимается ваша компания? — полюбопытствовала Анна. — Украшениями. Я делаю серебряные ожерелья с ангелами. — Чудесно. И как вам пришла в голову такая идея? Эбба вдруг замерла и отвела взгляд. Мортен тоже смутился и поспешил нарушить возникшее молчание: — Мы не знаем, когда закончим ремонт. Полицейское расследование нам пока мешает. Так что сложно сказать, когда вы сможете приступить. — Ничего страшного. Я подстроюсь под вас, — ответила Анна, все еще думая о странном поведении заказчицы. — Если хотите, можете уже сейчас спросить о цвете стен и обо всем, что вас еще интересует. Я могу начать делать эскизы и смотреть, что предлагают в магазинах. — Прекрасный план, — согласился Мортен. — Мы планируем открытие на Пасху. — Тогда времени предостаточно, — обрадовалась Анна. — Можно мне посмотреть дом и сделать несколько заметок? — Конечно. Чувствуйте себя как дома, — ответил ее собеседник и, подумав, добавил: — Но лучше не заходите пока в столовую. — Конечно. Я могу приехать взглянуть на нее потом. Старки вернулись к своим занятиям, так что Анна могла самостоятельно осмотреть дом. Полная радужных ожиданий, она порхала по комнатам и делала заметки. Все будет просто замечательно! Начало новой жизни! Трясущейся рукой Перси занес ручку над бумагой. Чтобы успокоиться, он сделал глубокий вдох, отчего адвокат Бурман встревоженно посмотрел на своего клиента: — Уверен, что хочешь этого? Твоему отцу это не понравилось бы… — Он мертв! — прошипел фон Барн, но тут же извинился: — Может, это и кажется рискованным предприятием, но у меня нет другого выбора. Или я подписываю этот договор, или дом придется продать. — А нельзя взять кредит в банке? — спросил юрист, обслуживавший еще отца Перси. Интересно, сколько ему лет на самом деле? Время, проведенное на поле для гольфа, и дом на Майорке способствовали мумификации: адвокат Бурман выглядел как экспонат музея древностей. — Естественно, я говорил с банком, как же иначе? — повысил голос аристократ, но тут же перешел на более спокойный тон. Семейный адвокат обращался с ним как с ребенком, словно забыв, что его клиент теперь граф. Но ссориться с ним не следовало, и Перси вежливо продолжил: — Они явно дали понять, что не хотят мне помогать. Бурман расстроился: — А ведь у нас всегда были хорошие отношения со «Свенска Банкен». Твой отец и его бывший директор вместе учились. Уверен, что говорил с правильным человеком? Может, мне сделать пару звонков? — Тот директор уже много лет как не работает в банке, — грубо перебил Перси; он больше был не в силах выносить этого старика. — Более того, он отбросил коньки так давно, что уже успел истлеть в могиле. На дворе теперь другие времена. В банке работают одни отбросы из Высшей школы экономики, для них имеют значение только деньги. Банками теперь руководят люди, которые переодевают ботинки на работе, это понятно адвокату Бурману? — Граф уже почти кричал. Он подписал все документы со злобным видом и рывком подвинул их к пожилому человеку, онемевшему от такой наглости. — Все равно это странно, — не унимался юрист. — И разве можно продать дом? Это же национальное достояние. Может, тебе попросить помощи у родных? Мэри вышла замуж за богача. Чарльз неплохо зарабатывает на ресторанах. Может, они помогут старшему брату? Кровь не вода… Фон Барн уставился на него во все глаза. У старика что, проблемы с головой? Он что, забыл про все ссоры, последовавшие за кончиной его отца пятнадцать лет назад? Брат с сестрой пытались опротестовать завещание, по которому ему, как старшему сыну, досталось поместье. Но государство не разрешило делить усадьбу на доли, поскольку она являлась историческим объектом. К тому же Фюгельста принадлежала ему по праву первородства. И это уже ему было решать, поделиться с младшими братьями и сестрами наследством или нет. Но поскольку они попытались лишить его принадлежащего ему по праву, Перси не испытывал никакого желания делиться. Мэри и Чарльзу пришлось покинуть родительский дом с пустыми руками, да еще и оплатить судебные издержки. Что, впрочем, не помешало им хорошо устроиться в жизни, чем старший брат утешал себя, когда с ним случались приступы совести. Однако ждать от родни помощи в трудную минуту не приходилось. — Это мой единственный шанс! — показал он на бумаги. — Мне повезло, что у меня есть хорошие друзья, готовые прийти на помощь. И я им все верну, как только решу проблемы с этой злосчастной налоговой. — Поступай как знаешь, но помни — ты многим рискуешь, — предупредил его адвокат. — Я доверяю Себастиану, — ответил Перси. И ему очень хотелось, чтобы это на самом деле было так. Шель с такой силой швырнул трубку телефона, что больно ударился об стол локтем. Выругавшись, принялся массировать больное место. — Черт! — ругнулся он еще раз, сжимая руки в кулаки, чтобы не швырнуть еще что-нибудь. — Что случилось? — Его лучший друг и коллега Рольф сунул голову в дверь. — А ты как думаешь? — Рингхольм запустил пальцы в свои темные с проседью волосы. — Беата? — спросил Рольф, заходя в комнату. — Кто же еще! Запретила мне забирать детей на выходные, хотя теперь моя очередь. А сейчас позвонила и сообщила, что они не поедут со мной на Майорку. Им, видите ли, нельзя отлучаться так надолго. — Но ведь она была с ними две недели на Канарах в июне? И тебя даже не спросила? Почему же они не могут поехать в отпуск с отцом? — Потому что это «ее дети». Она так твердит постоянно: «Мои дети, мои дети». Я могу их только одолжить. На время. Шель велел себе дышать размеренно. Беата каждый раз выводила его из себя, и Рингхольм ненавидел ее за это. Ей было плевать на благо детей. Все, что имело для нее значение, — это возможность испортить жизнь бывшему мужу. — Вы же делите опеку, не так ли? — спросил Рольф. — Ты мог бы добиться, чтобы дети проводили с тобой половину времени, если бы захотел. — Я знаю. Но я хотел, чтобы они жили в стабильности. Однако не ожидал, что каждый раз, когда я захочу встретиться с ними, бывшая будет создавать такие проблемы. Одна неделя отпуска — разве я многого прошу? Я их отец. У меня ровно столько же прав, сколько и у Беаты. — Когда они повзрослеют, будет проще. Они все поймут со временем. А пока постарайся быть им хорошим отцом. Детям нужны спокойствие и стабильность. Пусть им будет хорошо, когда они с тобой, и все уладится. А Беате ясно дай понять, что ты намерен видеть детей так часто, как сможешь. Не сдавайся! — Не сдамся, — горько пообещал Шель. — Вот и хорошо, — улыбнулся его друг и помахал газетой, зажатой в руке. — Кстати, прекрасная статья! Ты загнал его в угол. Думаю, это первое интервью, где так явно видна критика интервьюируемого и всей его партии. С этими словами Рольф сел в кресло для посетителей. — Не понимаю, чем вообще заняты журналисты, — покачал головой Рингхольм. — Риторика «Друзей Швеции» насквозь фальшива. Странно, что никто этого не видит. — Будем надеяться, что статью заметят, — выразил надежду его коллега. — Нужно открыть людям глаза на то, что это за типы. — Но люди падки на дешевую пропаганду. «Друзья Швеции» умеют себя подать. Носят элегантные костюмы, утверждают, что выгнали из партии всех преступников и хулиганов, говорят об урезании бюджета и экономии расходов. Однако все равно они остаются нацистами. Хоть и без свастики и «хайля». Хотя кто знает, чем они занимаются, когда никто не видит… А потом жалуются прессе, что с ними все поступают несправедливо. — Меня не надо убеждать. Я и так на твоей стороне, — рассмеялся Рольф. — А еще мне кажется, он что-то скрывает, — продолжил Шель. — Кто? — Йон. Он слишком совершенный, слишком чистенький и гладенький. Даже не пытался скрыть свое скинхедское прошлое. Вместо этого изобразил раскаяние в утренних шоу. Так что это не новость. Но я хочу копнуть глубже и узнать, что у него за грязные секреты. — Я с тобой согласен. Однако найти что-то будет нелегко. Хольм неплохо поработал над своим фасадом. — Рольф отбросил газету в сторону. — В любом случае я… — начал было Шель, но его прервал телефонный звонок. — Если это Беата… — Он снял трубку и рявкнул в телефон: — Да!.. Ой, привет, Эрика! Нет, ничего страшного. Конечно! Что ты говоришь?.. Ты шутишь? Рингхольм перевел взгляд на коллегу и улыбнулся. Закончив разговор, сделал запись в блокноте, отложил ручку, откинулся на спинку кресла и сцепил руки под головой. — Шоу начинается! — провозгласил он с довольным видом. — Что ты имеешь в виду? Кто это звонил? — удивился его ДРУГ. — Эрика Фальк. Очевидно, не я один интересуюсь Йоном Хольмом. Она похвалила мою статью и спросила, не поделюсь ли я своими расследовательскими материалами с ней. — А ей-то он зачем понадобился? — удивился Рольф, но тут же его осенило: — Это потому, что он был на Валё? Эрика планирует об этом писать? Шель кивнул: — Да, насколько я понял. Но это еще не самое интересное. Держись за стул, а то упадешь. — Черт тебя побери! Не томи! Рингхольм ухмыльнулся. Ему понравилась только что услышанная новость, и Рольфу она тоже придется по вкусу. Стокгольм, 1925 Женщина, открывшая им дверь, выглядела совсем не так, как Дагмар себе представляла. Она не была похожа на юную соблазнительницу — скорее на усталую взрослую тетку. Она явно была старше Германа и обладала крайне заурядной внешностью. Дагмар смотрела на нее и не знала, что сказать. Может, она ошиблась дверью? Но на двери написано «Геринг». Наверное, это их экономка, подумала девушка. Она сжала руку дочери. — Я ищу Германа. — Германа нет дома, — ответила женщина, окидывая взглядом гостей. — Я его подожду. Лаура спряталась за спиной Дагмар. Женщина улыбнулась девочке и обратилась к ее матери: — Я фру Геринг. Может, я могу вам помочь? Значит, эту женщину она ненавидела с тех пор, как прочитала статью в газете! Дагмар удивленно разглядывала Карин: ее практичные туфли, юбку длиной до колен, блузку, застегнутую до самого горла, волосы, убранные в пучок, круги под глазами, болезненную бледность лица. И внезапно ее осенило. Конечно, эта дамочка обманом женила Германа на себе! Такая старая монашка никогда не смогла бы заполучить такого мужчину, как Герман, не прибегая к подлым трюкам. — Ну, нам есть о чем поговорить, — сказала она, входя внутрь и втаскивая Лауру за собой. Карин отошла в сторону. — Помочь вам с пальто? Такая любезность вызвала у Дагмар подозрения. Сняв пальто, она без приглашения прошла в комнату, ближайшую к прихожей. Это была гостиная, и, войдя туда, молодая женщина резко остановилась. Квартира была такой красивой, какую она себе и представляла: просторной, с большими окнами, высокими потолками и сверкающим паркетом. Но в ней почти не было мебели. — Почему у них нет мебели, мама? — спросила Лаура, озираясь по сторонам. Дагмар повернулась к Карин. — Да, почему у вас нет мебели? Почему Герман так живет? Карин нахмурилась, словно найдя этот вопрос неудобным, но вежливо ответила: — У нас были трудности. Но теперь скажите, кто вы. Гостья сделала вид, что не заметила ее вопроса. Она бросила раздраженный взгляд на хозяйку и сказала: — Трудности? Но ведь Герман богат. Он не может так жить… — Вы меня не расслышали? Либо вы говорите, кто вы и что вам нужно, либо я позвоню в полицию. Хотя ради вашей дочери мне хотелось бы этого избежать. — Карин кивнула в сторону Лауры, спрятавшейся за мамиными юбками. Дагмар вытащила ее вперед. — Это наша с Германом дочь. С этого дня он будет с нами. Вы жили с ним достаточно. И он вас не хочет. Понятно? Карин дернулась, но сохранила спокойствие. Снова оглядев мать с дочерью, она произнесла: — Я понятия не имею, о чем вы говорите. Герман мой муж. Я фру Геринг. — Но это меня он любит. Я любовь всей его жизни! — топнула ногой Дагмар. — Лаура — его дочь, но вы украли его у меня, прежде чем я успела все рассказать Герману. Если бы он знал, то никогда не женился бы на вас, к каким бы уловкам вы ни прибегали! У нее закружилась голова от злости. Дочка вцепилась ей в ноги. — Вам стоит уйти, прежде чем я позвоню в полицию. — Голос жены Германа оставался спокойным, но в глазах у нее промелькнул страх. — Где Герман? — спросила Дагмар. — Прочь! — Карин показала на дверь и пошла к телефону. Стук ее каблуков разнесся по пустой квартире. Дагмар заставила себя успокоиться. Фру Геринг никогда не расскажет, где ее муж, но одно то, что она узнала правду, уже доставило Дагмар удовлетворение. Осталось только найти Германа. Она дождется его, даже если ей придется спать у подъезда. А потом они будут вместе. Схватив Лауру за руку, Дагмар потащила ее к двери. На прощание она послала Карин презрительный взгляд, означавший победу. — Спасибо, милая Анна! Эрика поцеловала сестру в щеку и поспешила к машине. Ей было немного совестно снова оставлять Анне детей, но, судя по тому, какими радостными криками они встречали свою тетю, им с ней было хорошо. Эрика поехала в сторону Хамбургсунда. Голова ее была полна мыслей: бесило то, что она так и не выяснила, что случилось с семьей Эльвандер. Все поиски информации заводили Эрику в тупик. Ни ей, ни полиции было не под силу узнать, что же все-таки там произошло. Но сдаваться она не собиралась. Ее всегда завораживали истории разных семей, и чем больше она погружалась в изучение истории семьи Эльвандер, тем интереснее ей становилось. Судя по всему, на женщинах из рода Эббы лежало проклятье. Благодаря Йосте Эрике удалось выйти на новый след. В разговоре он упомянул имя, из-за которого она сейчас и ехала в машине, чтобы встретиться с человеком, располагавшим нужной ей информацией. Расследовать старые преступления — все равно что складывать гигантскую мозаику, в которой заранее отсутствуют самые важные кусочки. Но Эрика по опыту знала, что не нужно сосредотачиваться на том, чего нет. Нужно работать с тем, что имеешь, чтобы можно было воссоздать мотив. Пока что у нее не было даже приблизительной картины истории на Валё, но она надеялась, что скоро найдет недостающие кусочки мозаики, чтобы ее сложить. Иначе вся проделанная на этот момент работа окажется напрасной. Доехав до бензозаправки Ханссона, Эрика решила спросить дорогу. Она знала, куда ехать, лишь приблизительно, а заблудиться было бы глупо. За прилавком стоял Магнус. Бензозаправка принадлежала им с женой Анной, а его брат Франк с супругой держали киоск с хот-догами на площади. Их семья всегда была в курсе всего, что происходит в здешних местах. Магнуса удивила просьба подъехавшей женщины, но он без лишних вопросов нарисовал схему проезда на бумаге. Эрика продолжила путь и через какое-то время оказалась у нужного здания. И только тогда ей стало ясно, что в такую хорошую погоду хозяева вряд ли дома. Наверняка они на пляже или уплыли на острова. Но раз уж она здесь, можно попробовать позвонить. Эрика вышла из машины и услышала, что в доме играет музыка. Ожидая, пока ей откроют, она напевала себе под нос «Non, je ne regrette rien» Эдит Пиаф. Эрика знала только припев, да и то на ломаном французском, но музыка так увлекла ее, что она даже не заметила, как дверь открылась. — Поклонница Пиаф, я так понимаю, — сказал невысокий мужчина в фиолетовом шелковом халате, отделанном золотой вышивкой. На лице у него был легкий макияж. Эрика во все глаза уставилась на него. Мужчина улыбнулся. — Что ты продаешь, милая? У меня уже есть все, что мне нужно, но мы можем поболтать на веранде. Вальтер не любит солнце, так что мне одиноко. Нет ничего ужаснее, чем пить розовое в одиночестве. — У меня… к вам дело, — выдавила Эрика. — Вот как! Мужчина сделал шаг в сторону, пропуская неожиданную гостью вперед. Оказавшись в холле, Эрика огляделась по сторонам. Повсюду были золото, бархат и перья. Королевский дворец померк бы рядом с такой роскошью. — Этот этаж оформил я. А верхний — Вальтер. Ради сохранения брака нужно уметь находить компромисс. Скоро у нас пятнадцатая годовщина брака, а до этого мы жили в грехе десять лет. — Мужчина повернулся к лестнице и позвал: — Милый, у нас гости! Спускайся и выпей с нами бокальчик розового! Хватит дуться! — Он показал пальцем наверх. — Видели бы вы второй этаж. Как в больнице. Стерильная чистота. Вальтер считает это стильным. Он обожает нордический стиль в оформлении интерьеров, а уютным его никак не назовешь. Зато его несложно создать. Красишь все в белый цвет, покупаешь уродливую мебель из ДСП в «Икеа», и вуаля — квартира готова. Обойдя массивное кресло, обитое красной тканью, хозяин дома вышел на веранду. На столе стояли бутылка розового вина в ведерке со льдом и полупустой бокал. — Немного вина? — спросил мужчина, доставая бутылку. Шелковый халат трепетал на ветру, обвивая его тонкие белые ноги. — Спасибо за предложение, но я за рулем, — сказала Эрика, думая о том, как приятно было бы выпить бокальчик на веранде с видом на пролив. — Как скучно! Ну хоть капельку!.. Ее собеседник помахал бутылкой у нее перед носом. Гостья не удержалась и рассмеялась: — Мой муж полицейский. Так что я не осмелюсь. А хотелось бы… — У него, наверное, такая стильная униформа! Мне всегда нравились мужчины при исполнении. — Мне тоже! — улыбнулась Эрика, опускаясь на шезлонг. Мужчина снизил громкость проигрывателя, налил стакан воды и протянул его ей: — Так что это за дело к нам у такой красавицы? — Меня зовут Эрика Фальк, я писательница. Я работаю над новой книгой. Это ведь вы Уве Линдер? Вы работали учителем в интернате Руне Эльвандера в начале семидесятых… Улыбка на лице хозяина померкла. — Уве… это было так давно… — Я ошиблась адресом? — спросила Эрика, испугавшись. — Нет, но я уже давно не Уве Линдер… — ответил бывший учитель, крутя бокал в руках. — Я не менял имя официально, иначе вы бы меня не нашли, но меня все теперь знают как Лайзу. Никто меня не называет Уве, только Вальтер — иногда, когда зол. Естественно, в честь Минелли, хоть я — только ее бледная копия. — Он наклонил голову набок, ожидая ответов от Эрики. — Хватит напрашиваться на комплименты, Лайза. Писательница повернулась, догадавшись, что в дверях появился законный супруг хозяина. — Вот ты где! — улыбнулся тот. — Поздоровайся с Эрикой. Вальтер обнял мужа за плечи, а Лайза накрыл его руку своей и нежно сжал. Эрика поймала себя на мысли о том, что ей тоже хотелось бы, чтобы они с Патриком были так нежны друг с другом после двадцати пяти лет брака. — О чем беседуете? — спросил Вальтер, присаживаясь. В отличие от своего партнера, он выглядел совершенно обычно. Среднего роста, нормального телосложения, лысеющий мужчина в неброской одежде. Его внешность была совершенно незапоминающейся. Идеально для преступника, подумала Эрика. Но глаза этого человека светились интеллектом и добротой. Почему-то возникало ощущение, что они с Лайзой — идеальная пара. Женщина откашлялась: — Как я уже сказала, я пытаюсь побольше узнать об интернате в Валё. Вы же преподавали там, так? — Да, — вздохнул Линдер. — Ужасное время. Я вынужден был скрывать свое настоящее «я» — тогда к таким, как я, относились плохо. К тому же Руне Эльвандер был человеком с предрассудками. Я пытался быть таким, как все, притворялся гетеросексуальным и нормальным. По мне все равно было видно, что лесорубом мне не стать, но я старался. Ой, как я старался! Он опустил глаза, и Вальтер успокаивающе погладил его по руке. — Думаю, мне удалось провести Руне. Но не учеников. В этом интернате было много придурков, которым нравилось бить в самое больное место. Я работал там только полгода, и этого мне более чем хватило. Я вообще не собирался возвращаться после пасхальных каникул, но поленился писать заявление об увольнении. — А как вы отреагировали на несчастье? У вас есть какая-нибудь теория о том, что там могло произойти? — поинтересовалась Эрика. — Это, конечно, ужасно. Хоть они мне и не нравились, но я не желал им такого конца. Думаю, с ними случилось что-то плохое. — Но вы не знаете что? Лайза-Уве покачал головой: — Нет, для меня это такая же тайна, как и для других. — Какой была атмосфера в школе? Кто-нибудь враждовал друг с другом? — Мягко сказано. Это было больше похоже на кипящий котел, чем на учебное заведение. — Что вы имеете в виду? У Эрики участился пульс. Впервые она узнала, что в интернате что-то было не так. И почему ей раньше не пришла в голову такая мысль? — По словам учителя, работавшего до меня, ученики изначально ненавидели друг друга, — стал рассказывать ее собеседник. — Каждый из них с детства привык к тому, что все его малейшие капризы удовлетворялись. Это были избалованные, требовательные и заносчивые мальчишки. При этом родители ждали от них хороших отметок. Разумеется, они постоянно ссорились и дрались. Руне удалось кнутом призвать их к порядку, и внешне они вели себя прилично, но напряжение чувствовалась. — А что они думали о директоре? — Ненавидели его все до единого. Он был садистом и психопатом, — холодно констатировал Лайза. — Не самая добрая характеристика… — Эрика пожалела, что не захватила диктофон. Придется ей запоминать разговор. Уве-Лайза поежился. — Руне Эльвандер был самым неприятным типом из тех, кого мне доводилось встречать. А вы можете мне поверить… — Он взглянул на мужа. — Мне многое довелось пережить… Таков наш удел! — А каким он был в семье? — продолжила расспросы писательница. — По отношению к кому? Инес было нелегко. Я вообще не понимаю, зачем она за него вышла. Такая молодая и красивая. Думаю, ее мама заставила. Старуха умерла вскоре после этого, и на свете не было матери злее ее. Думаю, Инес рада была от нее избавиться. — А дети Руне? Что они думали об отце и мачехе? Приняли ли ее в семью? Она же была немногим старше его старшего сына. — Это был мерзкий мальчишка. Весь в отца. — Старший сын? — Да. Клаэс. Возникла пауза. Эрика терпеливо ждала. — Его я помню лучше всех. У меня мороз по коже, когда о нем вспоминаю. Даже не могу объяснить почему. Он всегда был любезен с нами, но что-то в его взгляде вызывало у нас леденящий ужас. Я боялся повернуться к нему спиной. — Они с Руне ладили? — Сложно сказать. Они вращались друг вокруг друга, как планеты, никогда не пересекаясь орбитами, — усмехнулся Лайза. — Знаю, что выражаюсь как плохой поэт, но… — Нет-нет, продолжайте! — подалась вперед Эрика. — Я понимаю, что вы имеете в виду. То есть открытых конфликтов между ними не было? — Нет, они соблюдали дистанцию. Клаэс слушался отца беспрекословно, но никто не знал, что он на самом деле думал о нем. Единственное, что их объединяло, — это то, что они боготворили Карлу — покойную жену Руне и мать Клаэса. И оба испытывали неприязнь к Инес. В случае с Клаэсом это еще понятно, ведь она заняла место его матери, но директора-то никто не заставлял на ней жениться. — Так Эльвандер плохо с ней обращался? — Да. Нежными их отношения не назовешь. Он отдавал ей приказы, будто она была его прислугой. Клаэс тоже вел себя плохо по отношению к ней и ее дочери Эббе. Да и его родная сестра Аннели была ему под стать. — А отец поощрял такое поведение? — спросила Эрика, отпивая воды. На веранде даже в тени было жарко. — Для Руне они были идеальными. Он и детям отдавал приказы, но ругать их не мог никто, кроме него самого. Никто не отваживался пожаловаться на них, не рискуя головой. Я знаю, что Инес один раз попыталась — и больше не повторяла этой ошибки. Нет, единственным в семье, кто к ней хорошо относился, был младший сын Руне Юхан. Он был добрым мальчиком и заботился о мачехе. — Уве-Лайза погрустнел. — Интересно, что стало с малышкой Эббой? — Она вернулась на Валё. Они с мужем ремонтируют дом. А позавчера… — Эрика закусила губу. Она не знала, можно ли рассказывать о том, что недавно случилось в бывшем интернате, но ведь Линдер был с ней так откровенен… Писательница набрала в грудь воздуха и продолжила: — А позавчера они нашли кровь под полом в столовой. Мужчины изумленно уставились на нее. На веранде повисла тишина, нарушаемая только отдаленным шумом машин. Наконец Вальтер заговорил: — Ты всегда говорила, что, скорее всего, они мертвы. Уве-Лайза кивнул. — Да, это самое вероятное. Кроме того… — он замялся. — Кроме того — что? — заинтересовалась Эрика. — Нет… это нелепо, — отмахнулся Уве. — Я этого никогда никому не говорила… — Расскажите сейчас. В таких делах важна любая мелочь, даже самая нелепая, — принялась уговаривать его женщина. — Ничего особенного, просто у меня было ощущение, что что-то у них было не так… И я слышала… но это уже совсем глупости… — Продолжайте! — взмолилась Эрика, подавляя желание вытрясти из него слова силой. Уве-Лайза сделал глоток вина и посмотрел прямо на гостью. — По ночам там были слышны звуки. — Какие звуки? — Шаги, открывавшиеся двери, голоса… Но когда я поднималась, никого не было. — Призраки? — спросила Эрика. — Я не верю в призраков, — возразил Лайза. — Все, что я могу сказать, — это то, что у меня было предчувствие, что случится что-то нехорошее. Вот почему я не удивилась, когда услышала об исчезновении. — Шестое чувство, — кивнул Вальтер. — Уф! Все это так грустно. Эрика, вы еще решите, что мы мрачные типы! — улыбнулся Линдер. — Вовсе нет. Большое спасибо за беседу. Вы мне дали много материала для размышления. Но теперь мне пора домой. — Писательница поднялась. — Передайте привет малышке Эббе. — Передам. Уве-Лайза попытался встать, чтобы проводить гостью, но Эрика его опередила: — Сидите. Я сама найду выход. Проходя прихожую, утопающую в бархатных подушках с золотыми кисточками, она слышала голос Эдит Пиаф, поющей о разбитом сердце. — Где ты был утром, черт тебя подери?! — рявкнул Патрик. — Я думал, ты поедешь со мной к Хольму. Йоста поднял глаза: — Я был у зубного. Анника не говорила? — У зубного? — Хедстрём наградил его пристальным взглядом. — Дырок нет, я надеюсь? — Нет, всё в порядке. — Как дела со списком? — спросил Патрик, глядя на гору бумаг на столе перед коллегой. — У меня есть почти все адреса учеников. — Быстро ты. — Личные номера граждан, — пояснил Флюгаре. — Надо использовать голову! — Он протянул Патрику бумагу. — Как все прошло у нациста? — Ему бы не понравилось, что ты его так называешь, — ответил Хедстрём, пробегая глазами список. — Это и понятно. Головы они брить перестали, но идеи-то не изменились. Как Мелльберг себя вел? — А ты как думаешь? — съязвил Патрик. — Мягко говоря, полиция Танума показала себя не с лучшей стороны. — Что-нибудь новое узнали? — Немногое, — покачал головой Хедстрём. — Йону Хольму ничего не известно об исчезновении. В интернате все было как обычно: строгий директор и хулиганистые подростки. Ну и все в таком стиле. — А от Турбьёрна что-нибудь слышно? — спросил Йоста. — Нет, он обещал поторопиться, но, поскольку речь не идет о свежем трупе, вряд ли мы у них в приоритете. К тому же срок давности преступления истек. Если, конечно, речь идет об убийстве семьи. — Но его данные могут помочь в расследовании. Кто-то же пытался сжечь Эббу с Мортеном заживо? Все это говорит о том, что поджог имеет отношение к трагедии. А Эбба? Она же имеет право знать, что случилось с ее семьей! Патрик резко взмахнул рукой. — Знаю-знаю. Но пока мы не нашли в старом расследовании ничего, за что можно было бы зацепиться. — А что отчет Турбьёрна о пожаре? — Тоже ничего особенного. Бензин и обычная спичка. — Тогда нужно подходить с другого конца, — Йоста кивнул на фото на стене. — Надо надавить на парней. Они знают больше, чем рассказали тогда. Хедстрём подошел к снимкам. — Думаю, ты прав. Я видел: ты считаешь, что надо начать с Леона Кройца. Почему бы нам не съездить к нему прямо сейчас? — К сожалению, я не знаю, где он. Мобильный у него отключен. В отеле сказали, что они с женой выписались. Наверное, въезжают в новый дом. Может, подождем до завтрашнего утра — дадим им время обустроиться? — О’кей. Тогда давай попробуем поговорить с Себастианом Монссоном или с Йозефом Мейером. Они же живут здесь. — Хорошо. Я только соберу бумаги. — И не забудь проверить «Й». — «Й»? — Да, человека, который посылает Эббе открытки на день рождения. — Думаешь, это важно? — Флюгаре зашелестел бумагами. — Никогда не знаешь, что важно, а что нет. Как ты уже сказал, нам нужно выйти на верный след. — Но если тянуть сразу за все нити, можно запутаться, — пробормотал старый полицейский. — Много лишней работы. — Вовсе нет, — похлопал его по плечу Патрик и хотел было сказать что-то еще, но ему помешал звонок телефона. — Я только отвечу на звонок, — бросил он Йосте и вышел. Через пару минут Хедстрём вернулся с выражением триумфа на лице. — Кажется, мы нашли то, что нужно, — сообщил он. — Звонил Турбьёрн. Тел они под полом не обнаружили, зато нашли кое-что другое… — Что же? — Они нашли там пулю! Это значит, что в столовой был сделан выстрел. Патрик с Йостой переглянулись. К ним сразу вернулся энтузиазм. Она думала сразу вернуться домой, чтобы сменить Анну, но любопытство пересилило, и Эрика двинулась дальше по направлению к Мёрхульту. На повороте она остановилась, не зная, ехать ей к рыбацким сараям или к жилому зданию, но решила, что вечером больше шансов застать человека дома. Дверь была приоткрыта. Эрика сунула голову в проем и крикнула: — Есть кто-нибудь? Из глубины дома донеслись звуки и показался Йон Хольм с полотенцем в руках. — Простите, я помешала вам ужинать? — испугалась женщина. — Нет, вовсе нет. Я только мыл руки, — ответил хозяин. — Чем могу помочь? — Меня зовут Эрика Фальк. Я сейчас работаю над книгой… — А, знаменитая местная писательница… Входите, я угощу вас кофе, — сказал Йон с улыбкой. — Что вас к нам привело? — Я планирую написать книгу о Валё, — ответила она, заметив, как в его голубых глазах промелькнула и тут же исчезла тревога. — С чего это все вдруг заинтересовались Валё? Если я правильно понимаю, это с вашим мужем я сегодня разговаривал? — Да, мой муж полицейский. Патрик Хедстрём… — С ним был другой человек… весьма любопытный… Не нужно было долго думать, чтобы понять, о ком речь. — Так вам повезло встретить человека-легенду Бертиля Мелльберга? — улыбнулась писательница. Хольм рассмеялся, и Эрика тут же подпала под его обаяние. Это ее напугало. Она ненавидела взгляды его партии, но сам лидер оказался приятным и харизматичным. — Я встречал таких, как он, и раньше. А ваш муж знает свое дело. — Ну, это же мой муж. Я считаю его хорошим полицейским. Он будет копать, пока не узнает правду. Как и я. — Опасная парочка, — улыбнулся политик, демонстрируя ямочки на щеках. — Да, но не всегда это помогает. Я несколько лет потратила на изучение событий на Валё, однако безрезультатно. — Так это будет книга? — с тревогой в голосе спросил Йон. — Да. Вы не возражаете, если я задам вам пару вопросов? — Эрика достала ручку и блокнот. Ее собеседник заколебался: — О’кей. Но я уже сказал вашему мужу, что знаю немного. — Как я поняла, в семье Эльвандер были конфликты? — начала писательница. — Конфликты? — Да, дети Руне недолюбливали мачеху. — Ученики не были вовлечены в их семейные дела. — Но интернат такой маленький. Вы не могли этого не заметить. — Нас это не интересовало. Мы вообще не хотели иметь с ними ничего общего. С нас хватало и Руне. Видно было, что Хольм уже раскаивается в том, что согласился ответить на вопросы неожиданной гостьи. Он ерзал на стуле, и это только убеждало Эрику продолжать. Видимо, вся эта история Йона порядком раздражает. — А Аннели? Шестнадцатилетняя девочка — одна среди подростков… Политик хмыкнул: — Аннели с ума сходила по парням. Но от некоторых девушек стоит держаться подальше. Она была как раз из таких. К тому же Руне убил бы любого, кто притронулся бы к его дочери. — Что вы имеете в виду под «такой девушкой»? — Она постоянно клеилась к парням. Мне кажется, ей хотелось втянуть нас в неприятности. Однажды она загорала топлес прямо под нашими окнами. Но единственным, кто осмелился на нее посмотреть, был Леон. Он уже тогда ничего не боялся. — И что произошло? Отец ее видел? Эрика чувствовала, что перед ней словно открываются двери в другой мир. — Ее увидел Клаэс, брат. Он ее обычно защищал. А в тот день в такой ярости потащил ее прочь, что я думал — он ей руку сломает. — Кто из вас ей нравился больше всего? — А вы как думаете? — спросил Йон, но, видя, что собеседница не понимает, пояснил: — Леон, разумеется. Он был идеален. Из богатой семьи, с эффектной внешностью, уверенный в себе… Мы могли только мечтать о том, чтобы приблизиться к нему. — Но она его не интересовала? — Как я уже сказал, связаться с ней означало поиметь проблемы. Леон был для этого слишком умен. В комнате зазвонил мобильный телефон, и политик встал. — Простите, мне нужно ответить. Не оглядываясь на гостью, Йон вышел, и вскоре Эрика услышала, как он тихо говорит по телефону. Кроме них, никого дома не было, и она воспользовалась этим, чтобы осмотреться. Ее взгляд упал на стопку бумаг на кухонном стуле. Бросив взгляд через плечо, женщина начала украдкой перебирать их. В основном это были протоколы заседаний парламента и переговоров, но тут ее внимание привлекла записка с неразборчивыми каракулями. Из соседней комнаты донеслось «пока», и Эрика быстро положила записку в сумку, а когда хозяин вернулся, она с самым невинным видом улыбнулась: — Все в порядке? Он кивнул. — Издержки работы. Тебя никогда не оставляют в покое. Даже в отпуске. Эрика хмыкнула в ответ, не желая пускаться в дискуссию по поводу его работы. Она боялась, что не сможет сдержаться и не высказать свое мнение по поводу идей его партии. А тогда он точно больше ничего ей не расскажет. Она снова взялась за ручку. — Скажите, а Инес? Как она вела себя с учениками? — Инес? — Йон отвел взгляд. — Мы мало с ней общались. Она была занята домашними делами и дочерью. — Но какие-то отношения у вас должны были быть? Дом не такой уж большой. Вы должны были сталкиваться довольно часто. — Конечно, мы часто видели Инес. Но она была молчаливой и сдержанной. Ей не было дела до нас, а нам — до нее. — Ее мужу тоже не было до нее дела? — Для нас вообще было загадкой, как такой человек, как он, умудрился завести четверых детей. Мы шутили о непорочном зачатии, — криво улыбнулся Хольм. — А что вы думали об учителях? — Это были те еще оригиналы. Хорошие преподаватели, но Пер-Арне, бывший военный, был еще суровее Руне. — А второй? — Уве… он был какой-то странный. Наверное, гей. Интересно, что с ним потом стало. Эрика расхохоталась, вспомнив Лайзу с накладными ресницами в шелковом халате. — Да, любопытно… Йон недоуменно взглянул на гостью, но она не стала ничего объяснять. Не ее дело рассказывать ему о Лайзе, а потом, ей прекрасно известны взгляды «Друзей Швеции» на гомосексуализм. — А что-нибудь еще странное в них было? — Нет, ничего. Между учениками, учителями и семьей директора существовали четкие границы. Мы ни с кем не перемешивались. «Как и в политике», — подумала Эрика и прикусила язык, чтобы не пошутить. Чувствуя нетерпение собеседника, она задала последний вопрос: — Человек, с которым я говорила, утверждает, что по ночам в доме раздавались странные звуки. Вы что-нибудь такое помните? Йон дернулся: — Кто это сказал? — Неважно. — Чушь! — ответил он, поднимаясь. — Так вам ничего об этом не известно? — внимательно посмотрела на него писательница. — Ничего. К сожалению, я должен закончить разговор. Эрика поняла, что больше из него ничего не вытянуть. — Спасибо за то, что уделили мне время, — поблагодарила она. — Не за что. К Йону вернулось его обаяние, но оно не помешало буквально вытолкнуть женщину за дверь. Ия натянула на Леона трусы и брюки и помогла ему пересесть в инвалидное кресло с унитаза. — Ну, все готово. Хватит морщиться. — Не понимаю, почему мы не можем нанять сиделку. — Я хочу сама заботиться о тебе. — Ты слишком добра, — фыркнул Кройц. — Но ты себе спину надорвешь. Нам нужно нанять тебе помощника. — Мне приятно, что ты волнуешься о моей спине, но я достаточно сильная и не хочу, чтобы у нас в доме были чужие люди. Я хочу, чтобы мы были вместе. Только ты и я. Пока смерть не разлучит нас… Ия погладила его по здоровой стороне лица, но Леон тут же отвернулся и покатился прочь на кресле, а Ия присела на диван. Дом они купили вместе с мебелью и сегодня наконец получили к нему доступ после сообщения о том, что банк в Монако одобрил платеж. Они заплатили наличными. За окнами простиралась Фьельбака. Против воли Ия наслаждалась видом. Но тут из комнаты донеслись ругательства ее мужа. Дом не был приспособлен под инвалидов, и он то и дело натыкался на шкафы и острые углы. — Я иду! — крикнула Ия, но поднялась не сразу. Пусть подождет. Чтобы не принимал помощь как нечто должное, как когда-то делал с ее любовью. Женщина опустила взгляд на свои руки. Они все были в шрамах, как и у Леона. На людях она всегда носила перчатки, но дома снимала их, чтобы он видел, какие травмы она получила, когда вытаскивала его из горящего автомобиля. Благодарность — вот и все, что она требовала. Надежду на ответную любовь фру Кройц уже давно утратила. Иногда ей казалось, что Леон вообще не способен на любовь. Когда-то ей это было важно. Но это было давно, с тех пор любовь успела превратиться в ненависть. В течение многих лет Ия выискивала в себе недостатки, болезненно реагировала на критику мужа, пыталась измениться, чтобы угодить ему. Но он продолжал мучить ее, словно сознательно желая сделать ей больно. Горы, море, пустыни, женщины… Все они были его любовницами. А она терпеливо ждала его дома. И ожидание это сводило с ума. Ия поднесла руку к лицу. Оно было гладким, и на нем не было никакого выражения. Ия вспомнила боль после операции. Леона не было с ней рядом, когда она очнулась после наркоза. Его никогда не было рядом. Выздоровление заняло столько времени! Никто не ждал ее дома. И теперь Ия не узнавала себя в зеркале. Это было лицо другой женщины. И ей больше не нужно было прикладывать усилий, чтобы удержать супруга рядом. Больше не был гор, которые Леон был бы в состоянии покорить. Больше не было пустынь, через которые он мог проехать. Больше не было женщин, к которым он мог бы уйти. Он принадлежал только ей. Мортен Старк потянулся, и лицо его исказилось от боли. Все тело болело от изнурительной физической работы. Он уже и забыл, каково это, когда у тебя ничего нигде не болит. И он знал, что то же самое происходит и с Эббой. Когда она думала, что он не видит, массировала плечи с такой же гримасой, какая была сейчас у него. Но мышечная боль была ничем по сравнению с болью сердечной. Им приходилось жить с ней, и тоске их не было начала и конца. Старк тосковал не только по Винсенту. Он тосковал и по супруге тоже. Тоска смешивалась со злостью и чувством вины, от которого он никак не мог избавиться. Устроившись на крыльце с чашкой чая в руках, Мортен смотрел на Фьельбаку. Вид отсюда открывался потрясающий. Особенно в закатных лучах, когда все кругом купалось в золоте. Почему-то он всегда чувствовал, что они сюда вернутся. Он верил Эббе, когда та говорила, что ее детство было счастливым. Но знал, что жена не перестает гадать, что же случилось с ее семьей. Если бы он спросил ее прямо, Эбба все отрицала бы. Но Мортен знал, что подходящий момент наступит. И вот они вернулись сюда, где все началось. Обстоятельства вынудили их бежать. Бежать туда, где не было Винсента. Мортен надеялся, что их отношения наладятся, что они смогут оставить гнев и чувство вины в прошлом. Но Эбба ушла в себя, отгородилась от него и отрезала все попытки сближения. Какое она имеет на это право? Больно не только ей! Горюет не только она! Мортену тоже плохо, а исправить все пытается только он один. Мужчина крепко сжал кружку в руках. Перед глазами у него возник Винсент. Сын был так на него похож! Они еще в роддоме над этим смеялись. Новорожденный, завернутый в пеленку, он являлся карикатурой на Мортена. А с годами сходство только возрастало. Винсент боготворил отца. В три года он ходил за ним по пятам, как щенок, и вместо «мама» все время твердил «папа». Эбба иногда жаловалась на такую неблагодарность, несмотря на то что это она носила его в себе девять месяцев и родила в муках. Но Мортен знал, что на самом деле она не возражает. Эббе было приятно, что отец и сын так близки. Ее вполне устраивало второе место в жизни мальчика. Слезы выступили у Старка на глазах. Он стряхнул их тыльной стороной ладони. У него не было сил плакать. Да и слезами горю не поможешь. Единственное, что ему было нужно, — это чтобы его любимая женщина смягчилась. Ради этого он был готов на все. Он будет пытаться вернуть ее, пока она не осознает, что они нужны друг другу. Он никогда не сдастся. Мортен поднялся и пошел в дом искать Эббу. Он догадывался, где она. Когда они не работали, жена всегда сидела за письменным столом и придумывала новое ожерелье. Старк встал сзади. — Получила новый заказ? Эбба подпрыгнула на стуле. — Да, — сказала она, возвращаясь к работе. — А что за клиент? — спросил ее муж, сдерживаясь, чтобы не показать, как бесит его ее равнодушие. — Ее зовут Линда. Ее сын внезапно умер в четырехмесячном возрасте. Младенческая смерть. Ее первый ребенок. — Вот как, — отвел взгляд Мортен. Он не понимал, как ей хватает сил выслушивать все эти рассказы незнакомых родителей, сопереживать их горю. Неужели ей мало своего? У нее самой на шее было ожерелье с ангелом. Первое из тех, что она сделала. Эбба его не снимала. Имя Винсента было выгравировано с обратной стороны, и порой возникали моменты, когда Старку хотелось сорвать ожерелье, потому что она недостойна носить имя их сына на шее. Но были и другие минуты, когда Мортен был счастлив, что она все время носит имя Винсента у сердца. Откуда такие противоречия? Что, если примириться с тем, что случилось, и признать, что они оба виноваты? Поставив кружку, Мортен сделал шаг ближе и после некоторых сомнений опустил руки жене на плечи. Эбба застыла. Ничего не говоря, она смотрела прямо перед собой. Руки ее безвольно лежали на столе. Тишину нарушало только их дыхание. Мортен ощутил, как в нем просыпается надежда. Он касался своей любимой, и она не отталкивала его — может, у них еще есть будущее? Но внезапно Эбба вскочила и, не говоря ни слова, пошла прочь. Старк же так и остался стоять с руками, зависшими в воздухе. Он посмотрел на стол, заваленный вещами, а потом, словно движимый какой-то невидимой силой, смахнул все на пол. В последовавшей за их грохотом тишине он принял решение. Нужно сделать последнюю попытку. Стокгольм, 1925 — Мама, мне холодно! — ныла Лаура, но Дагмар не обращала на нее внимания. Они подождут возвращения Германа. Рано или поздно он должен появиться. Он будет рад ее видеть. Молодая женщина представляла, как вспыхнут счастьем его глаза, как любовь и страсть станут еще сильнее после стольких лет разлуки. — Мама! — стучала зубами девочка. — Тихо! — прошипела Дагмар. Вечно она все портит. Она что, не хочет, чтобы они были счастливы? В приступе злости мать занесла руку, чтобы ударить дочь. — На вашем месте я не стал бы этого делать! Сильная рука сжала ее запястье, и Дагмар в панике обернулась. За ее спиной стоял хорошо одетый господин в темном пальто, черных брюках и шляпе. Она скривилась: — Господину не стоит вмешиваться в то, как я воспитываю ребенка. — Если вы ударите ее, я ударю вас. Посмотрим, как вам это понравится, — тоном, не терпящим возражений, заявил он. Дагмар решила не рассказывать, что думает о людях, сующих нос не в свои дела. Вдруг это выйдет ей боком? — Я прошу прощения, — сказала она. — Девочка вела себя ужасно весь день. Нелегко быть матерью… иногда… — Она пожала плечами и с виноватым видом опустила глаза, чтобы в них не было видно ярости. Мужчина выпустил ее запястье. — Что вы делаете у моих ворот? — Мы ждем папу! — сказала Лаура. Она была удивлена тем, что за нее вступились. Такое случалось редко. — Так твой папа живет здесь? — спросил незнакомец, окидывая мать с дочкой взглядом. — Мы ждем капитана Геринга, — сказала Дагмар, прижимая к себе девочку. — Долго же вам придется ждать, — усмехнулся ее собеседник, продолжая разглядывать их с Лаурой. Женщина занервничала. Неужели с Германом что-то случилось? Почему же эта злобная тетка ничего не сказала? — Почему? — спросила она испуганно. Мужчина скрестил руки на груди. — Его забрала «Скорая». В смирительной рубашке. — Не понимаю. — Он в больнице Лонгбру. Незнакомец протиснулся мимо Дагмар, явно спеша завершить разговор. Женщина схватила его за руку, но он вырвался, бросив на нее презрительный взгляд. — Уважаемый господин! Где находится эта больница? Мне нужно найти Германа, — умоляюще заглянула ему в глаза Дагмар. Не удостаивая ее ответом, мужчина прошел в дом. Когда тяжелая дверь за ним захлопнулась, Дагмар рухнула на землю. Что ей теперь делать? Лаура зарыдала и потянула мать за одежду, пытаясь поднять ее на ноги. Та оттолкнула ребенка. Она что, не может оставить ее в покое и просто исчезнуть? Что будет с ними, если она, Дагмар, не получит Германа? Лаура была не только ее дочерью, а их обоих! Хедстрём вбежал в участок и резко затормозил в приемной. Анника о чем-то думала и не сразу обнаружила его присутствие. А увидев вошедшего коллегу, улыбнулась и отвела взгляд. — Мартин еще болен? — спросил Патрик. — Да, — ответила женщина, не отрываясь от экрана. Хедстрём недоуменно посмотрел на Аннику и пошел к выходу. — Я отъеду по делам, — сказал он, выходя. Краем глаза Патрик видел, что Анника открыла рот, но не успел расслышать ни слова. Он бросил взгляд на часы. Было около девяти утра. Рановато, конечно, чтобы вот так заявляться к людям домой, но ему было все равно. Через пару минут он остановил машину у дома Молина, но перед самой дверью заколебался. Может, Мартин вправду лежит больной в постели? Наверняка он оскорбится, что напарник приехал его проверять. Но интуиция подсказывала Хедстрёму, что это не так. Друг позвонил бы, даже если бы был болен. Он нажал на кнопку звонка. Ждать ему пришлось долго. Патрик уже подумывал позвонить еще раз, но его остановила мысль о том, что квартира небольшая и ее обитатели не могли не услышать звонок. Наконец послышались шаги, а когда дверь открылась, Патрик испытал шок. Мартин, без всяких сомнений, был болен. Небритый, с растрепанными волосами, в одежде, от которой пахло потом, с потухшим взглядом… Хедстрём с трудом узнал коллегу. — Это ты, — произнес он. — Можно войти? Молин пожал плечами, пропуская его внутрь. — Пия на работе? — спросил Патрик, оглядываясь по сторонам. — Нет, — ответил его друг, остановившийся у окна в гостиной. — Ты болен? — нахмурился Хедстрём. — Я взял больничный. Анника не говорила? — язвительно спросил Мартин. — Но, может, тебе нужна справка? Ты приехал проверить, не вру ли я и не загораю ли на пляже? И это говорил его напарник, самый спокойный и добродушный человек, кого Патрик знал! Никогда он не видел его таким, и это только усилило тревогу. Что-то явно было не так. — Присядем! — предложил Хедстрём. Вспышка гнева прошла так же внезапно, как и появилась. Взгляд Молина снова погас. Кивнув, он прошел в кухню вместе с гостем. Они присели за стол, и Патрик растерянно посмотрел на коллегу: — Что произошло? Повисла тишина. — Пия умирает, — спустя минуту ответил Мартин и уставился в крышку стола. Это звучало настолько невероятно, что Хедстрём решил, что плохо расслышал. — Что ты имеешь в виду? — Ее вчера положили в больницу. Нам повезло, что так быстро нашлось место. — В больницу? Почему? — покачал головой Патрик. Он же только на выходных столкнулся с Молинами, и тогда у них все было в порядке! — Если не произойдет чуда, то остается только шесть месяцев. Так сказали врачи, — без всякого выражения сказал его друг. — Шесть месяцев в больнице? Мартин медленно поднял голову и посмотрел напарнику прямо в глаза. В его взгляде было столько боли, что Патрик вздрогнул. — Ей осталось жить шесть месяцев. У Тувы больше не будет мамы. — Но как? Когда вы узнали?.. — пробормотал Хедстрём. Язык не слушался его. Чувства, которые он испытывал после такого известия, невозможно было выразить словами. Не нашлось слов и у Молина. Он упал головой на стол, зарыдал и затрясся всем телом. Патрик вскочил и обнял коллегу. Неизвестно, сколько они так простояли, но под конец Мартин успокоился и перестал вздрагивать. — Где Тува? — спросил Хедстрём, не выпуская друга из объятий. — У мамы Пии. Я не могу… не сейчас… Он снова заплакал, но теперь слезы только тихо стекали по его щекам. Патрик погладил его по спине: — Поплачь. Он не мог придумать ничего лучше этого клише. Да и что можно сказать в такой ситуации? Разве слова имеют какое-то значение? Скорее всего, его молодой друг вообще их сейчас не воспринимает. — Ты что-нибудь ел? — спросил он на всякий случай. Всхлипнув, его напарник вытер нос рукавом халата и покачал головой: — Я не голоден. — Не важно. Тебе нужно есть. Патрик открыл дверцу холодильника. Тот был забит до краев, но вряд ли Мартин сейчас в состоянии съесть полноценный обед. Хедстрём достал масло, сыр и хлеб и сделал бутерброды. Больше в Мартина все равно не впихнуть. Подумав, сделал бутерброд и себе. Есть вдвоем всегда веселее, чем одному. — Рассказывай! — велел он товарищу после того, как тот съел первый бутерброд и щеки его порозовели. Запинаясь, Молин поведал ему, как узнал, что у Пии рак, и какой шок испытал, когда понял, что лечение, скорее всего, ей не поможет. — Когда она вернется домой? — На следующей неделе, наверное. Я точно не знаю. Я не… Мартин стыдливо опустил глаза. Рука с бутербродом дрогнула. — Ты с ними не говорил? Ты вообще навещал Пию в больнице? Хедстрём попытался скрыть укоризну в голосе. Критика — последнее, что сейчас нужно его коллеге. Патрик чувствовал, что понимает его. Ему много раз доводилось видеть людей в состоянии шока. Те же скованные движения, тот же потухший взгляд. — Я приготовлю чай, — сказал он, не дожидаясь ответа. — Или ты предпочитаешь кофе? — Кофе! — ответил Мартин, усиленно жуя бутерброд. Видно было, что ему сложно глотать. Патрик тут же подал ему стакан воды. — На, запей. Кофе сейчас будет. — Я не был у нее, — признался его друг. — Неудивительно. У тебя шок, — отозвался Хедстрём. — Я предал ее. Именно тогда, когда она больше всего во мне нуждается. И Туву. Я сдал ее на руки бабушке. — Чтобы не зарыдать, Мартин сделал глубокий вдох и продолжил: — Не понимаю, как Пия нашла в себе силы. Она звонила мне пару раз, волновалась за меня. Как такое может быть? Она проходит облучение, получает уколы и черт знает что еще. Ей больно и страшно, а она находит в себе силы беспокоиться обо мне! — Это нормально, — ответил Патрик. — Вот что мы сделаем. Ты иди прими душ и побрейся. А я приготовлю кофе. — Нет, я… — начал было Молин, но друг остановил его: — Или ты идешь в душ, или я сам тебя помою. Как ты понимаешь, я предпочел бы избежать такого зрелища. Думаю, ты тоже. Его напарник против воли расхохотался: — Я тебя к себе и близко с мылом не подпущу! — Вот и хорошо. Патрик начал искать кружки в шкафу. За его спиной Мартин направился в ванную. Через десять минут в кухне показался совсем другой человек. — Вот теперь я тебя узнаю, — сказал Хедстрём, наливая кофе. — Мне лучше, спасибо, — откликнулся его коллега. Вид у него по-прежнему был ужасный, но в глазах, по крайней мере, появилась жизнь. Влажные рыжие волосы стояли торчком. Теперь этот человек напоминал Патрику Калле Блумквиста. [14 - Калле Блумквист — мальчик-сыщик, персонаж произведений Астрид Линдгрен.] — У меня есть предложение, — сообщил ему Хедстрём, у которого было время все обдумать, пока Мартин был в ду́ше. — Тебе нужно поддержать Пию. И тебе нужно заботиться о Туве. Возьми отпуск. А мы постараемся продлевать его как можно дольше. — Но у меня осталось только три недели отпуска. — Все образуется, — ответил Патрик. — Не думай об этом. Мартин кивнул. А у его друга перед глазами возникла картина аварии, в которую несколько лет назад попала Эрика. На месте Молина мог оказаться и он. Тогда Патрик чуть не потерял все. Всю ночь Эрика лежала без сна и думала. Отправив Патрика на работу, она присела на веранде, предоставив детям самим развлекать себя, чтобы в тишине и покое собраться с мыслями. Она обожала вид на море и каждый раз, любуясь морским пейзажем, благодарила небо за то, что ей удалось сохранить родительский дом и что теперь в нем могут расти ее дети. Солнце и ветер сильно портили дерево, и дому постоянно требовался ремонт, но они с мужем наконец-то могли себе это позволить. В течение многих лет им приходилось туго, но теперь книги начали приносить хороший доход. Так приятно было не волноваться из-за прорех в бюджете — если вдруг протечет крыша или нужно будет подновить фасад. Финансовая независимость давала ощущение стабильности. А ведь многие могли о ней только мечтать, Эрике это было прекрасно известно. Трудно жить, когда денег постоянно не хватает и когда не знаешь, что ждет тебя завтра. А когда все идет плохо и работы нет, хочется найти виноватого. Отчасти именно это стало причиной успехов «Друзей Швеции». Со дня встречи с Йоном Хольмом женщина постоянно размышляла о нем и его идеях. Она ожидала увидеть неприятную личность, открыто защищающую свои взгляды, но вместо этого встретила по-настоящему опасного человека. Человека, прекрасно владеющего речью, внушающего доверие, умеющего давать простые ответы на сложные вопросы. Этот мужчина сумеет найти виноватого во всех проблемах шведов и сделать так, чтобы тот исчез. Писательница поежилась. Она была убеждена в том, что Йон что-то скрывает. Может, это имеет отношение к событиям на Валё, но, может, и нет. Но Эрика сможет это выяснить. Нужно только решить, с кем еще ей нужно поговорить. И тут женщину осенило. — Дети, мы поедем кататься на машине! — крикнула она в дом, откуда тут же раздались радостные вопли; все трое малышей просто обожали кататься. — Мама только сделает один звонок, а вы пока одевайтесь. Майя, надевай туфли, а я помогу Антону и Ноэлю. — Я тоже могу им помочь, — сказала девочка, хватая братиков за руки. Эрика улыбнулась. Майя была настоящей маленькой мамой. Через полчаса они уже ехали в автомобиле по дороге в Уддевалу. Эрика позвонила, чтобы убедиться, что Шель на работе: ей не хотелось таскать детей взад-вперед понапрасну. Она даже думала поговорить с журналистом по телефону, но потом решила, что он должен увидеть записку собственными глазами. Всю дорогу до Уддевалы они распевали детские песенки, так что Эрика совсем охрипла. Шель лично вышел встречать их в приемную. — Ой, да тут все семейство! — воскликнул он при виде трех шумных малышей. Рингхольм обнял гостью, оцарапав ей щеку грубой щетиной. Эрика улыбнулась. Она действительно была рада видеть старого приятеля. Они познакомились несколько лет назад, когда выяснилось, что покойная мать Эрики Элси и отец Шеля были близки во время Второй мировой войны. Шель оказался приятным человеком, и Эрика с Патриком глубоко уважали его как журналиста. — Не с кем было оставить, — вздохнула писательница. — Ничего. Всегда рад вас видеть, — улыбнулся Шель и обратился к детям: — Думаю, у меня в корзине есть игрушки. Вы можете поиграть, пока мы с мамой разговариваем. — Игрушки? Застенчивости у всех троих как не бывало. Майя бросилась за журналистом исследовать содержимое обещанной корзины. — Вот она, но тут, оказывается, только мелки и бумага, — констатировал Рингхольм, вываливая содержимое на пол. — Я не могу гарантировать, что на полу не останется следов. Они еще плохо умеют придерживать бумагу, — предупредила его Эрика. — Думаешь, пара пятен сильно изменит ситуацию? — пошутил Шель, показывая на ковер. Его подруга глянула вниз и поняла, что он прав. — Я вчера встречалась с Йоном Хольмом, — начала она. Корреспондент удивленно посмотрел на гостью. — Ну и как впечатление? — Очарователен и чертовски опасен. — Согласен. В юности он входил в самые опасные группировки среди скинхедов. Это там он познакомился со своей будущей женой. — Сложно представить его бритоголовым. Эрика повернулась, чтобы проверить, все ли в порядке у детей, но пока они вели себя безупречно. — Да, он здорово потрудился над своим имиджем. Но, по моим сведениям, убеждения его остались прежними. Эти парни с годами становятся только умнее и хитрее и лучше притворяются. — А судимости? — Нет, его никогда ни на чем не ловили, хотя он бывал близок к этому. Тем не менее я уверен в том, что он натворил немало зла, пока маршировал с нацистами. Но это полностью его заслуга, что партия сегодня сидит в правительстве. — Почему его? — Он гениально использовал раскол между разными группами, возникший в партии после школьного пожара в Уппсале. — Когда осудили трех нацистов? — припомнила заголовки газет Эрика. — Именно так. После того происшествия интерес прессы к партии резко возрос. Полиция тоже не спускала с них глаз. И тогда на сцену вышел Йон. Он собрал самых толковых людей из разных групп и предложил им сотрудничать. Так «Друзья Швеции» стали главной группой в партии. Затем он несколько лет потратил на то, чтобы — по крайней мере, внешне — почистить ее ряды. Это он придумал слоган про возвращение к корням. Благодаря ему они смогли позиционировать себя как рабочую партию. — Наверное, сложно управлять такой партией. Там ведь полным-полно экстремистов! Шель кивнул: — Да, многие тогда ушли. Сочли Йона мягкотелым, предателем традиционных идеалов. Судя по всему, до него в партии существовало негласное правило не обсуждать открыто иммиграционную политику. Обстановка у них была самая нестабильная: слишком много разных интересов. Там и сейчас есть как те, кто желает отправить всех иммигрантов на родину первым рейсом, так и те, кто просто требует ужесточения законодательства. — А к какой категории принадлежит Йон? — спросила Эрика, оглядываясь на близнецов. — Официально — к последней, но в реальности?.. Скажу честно. Я бы не удивился, если бы узнал, что у него в шкафу висит нацистская униформа. — Как он попал в эти круги? — Я проверил его прошлое. Хольм вырос в состоятельной семье. Его отец основал в сороковые экспортную фирму, и в послевоенные годы дела у него шли просто замечательно. Но в семьдесят шестом году… Журналист сделал эффектную паузу, и его собеседница тут же выпрямилась на стуле. — Да? — В высших кругах Стокгольма произошел скандал. Мать Йона Грета бросила его отца Отто ради ливанского бизнесмена, с которым тот вел дела. Оказалось также, что Ибрагим Джабер увел у него не только жену, но и часть состояния. От отчаяния Отто застрелился в июле семьдесят шестого года. Но на этом история не закончилась. Выяснилось, что у Джабера уже были жена и дети. Он и не собирался жениться на Грете. Только бросил ее, забрав все деньги. Спустя пару месяцев имя Йона начало всплывать в нацистских кругах. — Так родилась ненависть, — закончила Эрика и, достав из сумки записку, протянула ее Шелю. — Вот что я нашла дома у Йона. Не знаю, как ее толковать, но, может, что-то в ней есть. Ее друг рассмеялся. — Что значит «нашла»? — Ты совсем как Патрик, — улыбнулась Эрика. — Она просто там лежала. Уверена, ее никто не хватится. — Дай взглянуть. — Рингхольм надел очки. — «Гимле», — прочитал он вслух и нахмурился. — Что это значит? — спросила писательница. — Я никогда не слышала этого слова раньше. Это сокращение? Корреспондент покачал головой: — Гимле появляется после Рагнарёка в скандинавской мифологии. Это подобие рая. Думаю, это известное слово в нацистских кругах. Есть еще культурное объединение под таким названием. Его члены утверждают, что они вне политики, но кто знает… Во всяком случае, они пользуются популярностью у «Друзей Швеции» и Датской народной партии. — А чем они занимаются? — По их собственным словам, работают над возрождением национальной идентичности и национального чувства. Интересуются старыми шведскими традициями, народными танцами, древней поэзией, легендами и так далее, что вполне вписывается в идеологию «Друзей Швеции». — Так слово «Гимле» может относиться к этому клубу? — уточнила Эрика. — Кто знает… Это может быть все, что угодно. Как и эти цифры. И Шель еще раз пробежал глазами длинные ряды цифр: «1920211851612114» и «5081400». Его гостья пожала плечами. — Я понятия не имею, что это такое. Может, он их просто так черкал, пока говорил по телефону? Писали будто бы в спешке… — Может, и так, — Рингхольм помахал запиской. — Можно мне ее оставить? — Конечно, я только ее сфотографирую. Кто знает, может, меня осенит гениальная идея, которая поможет расшифровать этот код. — Прекрасная идея. Журналист вернул записку Эрике, и та сняла ее на телефон, а затем опустилась на колени и начала прибирать за детьми. — Как ты ее собираешься использовать? — спросила она, поднявшись. — Пока не знаю. Но я знаю места, где можно найти самую разную информацию, — отозвался Шель. — Так ты думаешь, это не просто писульки? — Не знаю, но можно рискнуть. — Скажи, если что-то узнаешь. Будем на связи, — пообещала Эрика, собирая детей в кучу. — Разумеется. До связи! И вот так всегда! Если Йоста опоздал, то всё — конец света, а когда Хедстрёма все утро нет на работе, никто и бровью не поведет. Вчера Эрика позвонила и рассказала о визитах к Уве Линдеру и Йону Хольму, и старому полицейскому не терпелось поехать с Патриком к Леону. Жизнь несправедлива, подумал он и вернулся к работе. Но буквально через секунду раздался звонок телефона, и он поднял трубку: — Алло. Флюгаре у телефона. — Йоста, — это была Анника, — Турбьёрн звонит. Пришли первые результаты анализов. Он спрашивает Патрика, но его нет. Поговоришь? — Конечно. Йоста внимательно выслушал эксперта и все записал, хоть и знал, что за звонком последует рапорт по факсу. Но отчеты всегда написаны таким сложным языком, что лучше постараться запомнить устные объяснения коллеги. Стоило Флюгаре положить трубку, как в дверь постучали. — Анника сказала, Турбьёрн звонил. Что он говорит? — живо спросил вошедший Патрик. Вид у него был грустный. — Что-то случилось? — встревожился Йоста. Хедстрём тяжело опустился на стул: — Я навещал Мартина. — И как он? — Берет отпуск. Пока на три недели. Дальше посмотрим. — Почему? Йоста встревожился не на шутку. Ему нравился Мартин Молин, хотя этот юнец порой и задавался. Он всем нравился. Услышав рассказ Патрика о болезни Пии, Флюгаре шумно сглотнул. Бедный парень. И дочка у них совсем маленькая. Неужели она потеряет мать? С тяжелым вздохом Йоста отвернулся к стене. Нельзя плакать. Все-таки они на работе. — Будем работать пока без Мартина, — закончил Патрик. — Так что сказал Турбьёрн? Йоста украдкой смахнул слезы и откашлялся, прежде чем снова повернуться к Патрику. — Криминалисты подтвердили, что это человеческая кровь. Но она слишком старая, чтобы сделать анализ ДНК. Также они не знают, кровь это одного или нескольких разных людей. — Примерно так я и думал. А нуля? — Турбьёрн отправил ее на анализ специалисту по оружию. Он говорит, что ее нет в наших регистрах. — Жаль… А ведь была надежда… — недовольно протянул Хедстрём. — В любом случае это девятимиллиметровая пуля. — Калибр девять миллиметров? Это тоже не облегчает нам задачу. — У Патрика даже плечи опустились от разочарования. — Турбьёрн сказал, что попробует определить тип оружия поточнее. И естественно, если мы найдем «ствол», можно будет посмотреть, из него ли стреляли. — Где же мы его найдем? — Хедстрём внимательно посмотрел на Йосту. — Насколько тщательно вы тогда обследовали дом и окрестности? — Ты имеешь в виду в семьдесят четвертом? Патрик кивнул. — Насколько это было в наших силах, — начал вспоминать Флюгаре. — Людей не хватало, но мы все равно прочесали весь остров. Если бы оружие где-то было, мы нашли бы его. — Наверное, оно лежит на дне моря, — предположил его собеседник. — Ты наверняка прав. Кстати, я начал обзванивать воспитанников интерната, но пока это ничего не дало. Пора отпусков. Никто не подходит к телефону. — Все равно хорошо, что начал, — похвалил Патрик. — Можешь пометить самых интересных — к ним мы съездим лично. — Это будет сложно. Они живут по всей Швеции, — ответил Йоста. — По всем адресам не наездишься. — Обсудим это, когда у тебя будет выборка. Хедстрём поднялся и пошел к выходу. По пути он обернулся: — Поедем к Леону Кройцу после обеда? К нему далеко ехать не надо. — Хорошо. Надеюсь, это даст больше, чем вчерашний допрос. Йозеф был таким же молчаливым, каким я его помню. — Да, из него слова клещами надо вытягивать. А этот Себастиан — скользкий тип, — добавил Патрик и вышел. Флюгаре поднял трубку и начал набирать очередной номер. Он ненавидел говорить по телефону. Если бы не Эбба, и браться бы не стал. Хорошо, что Эрика согласилась взять на себя часть звонков. — Йоста! Подойди! — крикнул вдруг Хедстрём. Выйдя в коридор, Флюгаре увидел Мортена Старка. В руках у того был пластиковый пакет с открыткой. — Мортен нам хочет что-то показать, — сообщил Патрик. — Я сразу положил ее в пакет, — пробормотал Старк, — но я брал ее в руки, так что мог что-то испортить. — Хорошо, что вы подумали о пакете, — похвалил его Хедстрём. Йоста некоторое время вглядывался в открытку с котенком. Затем, повернув ее, прочитал написанные на другой ее стороне строки. — Что за черт! — воскликнул он. — Похоже, Й. начинает показывать свое истинное лицо, — прокомментировал Патрик. — Это, без всяких сомнений, угроза. Лонгбру, психиатрическая больница, 1925 Наверное, это какое-то недоразумение. Или это та ужасная женщина довела его до болезни. Но Дагмар ему поможет. Что бы ни произошло, Герман поправится, когда они снова будут вместе. Дочку она оставила в кондитерской в городе. Девчонка ей надоела. Дагмар велела отвечать всем, кто спросит, почему девочка сидит одна, что ее мама ушла в туалет. Сама же она теперь разглядывала здание лечебницы. Найти ее оказалось нетрудно. Спросив дорогу пару раз, Дагмар наконец наткнулась на женщину, которая подробно рассказала, где находится больница. Теперь оставалось проникнуть внутрь. Снаружи было много людей. Молодая женщина подумала сначала представиться фру Геринг, но был риск, что Карин уже навещала мужа в больнице, и тогда путь внутрь ей будет заказан. Дагмар осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания, повернула за угол и подошла к черному ходу. Там сновали женщины всех возрастов в строгой униформе. Кто-то выкладывал на тележку справа от входа белье, и Дагмар осенила идея. Не выпуская дверь из виду, она подкралась к тележке и начала рыться в груде белья. В основном там были простыни и наволочки, но внезапно ей повезло. На самом дне лежала униформа — точно такая же, как на медсестрах. Вытянув ее из кучи, фрекен Свенссон скрылась за углом, чтобы переодеться. Закончив, она выпрямила спину и заправила волосы под чепчик. Форма была грязноватой, но не слишком. Теперь оставалось надеяться, что не все медсестры знают друг друга в лицо и что никто не заметит чужачку. Открыв дверь, женщина заглянула в комнату. Это оказалась раздевалка для персонала. Там было пусто. Дагмар зашагала дальше по коридору, украдкой озираясь по сторонам. Она прошла мимо множества закрытых дверей. Табличек с именами на них не было, и ей стало ясно, что найти Германа будет нелегко. В отчаянии она прижала руку ко рту, чтобы не застонать от разочарования. Рано еще сдаваться. Две медсестры шли по коридору ей навстречу. Они о чем-то тихо разговаривали, но ей показалось, что она услышала фамилию Геринг. Дагмар навострила уши и замедлила шаг. У одной из сестер в руках был поднос. Судя по всему, она жаловалась коллеге. — Он швырнул еду мне в лицо, — говорила она, качая головой. — Вот почему начальница сказала ходить к Герингу только по двое, — отозвалась вторая; голос ее подрагивал. Они остановились перед дверью и переглянулись. Дагмар поняла, что надо действовать. Или сейчас, или никогда. Прокашлявшись, она уверенным тоном произнесла: — Мне поручили заниматься Герингом. Так что вы, девушки, свободны, — и Дагмар потянулась к подносу. — Правда? — спросила державшая его медичка; на лице ее было написано явное облегчение. — Я знаю, как обращаться с такими, как он. Так что идите займитесь полезными делами. Я здесь разберусь. Только дверь мне подержите, — сказала фальшивая медсестра. — Спасибо, — кивнули девушки. Одна из них достала связку ключей и вставила один из них в замок. Дагмар проскочила внутрь. Стоило двери закрыться за ней, как сестры тут же поспешили прочь, обрадованные тем, что им не пришлось выполнять трудную работу. Сердце Дагмар забилось быстрее. Вот он лежит, ее любимый, спиной к ней, на узкой кушетке. — Все будет хорошо, Герман, — сказала она, опуская поднос на пол. — Я с тобой. Он не двигался. Дагмар разглядывала его спину, преисполненная счастья от того, что они снова вместе. — Герман, — она положила руку ему на плечо. Больной резко сел на кровати. — Что вам надо?! — завопил он. Дагмар вздрогнула. Неужели это Герман? Стильный пилот, заставлявший ее сердце биться быстрее. С офицерской выправкой, широкими плечами, сверкающими как золото волосами. Что с ним случилось? — Дай мне лекарство, чертова шлюха! Я требую! Ты что, не знаешь, кто я? Я Герман Геринг, и я требую лекарство! — продолжал он кричать. Он говорил по-шведски с сильным немецким акцентом, делая паузы в поиске правильных слов. Дагмар почувствовала, как сжимается ее горло. Мужчина перед ней был жирным и вялым, с болезненным оттенком кожи. По его лбу стекал пот. Редкие волосы прилипли к черепу. Женщина сделала глубокий вдох. Надо убедиться, что она не ошиблась палатой. Сделав шаг назад, она сказала: — Герман, это я, Дагмар. Она замерла в ожидании нападения. На лбу мужчины выступили вены. Бледные лицо и шея налились кровью. — Дагмар? Да мне плевать на то, как вас, шлюх, зовут! Я хочу мое лекарство. Эти евреи заперли меня здесь. Мне нужно поправиться. Я нужен Гитлеру. Дай мне мое лекарство! Он продолжал кричать так, что изо рта у него во все стороны летела слюна. В отчаянии женщина сделала новую попытку: — Ты меня не помнишь? Мы познакомились на празднике у доктора Шолина, во Фьельбаке. Вспышка ярости прекратилась так же внезапно, как началась. Пациент нахмурил лоб и недоуменно уставился на женщину. — Во Фьельбаке? — Да, на празднике у доктора Шолина, — повторила она. — Мы провели ночь вместе. По его взгляду она поняла, что он вспомнил. Наконец-то! Теперь все наладится. Герман снова станет прежним. Она все уладит. — Официантка, — сказал он, вытирая лоб. — Меня зовут Дагмар, — произнесла она с чувством нарастающей тревоги. Почему Герман не бросается к ней с объятьями, как она всегда представляла в своих мечтах? Внезапно он засмеялся так, что его жирный живот затрясся. — Дагмар. Ну да. Он продолжал смеяться, и молодая женщина сцепила руки. — У нас есть дочь. Лаура. — Дочь? — Его глаза сузились. — Это я уже слышал. Но такое нельзя знать наверняка. Особенно если речь идет об официантке. Последнее он произнес с таким презрением, что Дагмар охватила ярость. В этой пустой больничной палате все ее мечты и надежды обратились в прах. Все, во что она верила, оказалось ложью. Столько лет она терпела это маленькое вопящее чудовище ради него, а он… Женщина набросилась на больного, готовая расцарапать ему ногтями лицо. Из горла ее вырвался животный рев. Ей хотелось причинить Герингу ту же боль, какую он причинил ей. Ногти впились ему в лицо, и она услышала, как он что-то крикнул по-немецки. Дверь открылась, сильные руки вцепились в нее и оттащили от Германа — от мужчины, которого она так долго любила. Потом все потемнело. Это отец научил его делать бизнес. Ларс-Оке «Ловарт» [15 - Везунчик (шв.).]Монссон был легендой. Себастиан его просто боготворил. Свое прозвище отец получил, потому что ему всегда удавались все начинания и он умудрялся выкрутиться из любой передряги. «Ларс-Оке может плюнуть против ветра и при этом не запачкать лицо», — говорили про него. Отец Себастиана умел заставить людей делать так, как он хотел. Основной принцип у него был как в боксе: нужно найти слабые места противника и атаковать, пока тот не признает поражение. Конечно, его методы ведения дел не прибавляли ему уважения или популярности, но, как говорил сам Ловарт, «уважение на хлеб не намажешь». Эта фраза и стала девизом Себастиана Монссона. Он прекрасно знал, что одни его ненавидели, другие боялись, но пока можно было сидеть у бассейна с холодным пивом в руке, это мало его заботило. Дружба не имела для него никакого значения. Дружба требует компромиссов, она делает человека слабым, лишает его власти. — Папа! Мы с ребятами думали рвануть в Стрёмстад, но у меня нет денег, — Йон умоляюще смотрел на отца, нервно теребя шорты. Прикрыв глаза от солнца, Себастиан окинул взглядом своего двадцатилетнего сына. Элизабет часто ныла, что он балует их детей — Йона и его младшую сестру Йоссан, — но он только отмахивался от нее. Жесткое воспитание с правилами и прочей хренотенью — это для обычных шведов, но не для него! Дети должны знать, что жизнь может им предложить, должны уметь брать от жизни всё. Со временем он введет Йона в компанию и научит всему, чему сам научился от своего отца, а пока пусть парень нагуляется. — Возьми мою золотую кредитку. Она в кошельке в прихожей, — ответил Себастиан сыну. — Спасибо, папа! — Тот бросился в дом, словно боясь, что отец передумает. Когда он одалживал карту на теннисную неделю в Бостаде, счет был на семьдесят тысяч. Но это мелочи. Главное, что это помогало Йону поддерживать статус среди дружков, которых он завел в Лундсберге. Благодаря слухам о богатстве отца он быстро нашел себе приятелей, которые в будущем станут влиятельными людьми. Полезные контакты гораздо ценнее друзей. Сам Ловарт отправил Себастиана в интернат на Валё сразу, как только узнал, чьи дети там учатся. Единственное, что его злило, так это то, что среди них был еврей. У еврейского мальчика, как отец называл его, не было за душой ни гроша. Не было у него и влиятельных родственников, и одно его присутствие уже снижало статус школы. Но теперь, вспоминая прошлое, Себастиан понимал, что Йозеф Мейер вызывал у него больше всего симпатии. Он обладал энергией и силой воли, свойственными самому Себастиану. Теперь, когда они работали вместе над воплощением безумной идеи Йозефа, сын Ловарта не уставал восхищаться тем, насколько этот человек был готов на все ради достижения цели. Правда, у них с Монссоном были разные цели, но это к делу уже не относилось. Себастиан знал, что партнера ждет жестокое разочарование, но также чувствовал: в глубине души Мейер подозревает, что для него все не может кончиться хорошо. Но надежда умирает последней, и Йозеф сделает все, что скажет ему друг. У него просто нет другого выбора. События последних дней были, без сомнения, любопытными. Слухи, что на острове нашли что-то интересное, распространялись очень быстро. Стоило Эббе вернуться, как события начали резко развиваться. У всех внезапно проснулся интерес к прошлому, в том числе и у полиции. Себастиан задумчиво повертел в руках пивной стакан и прижал холодное стекло к груди. Любопытно, что остальные обо всем этом думают? К ним тоже заглядывала полиция?.. Снаружи раздался шум мотора «Порше». Так этот гаденыш прихватил и ключи от машины, лежавшие рядом с кошельком! Монссон улыбнулся. Весь в него. Ловарт им гордился бы. С тех пор как она уехала с острова Валё, Анна не переставала думать о разных вариантах интерьерных решений. С утра она буквально выпрыгнула с кровати. Дан подсмеивался над ее энтузиазмом, но было видно, что он рад произошедшим в ней переменам. До начала работ было еще много времени, но Анна не могла сдержать нетерпение. Что-то в этом доме безудержно влекло ее. Возможно, причиной тому были открытость Мортена Старка ко всем ее идеям. Он смотрел на нее с восхищением, и Анна впервые за долгое время почувствовала себя интересным и способным человеком. Когда она позвонила узнать, можно ли приехать сделать замеры и фотографии, Мортен сказал, что ждет ее в любое время. Против воли Анна скучала по нему. Меряя расстояние между окнами в спальне хозяев, она не могла не отметить, что без него в доме совсем другая атмосфера. Потом она глянула на Эббу, которая красила дверную раму. — Тебе тут не одиноко? — Нет, мне нравится быть в тишине и покое, — неохотно ответила фру Старк. Тишина в комнате была просто гнетущей, и Анна почувствовала себя вынужденной продолжить разговор: — Ты общаешься с родственниками? С биологическими родственниками, я имею в виду? Спросив об этом, Анна тут же прикусила себе язык. Какой черт ее дернул задавать такие вопросы? Теперь Эбба еще больше замкнется. — У меня никого не осталось, — ответила супруга Мортена. — Но ты пыталась их найти? Тебе же, наверное, любопытно, какими были твои родители? — Вообще-то нет. Раньше у меня не было к этому интереса, — Эбба прекратила красить и теперь просто стояла с кистью в руке. — Только когда мы переехали сюда, я начала интересоваться прошлым. — Эрика собрала много материала… — Да, она говорила. Я думала как-нибудь поехать взглянуть на него, просто пока не было времени. Да и желания тоже. Я так привязалась к этому острову, что не хочется его покидать. — Я видела Мортена. Он ехал в деревню. Эбба кивнула. — Да, ему приходится ездить за продуктами, за почтой и по делам. Знаю, что должна взять себя в руки, но… Анна чуть было не спросила о сыне, которого потеряли Эбба с Мортеном, но сдержалась. Ее собственное горе было слишком велико, чтобы обсуждать такие вещи с другими людьми. Но ее все равно удивляло, что родители не держали дома никаких вещей, связанных с сыном. Не было даже его фотографий. Только горечь в глазах супругов говорила о том, что когда-то они были матерью и отцом. Анна хорошо знала эту горечь. Она каждый день видела ее в зеркале. — Эрика сказала, что попробует разузнать, куда делись вещи моей семьи. Может, что-то сохранилось, — рассказала Эбба, возвращаясь к работе. — Да, я согласна с сестрой: это странно, что они вот так просто исчезли. Ведь твои родные жили здесь. У них должно было быть много вещей. — Мне бы хотелось увидеть вещи из моего детства, например игрушки и одежду, — кивнула фру Старк. — То, что я сохранила… Она замолчала и погрузилась в работу. В повисшей тишине слышны были только мазки кисти. Эбба мерно наклонялась и опускала кисть в банку с белой краской, а когда снизу раздался голос Мортена, снова застыла. — Эбба! — звал ее муж. — Я наверху, — отозвалась женщина. — Тебе нужно что-нибудь из подвала? Фру Старк встала и вышла на лестничный пролет, чтобы ответить: — Банку белой краски, пожалуйста. Анна здесь. — Я видел лодку, — крикнул в ответ ее супруг. — Сейчас принесу краску. А ты не сделаешь кофе? — Хорошо. Эбба повернулась к Анне: — Сделаем перерыв? — С удовольствием, — ответила ее гостья, убирая рулетку. — Ты пока продолжай. Я позову, когда все будет готово. — Спасибо, — Анна вернулась к работе. Все цифры она аккуратно записывала в блокнот. В дальнейшем это значительно облегчит ей дело. Она сосредоточенно работала еще какое-то время. Из кухни доносился звон посуды. Да, выпить чашечку кофе будет неплохо. Желательно в тени. Здесь, наверху, жара была просто нестерпимой. Майка давно уже прилипла к спине. Внезапно из кухни раздался глухой стук, за которым последовал вопль. Анна дернулась, выронив рулетку. Не думая ни о чем, она бросилась вниз по лестнице, чуть не поскользнулась на ступеньках, но умудрилась сохранить равновесие. — Эбба! — крикнула она, подбегая к кухне, и резко остановилась в дверях. Окно кухни было разбито, а весь пол под ним был усыпан осколками. У плиты скорчилась хозяйка, закрывая голову руками. Она больше не кричала, только тяжело дышала. Анна подбежала к ней, чувствуя, как хрустит под подошвами стекло. Она обняла Эббу руками, пытаясь понять, не ранена ли та. Но крови нигде не было. Анна огляделась по сторонам в поисках причины разбитого окна. Посмотрев на противоположную стену, молодая женщина почувствовала, как у нее перехватило дыхание. В стене зияли пулевые отверстия. — Эбба! Что случилось? — Из подвала прибежал Мортен. — Что произошло? — Взгляд его метался между Эббой и разбитым окном. Он мигом оказался около жены. — Она не ранена? Не ранена? — повторял он, обнимая и укачивая плачущую женщину. — Я так не думаю. Но кто-то пытался ее застрелить, — прошептала Анна. Только сейчас она поняла, что все они в опасности. Что, если стрелок стоит снаружи и следит за ними? — Надо выбираться отсюда! — сказала она, показывая на окно. Мортен сразу понял, что гостья имеет в виду. — Не вставай, Эбба. Нужно держаться подальше от окна, — четко, как ребенку, сказал он жене. Та послушно кивнула. В полусогнутом состоянии они вышли в прихожую. Анна в страхе посмотрела на входную дверь. Вдруг нападающий успел войти в дверь и сейчас их всех застрелит? Проследив за ее взглядом, Старк бросился к двери и повернул ключ. — Еще двери есть? — спросила с бешено бьющимся сердцем Анна. — В подвале, но она заперта, — ответил Мортен, стараясь сохранять спокойствие. — Окно в кухне? — Слишком высоко. — Я позвоню в полицию. Анна взяла сумку со стола в прихожей и дрожащими пальцами достала мобильный телефон. Слушая сигнал, она смотрела на Старков. Те сидели на нижней ступеньке лестницы. Мортен обнимал жену, а Эбба склонила голову ему на грудь. — Эй! Где вы были? Эрика подпрыгнула от ужаса, услышав, что дома кто-то есть. — Кристина? — в шоке уставилась она на свекровь, внезапно появившуюся из кухни с тряпкой в руках. — Я сама вошла. Вы оставили мне ключ, когда уезжали на Майорку и просили поливать цветы. Не будь его, мне пришлось бы уехать домой несолоно хлебавши! — радостно сообщила незваная гостья, возвращаясь в кухню. «Да, или ты могла позвонить и спросить, удобно ли приезжать», — подумала Эрика. Сняв с детей обувь, она сделала глубокий вдох и прошла в кухню. — Я решила заехать к вам помочь. Я же вижу, какой у вас дома беспорядок. В мои времена такого не бывало. Кто знает, когда нагрянут гости; вы же не хотите, чтобы они нашли дом в таком состоянии? — заявила Кристина, протирая стойку. — Нет, никогда не знаешь, когда его величество решит заглянуть на чашку кофе, — усмехнулась писательница. Ее свекровь обернулась. На лице ее было написано удивление. — Король? Королю-то зачем сюда приходить? Эрика закусила губу так сильно, что у нее свело челюсти, но ничего не сказала. Промолчать сейчас было лучше всего. — Где вы были? — повторила Кристина свой вопрос, воюя с кухонной грязью. — В Уддевале. — Да что ты говоришь? Ты ездила с детьми на машине аж в Уддевалу? Бедные бабушкины ангелочки! Почему ты мне не позвонила? Я могла с ними посидеть. Мне, конечно, пришлось бы отложить утренний кофе с Йорел, но чего не сделаешь ради детей и внуков… Такова уж моя судьба. Ты поймешь, когда постареешь и твои дети станут большими. Она умолкла, оттирая засохший джем, но через минуту продолжила: — Придет день, и я больше не смогу вам помогать. Годы уже не те. Мне за семьдесят. Кто знает, сколько я еще протяну… Эрика понимающе кивнула и изобразила благодарную улыбку. — Дети поели? — спросила Кристина. Ее невестка похолодела. Она забыла покормить детей! Они, наверное, умирают с голода. Но лучше она сама умрет, чем признается в этом свекрови. — Мы ели хот-доги по дороге. Но они наверняка захотят пообедать, — ответила Эрика, стараясь говорить как можно убедительнее. Решительным шагом она подошла к холодильнику, чтобы посмотреть, из чего можно приготовить обед. Быстрее всего сделать хлопья с йогуртом. Эрика поставила на стол пакет с йогуртами и под вздохи Кристины потянулась за хлопьями. — В мое время дети получали полноценный обед домашнего приготовления. Никто и не думал кормить их полуфабрикатами. Патрик и Лотта даже не знают, что это такое, — комментировала свекровь каждое ее действие. — И видишь, какие они здоровые! Правильное питание — залог крепкого здоровья. Я всегда так говорила, но разве кто-то слушает? Вы, молодежь, всегда все знаете лучше всех. Вот и кормите детей всяким фастфудом. Она замолчала, чтобы перевести дыхание. В этот момент в кухне появилась Майя. — Мама, я так голодна! И Ноэль с Антоном тоже! Аж в животе урчит! — погладила она себя по круглому животику. — Но вы же ели хот-доги в дороге! — сказала Кристина, гладя внучку по щеке. Та затрясла головой так, что светлые кудряшки полетели во все стороны. — Нет, мы не ели хот-доги. Мы сегодня ели только завтрак. Я умираю с голода. Умираю! Эрика грозно уставилась на проказницу, чувствуя затылком осуждающий взгляд свекрови. — Я пожарю им блинов! — вызвалась та. Майя, услышав это, начала прыгать от радости: — Бабушкины блинчики! Я хочу бабушкины блинчики! — Спасибо! — Эрика убрала йогурт в холодильник. — Тогда я пойду переоденусь и посмотрю кое-что по работе. Кристина уже начала доставать ингредиенты для блинов. — Иди, а я накормлю бедняжек. Мысленно досчитав до десяти, «непутевая мать» поднялась по лестнице на верхний этаж. На самом деле ей не надо было ничего искать, просто хотелось перевести дыхание. Мать Патрика желала им только добра. Но она, как никто другой, умела довести свою невестку до безумия. Причем из себя она выводила только Эрику, а не Патрика, и это злило писательницу еще больше. Каждый раз, когда она пыталась поговорить с мужем о Кристине, он только отмахивался: «Не обращай на нее внимания. Она, конечно, назойливая, но она же хочет нам помочь». Наверное, так всегда бывает между невесткой и свекровью, и наверное, когда-нибудь и Эрика будет портить кровь женам своих сыновей. Но в глубине души женщина знала, что это не так. Она будет самой лучшей в мире свекровью. Они с женами Ноэля и Антона будут друзьями. Они будут доверять друг другу и делиться секретами. Они будут вместе путешествовать. Эрика будет помогать им с внуками. А если они будут сильно заняты, то и с уборкой и готовкой. Конечно, у нее будет свой ключ, и… Эрика замерла. Может, все-таки не так просто быть идеальной свекровью? В спальне она переоделась в джинсовые шорты и белую футболку — свою любимую. Молодой женщине казалось, что в ней она выглядит стройнее. Обычно она то набирала, то теряла вес, но если раньше Эрика покупала одежду тридцать восьмого размера, то последнюю пару лет — только сорок второго. Как так вышло? Да и Патрик не лучше. Сказать, что он был натренированным, когда они познакомились, было, конечно, преувеличением, но живота у него, по крайней мере, не было. Теперь же у него был конкретный животик, а Эрика этого терпеть не могла. Живот у мужчины отбивает всякое желание. Может, и она ему больше не кажется привлекательной? Ведь со дня их первой встречи и Эрика сильно изменилась… Писательница бросила последний взгляд в зеркало и замерла. Что-то в комнате было не так. Она огляделась по сторонам, пытаясь вспомнить, как все выглядело утром. Что-то явно изменилось, но вот только что? Может, Кристина была здесь? Нет, тогда бы она и постель заправила, а на кровати по-прежнему в беспорядке валялись подушки и скомканное одеяло посередине. Эрика еще раз оглядела комнату и пожала плечами. Наверное, это ее воображение разыгралось. Она прошла в кабинет, села за стол, нажала на первую попавшуюся клавишу компьютера, чтобы тот проснулся, и в панике уставилась на экран. Кто-то пытался залогиниться в ее компьютере! После трех неудачных попыток на экране теперь светился секретный вопрос: «Как звали ваше первое домашнее животное?» Чувствуя, как по спине бежит холодок, Эрика обвела взглядом кабинет. Кто-то определенно был здесь. Конечно, со стороны все выглядело так, будто комната в полном беспорядке, но она точно знала, где что лежало утром. И для хозяйки было очевидно, что кто-то трогал ее вещи. Но зачем? Что-то искали? Но что? Она пыталась понять, пропало ли что-нибудь, но все вроде было на месте… — Эрика! — позвала снизу свекровь. Писательница подошла к двери узнать, что ей надо. — Да? — перегнулась она через перила. Кристина стояла внизу с недовольной миной. — Не забывай закрывать дверь на веранду! Это может плохо кончиться! Я только чудом увидела Ноэля в окно. Он уже бежал к дороге. Я едва успела его поймать. Нельзя оставлять дверь открытой, когда в доме маленькие дети. Не успеешь и глазом моргнуть, как они исчезнут. Эрика похолодела. Она отчетливо помнила, как закрывала дверь на веранду. Поколебавшись секунду, взяла мобильный телефон и набрала номер Патрика, но, услышав знакомые сигналы из кухни, поняла, что тот забыл его дома, и положила трубку. Паула со стоном поднялась с дивана. Обед был готов, и, несмотря на то что при мысли о еде ее тошнило, молодая женщина понимала, что поесть надо. Обычно Паула обожала все, что готовила мама, но беременность лишила ее аппетита. Если бы это было в ее власти, она питалась бы только крекерами и мороженым. — Вот идет наш бегемот! — объявил Мелльберг, отодвигая для нее стул. Паула проигнорировала эту глупую шутку, как уже сотни раз до этого. — Что у нас на обед? — спросила она. — Мясо в горшочках. Тебе нужно железо, — сказала ее мать, накладывая ей большую порцию. — Спасибо, что пригласили меня на обед. У меня нет никакого желания готовить. Особенно когда Юханна работает. — Конечно, милая, — улыбнулась Рита. Сделав глубокий вдох, Паула заставила себя положить в рот кусочек. Тот мигом начал разбухать во рту, но она упрямо продолжала жевать. Ребенку нужна энергия. — Как дела на работе? — тем временем спросила у мужа Рита. — Есть успехи в деле Валё? Мелльберг положил в рот ложку с горкой и только после этого ответил: — Дела идут. Я, конечно, работаю на износ, а значит, результат скоро будет. — Что вы успели обнаружить? — спросила Паула, хотя прекрасно знала, что Бертиль не сможет ответить на этот вопрос. — Ну… — Отчим явно был в замешательстве. — Мы еще не обобщили результаты… Раздался звонок мобильного. Благодарный за передышку, он бросился отвечать: — Это Мелльберг. Привет, Анника… Где Хедстрём? А Йоста? Что, не можешь дозвониться? Валё? Да, я могу поехать. Могу, я сказал! Закончив разговор, он выругался и пошел в холл. — Ты куда? А доесть? — крикнула Рита. — Важные дела. Стреляли на Валё. Потом поем. Паула вскочила. — Погоди, Бертиль! Что ты сказал? На Валё стреляли? — Пока ничего не знаю. Но поеду туда и разберусь. — Я с тобой! — крикнула молодая женщина, надевая туфли. — И речи быть не может, — остановил ее Бертиль. — И потом, ты в отпуске. К нему присоединилась Рита. — Ты с ума сошла?! — завопила она так громко, что ее вопли чудом не разбудили Лео, спавшего в спальне Риты и Мелльберга. — В твоем положении ты никуда не поедешь! — Правильно, поговори с ней! — крикнул на прощание Мелльберг. — Я с тобой. Если ты не возьмешь меня с собой, я буду голосовать на дороге и сама доберусь до острова, — пригрозила Паула. Она была полна решимости. Ей надоело сидеть без дела. Рита продолжала кричать, но ее дочь только отмахнулась. — Безумные женщины, — вздохнул Бертиль, направляясь к машине. Когда Паула неуклюже спустилась по лестнице, он уже успел завести мотор и включить кондиционер. — Обещай, что не будешь нарываться на неприятности! — потребовал он. — Обещаю! — сказала его падчерица, садясь на пассажирское сиденье. Впервые за несколько месяцев она чувствовала себя полицейским, а не огромным шаром. Пока Мелльберг звонил спасателям, чтобы попросить лодку на остров, Паула думала о том, что их там ждет. Фьельбака, 1929 Школа была сплошным мучением. Каждый день Лаура старалась оттянуть момент, когда надо будет идти учиться. В перерывах дети издевались над ней, называя обидными словами. И все это из-за ее матери! Вся деревня знала Дагмар, знала как сумасшедшую и пьяницу. Иногда Лаура видела ее по пути из школы. Мать ходила по площади как помешанная, кричала на людей и что-то бормотала про Геринга. Девочка притворялась, что ничего не замечает, и шла дальше. Дома мать почти не бывала. Возвращалась она поздно и спала, когда дочь уходила в школу, а когда Лаура приходила обратно, ее уже не было. Вернувшись из школы, девочка сразу принималась за наведение порядка. Только убрав все следы матери, она могла чувствовать себя спокойно. Лаура собирала одежду, брошенную на пол, и, когда ее накапливалось много, принималась за стирку. Она вытирала стол, убирала забытое на нем масло, а успевший зачерстветь хлеб клала обратно в хлебницу. После этого подметала пол и раскладывала по местам остальные вещи. И только когда в доме становилось чисто, Лаура могла поиграть с кукольным домиком. Это было ее самое большое сокровище, доставшееся от доброй соседки, которая зашла к ним, когда матери не было дома, и пожалела девочку. Случалось, что люди проявляли к ней доброту, приносили еду, одежду и игрушки. Но большинство показывали на нее пальцем и шептались за спиной. Тот раз, когда мать оставила ее одну в Стокгольме, научил Лауру не просить о помощи. Тогда ее забрала полиция, и некоторое время девочка жила как в раю. Два дня она провела в семье, где были добрые мама и папа. Несмотря на то что ей было только пять лет, Лаура хорошо помнила, как счастлива она была эти два дня. Новая мама напекла ей самую большую гору блинчиков, которую малышке доводилось видеть, и разрешила есть сколько захочется. Девочка ела их, и ей казалось, что она никогда больше не проголодается. Из комода мама и папа достали ей платья в цветочек. Они не были ни рваными, ни грязными. Никогда Лаура не видела такой красоты. Она чувствовала себя принцессой. Два вечера ее укладывали спать в чистую кроватку со свежими простынями и целовали на ночь. У мамы были добрые глаза. И от нее пахло хорошо, а не спиртным, как от той, настоящей матери. И дома у них было чисто и красиво. На стенах висели картины, повсюду стояли безделушки. С первого дня Лаура умоляла позволить ей остаться, но мама не отвечала, а только мягко сжимала ее в своих объятьях. Но вскоре девочка снова была дома с родной матерью, как будто ничего не случилось. И мать была зла, как никогда. Она так сильно избила Лауру, что та не могла сидеть. И девочка приняла решение: она не будет мечтать о доброй маме. Никто не может ей помочь. Бесполезно сопротивляться. Все равно ей никуда не деться из этой темной тесной квартиры. Но когда Лаура вырастет, у нее дома будет чисто и красиво. У нее будут вышитые скатерти, и фарфоровые кошечки, и гобелены в каждой комнате. Лаура опустилась на колени перед кукольным домиком. Дома было чисто, белье выстирано, маленькая хозяйка пообедала бутербродом, и теперь можно было перенестись в другой, лучший мир. Взяв куколку-маму в руку, она в который раз восхитилась ее нарядом — белым платьем с кружевами и высоким воротником. Волосы у куколки были убраны в узел. Это была ее любимая игрушка. Пальчиком Лаура провела по личику куколки. У нее было доброе лицо. И от нее хорошо пахло, как от той, другой мамы из Стокгольма. Лаура осторожно усадила куклу-маму на диван в гостиной. Это была ее любимая комната. Там все было безупречно. На потолке висела крошечная хрустальная люстра, и девочка часами могла разглядывать ее кристаллы, поражаясь тому, как люди могли сделать что-то столь крошечное и столь совершенное. Она критическим взглядом окинула комнату. Действительно ли все идеально или можно сделать лучше? Подумав, Лаура подвинула стол немного влево, а потом поправила стулья, чтобы те стояли идеально прямо. Она была довольна результатом, но ей пришлось подвинуть и диван тоже, иначе посреди комнаты образовывалась пустота. Приподняла куклу-маму и подвинула диван. Потом стала искать кукол-детей. Они тоже могут посидеть в гостиной, если будут вести себя хорошо и не станут мусорить. Очень важно сидеть тихо, это девочка знала очень хорошо. Детей она посадила с двух сторон от мамы. Казалось, ее любимая кукла улыбалась. Она была безупречна. Когда Лаура вырастет, она будет точно такой же. Патрик весь запыхался, поднимаясь к дому, располагавшемуся на возвышенности. Машину он оставил на парковке у парка, чтобы можно было прогуляться. Теперь же полицейский злился на себя за то, что весь вспотел, в то время как Йоста спокойно взобрался наверх по извилистой тропе. — Эй! — крикнул он в открытую дверь. Летом люди часто оставляли двери и окна нараспашку, и тогда вместо того, чтобы стучать, гости кричали. В коридоре появилась женщина в соломенной шляпе, темных очках и яркой тунике. Несмотря на жару, на ней были тонкие перчатки. — Да? — неохотно ответила она. — Мы из полиции Танума. Нам нужен Леон Кройц, — сказал Флюгаре. — Это мой муж. Меня зовут Ия Кройц, — женщина протянула ему руку, не снимая перчаток. — Мы обедаем. Она всячески демонстрировала, что им помешали, и Патрик с Йостой переглянулись. Если Леон такой же негостеприимный, как и его жена, их ждет нелегкий разговор. Проследовав за хозяйкой на веранду, они увидели мужчину в инвалидном кресле у стола. — У нас гости. Из полиции, — сообщила ему Ия. Мужчина кивнул. Видно было, что их визит его не удивил. — Присаживайтесь. Мы едим салат. Моя жена предпочитает его всей другой еде, — криво улыбнулся Леон. — А мой муж предпочитает еде сигарету, — парировала фру Кройц. Присев, она накрыла колени салфеткой и спросила: — Ничего, если мы продолжим есть? Патрик жестом показал, что они могут продолжать. — Полагаю, вы приехали поговорить о Валё? — спросил хозяин дома, оторвавшись от салата. На кусочек курицы в его тарелке присела оса, но он не стал ее прогонять. — Именно так, — подтвердил Хедстрём. — Что там творится? Ходят всякие слухи. — Мы кое-что обнаружили, — уклончиво ответил Патрик. — Вы недавно вернулись во Фьельбаку? — спросил он, разглядывая человека в инвалидном кресле. Одна сторона его лица была чистой и гладкой, другая — вся в шрамах и следах от ожогов. Рот был искривлен так, что с одной стороны обнажались зубы. — Мы несколько дней назад купили дом и только вчера въехали, — сказал Кройц. — Почему вы вернулись после стольких лет? — спросил Йоста. — С возрастом все больше тоскуешь по родным местам, — ответил Леон, переводя взгляд на море. Теперь к Патрику была обращена только невредимая сторона его лица, по которой можно было судить, каким он раньше был красавцем. — Я бы предпочла остаться на Ривьере, — сказала Ия. Муж посмотрел на нее странным взглядом. — Она привыкла, чтобы все было, как она хочет, — улыбнулся он. — Но на этот раз я настоял. Я тосковал по этим местам. — У вашей семьи здесь была дача? — спросил Флюгаре. — Да, если это так можно назвать. У нас был дом на острове Кальвё. К сожалению, папа его продал. Не спрашивайте почему. У него свои причуды. С возрастом он стал эксцентричным. — Говорят, вы попали в аварию, — продолжил расспросы Хедстрём. — Да, и если бы Ия меня не спасла, я бы с вами сейчас не сидел, не так ли, любимая? Фру Кройц так громко звякнула приборами, что Патрик вздрогнул. Она сердито смотрела на мужа, не отвечая, но потом черты ее лица смягчились. — Это правда, милый, — сказала она наконец. — Если бы не я, тебя бы с нами не было. — И ты не даешь мне это забыть. — Сколько лет вы женаты? — поинтересовался Хедстрём. — Уже тридцать лет, — повернулся к ним Леон. — Я познакомился с Ией в Монако. Она была самой красивой из девушек. И недоступной. Мне пришлось потрудиться. — Неудивительно, что я была холодна. У тебя была такая репутация… — парировала Ия. Их ссора была похожа на сложный парный танец, но, видимо, супруги получали от нее удовольствие. На губах фру Кройц даже играла улыбка. Интересно, как она выглядит без огромных солнечных очков? Губы у нее, правда, были неестественно пухлыми, что могло говорить о дорогих пластических операциях по улучшению внешности. Патрик вновь повернулся к Леону: — Мы здесь потому, что обнаружили кое-что на Валё — кое-что, указывающее на то, что семья Эльвандеров была убита. — Меня это не удивляет, — после паузы признался Кройц. — Я никогда не верил, что целая семья может вот так взять и просто исчезнуть. Ия побледнела и закашлялась. — Вы должны меня извинить, — обратилась она к гостям. — Мне нечего добавить, так что я, пожалуй, поем на кухне, а вы поговорите тут без меня. — Пожалуйста. В первую очередь нас интересует Леон, — сказал Хедстрём, привстав со стула, чтобы пропустить ее. Женщина ушла с тарелкой, обдав его ароматом парфюма. Кройц повернулся к Йосте: — Мне кажется, я вас знаю. Это ведь вы были на Валё? И забрали нас в участок. — Да, — кивнул Флюгаре. — Вы были к нам добры, как я помню. В отличие от вашего коллеги. Он еще работает в полиции? — Нет, Хенри переехал в Гётеборг в восьмидесятые. Я потерял с ним контакт, но слышал, что он скончался пару лет назад, — ответил Йоста и наклонился ближе. — Я помню, что вы были лидером в школе. — Со стороны виднее. Но люди всегда меня слушают, когда я говорю. — Остальные мальчики вами восхищались. Леон кивнул: — Может, и так. И какие мальчики! Никогда в жизни я больше не сталкивался с такими разными людьми, собранными в одном месте. Да еще в интернате. — Но ведь у вас было много общего? Все из богатых семей? — Кроме Йозефа. Он попал к нам только из-за амбиций своих родителей. Они промыли ему мозг, убедили в том, что его еврейское происхождение обязывает его добиться успехов в жизни, чтобы компенсировать потери семьи во время войны. — Нелегкая задача для маленького мальчика, — отметил Патрик. — Но он отнесся к ней серьезно. И делает все, чтобы оправдать возложенные на него ожидания. Вы слышали о еврейском музее? — Читал в газетах, — ответил Йоста. — Да, я тоже читал. Но почему он хочет открыть музей именно здесь? — поинтересовался Хедстрём. — Эти места связаны со Второй мировой войной. А помимо еврейского аспекта, музей будет освещать и роль Швеции в этой войне. Патрик вспомнил дело, которым занимался несколько лет назад. Леон был прав. Богуслен находился рядом с Норвегией. Белые автобусы привезли бывших узников концентрационных лагерей в Уддевалу. Люди по-разному реагировали на происходящее. Но нейтралитетом положение вещей назвать было трудно. Этот термин придумали позже. — Как получилось, что вы так осведомлены о планах Йозефа? — Мы пересеклись с ним на днях в кафе «Бругган», — сообщил Леон, протягивая руку к бокалу с водой. Сделав несколько глотков, он поставил бокал на стол. Часть воды не попала ему в рот и теперь стекала по подбородку. Кройц вытер ее ладонью. — Вы все поддерживали связь друг с другом? Все пятеро? — задал Хедстрём следующий вопрос. — Нет, с чего бы это? После исчезновения Эльвандеров отец отправил меня учиться во Францию. Он хотел для меня лучшего. Других тоже, наверное, перевели в какие-нибудь школы. У нас было мало общего, и за эти годы мы редко встречались. Правда, тут я говорю за себя. Если верить Йозефу, у них с Себастианом и Перси много совместных проектов. — Но не с вами? — Упаси меня бог! Я лучше прыгну в море с акулами. Впрочем, это я уже делал. — Почему вы предпочли бы не иметь дел с Себастианом? — спросил Патрик, хотя уже знал ответ на этот вопрос. У Монссона была дурная репутация, и встреча с ним только подтверждала эти слухи. — Себастиан готов мать родную продать ради собственной выгоды, — хмыкнул Леон. — А другие не в курсе? Почему они ведут с ним дела? — не отставал Хедстрём. — Понятия не имею. Спросите их. — У вас есть теория, что могло произойти с семьей Эльвандер? — сменил тему Йоста, выглядывая с веранды в соседнюю комнату, оказавшуюся гостиной. Ии нигде не было видно, и только на столе в этой комнате стояла пустая тарелка. — Нет, — покачал головой Леон. — Я, конечно, много думал об этом, но все равно не понимаю, кто мог желать им смерти. Наверное, это дело рук безумцев, подобных Чарльзу Мэнсону и его секте. [16 - Чарльз Миллз Мэнсон (р. 1934) — американский преступник, лидер коммуны «Семья», отдельные члены которой в 1969 г. совершили ряд жестоких убийств.] — Тогда вам повезло, что вы были на рыбалке, — процедил Флюгаре. Патрик попытался встретиться с коллегой глазами и взглядом напомнить ему, что это была беседа, а не допрос. Ссора с Кройцом только навредит делу. — Это моя единственная догадка, — всплеснул руками Леон. — Может, это прошлое Руне его настигло? Может, кто-то следил за домом и напал, когда нас не было? Это же были пасхальные каникулы. На острове оставались только мы пятеро. В любое другое время там было бы полно народу. Так что они правильно выбрали момент. — Никто в школе не желал им зла? Вы ничего не замечали? Странные звуки по ночам, например? — поинтересовался вдруг Йоста. Патрик удивленно взглянул на старика. — Нет, ничего такого не припомню, — нахмурился Леон. — Все было как обычно. — Можете рассказать побольше о семье директора? — попросил Хедстрём, отгоняя назойливую осу. — Могу, конечно. Руне всех держал в ежовых рукавицах. Так ему, по крайней мере, казалось. При этом он закрывал глаза на проступки своих детей. Особенно старших, Клаэса и Аннели. — На какие проступки он закрывал глаза? Приведите пример, — заинтересовался Патрик. — Ну, они были проблемными подростками. Клаэс издевался над слабыми за спиной отца. А Аннели… — Видно было, что Кройц пытается подобрать правильное слово. — Будь она постарше, ее можно было бы назвать нимфоманкой. — А жена Руне, Инес, каково ей было в той семье? — Нелегко. На ней был весь дом и Эбба. Да еще Клаэс с Аннели над ней постоянно издевались. Например, могли скинуть белье, которое Инес стирала весь день, в грязную лужу, или сжечь рагу, которое она поставила томиться на плите. Они постоянно ее мучили, но Инес не жаловалась. Она знала, что жаловаться Руне на его любимчиков не было никакого смысла. — А вы ей не могли помочь? — Мы ничего не видели, а значит, и доказать не могли. Но легко было вычислить, кто за всем этим стоял. — Леон посмотрел на полицейских. — Но зачем вам знать, какие в семье были отношения? Патрик задумался. По правде говоря, он и сам не знал, зачем ему это нужно, но интуиция подсказывала ему, что ключ к тайне надо искать в атмосфере, царившей на острове. Он нисколько не верил в ограбление или нападение секты. Да и что там было воровать? — Почему на острове остались на Пасху именно вы пятеро? — ответил Хедстрём вопросом на вопрос. — Перси, Йон и я остались, потому что наши родители уехали путешествовать. Себастиана оставили за плохое поведение — он на чем-то попался. А бедному Йозефу нужны были дополнительные занятия. Родители считали каникулы ненужной забавой: они попросили Руне за дополнительные деньги позаниматься с ним в праздничные дни. — Звучит так, будто и у вас были конфликты, — сказал Патрик. — Почему же? — спокойно встретил его взгляд Леон. Но вместо Хедстрёма ответил Йоста: — Четверо отпрысков богатых семейств, привыкших получать все, на что укажут пальцем. Естественно, между вами было соперничество. И Йозеф из бедной семьи, да еще и еврей… — Флюгаре сделал паузу. — А все мы знаем, каких взглядов сегодня придерживается Йон. — Йон тогда таким не был… — протянул Кройц. — Знаю, что его отцу не нравилась идея послать сына в школу, где учится еврейский мальчик, но по иронии судьбы именно они в школе были лучшими друзьями. Патрик кивнул. Интересно, что заставило Хольма так сильно измениться? Может, с возрастом он попал в зону влияния взглядов отца? Или на то есть другая причина? — А остальные? Что вы о них скажете? Леон задумался, а потом потянулся и крикнул в сторону гостиной: — Ия! Ты там? Сделаешь нам кофе?.. Перси — шведский аристократ до мозга костей, — продолжил он вспоминать, снова откинувшись на спинку инвалидного кресла. — Высокомерный и избалованный, но не злой. Просто привык с детства думать, что он лучше других. Любит похвастаться отвагой предков в бою, но сам боится собственной тени. А Себастиан, как я уже сказал, на все готов ради выгоды. Кстати, он даже на острове вел бизнес. Никто не знает, как ему это удавалось. Я думаю, он платил рыбакам за то, чтобы они доставляли на Валё шоколад, сигареты, лимонад, спиртное и порножурналы, которые он потом загонял по двойной цене. Кстати, на спиртном он, по-моему, и погорел. На веранду вышла Ия с подносом и поставила на стол чашки с кофе. Было видно, что она неплохо освоилась в роли домохозяйки. — Надеюсь, кофе вам понравится. Я так и не научилась управляться с этими машинами, — вздохнула женщина. — Конечно, — сказал Леон. — Ия не привыкла к столь спартанскому образу жизни. Дома в Монако кофе нам готовили слуги. Так что переезд сюда для нее — большая перемена. Патрику показалось, что он различил нотки сарказма в голосе Кройца, но тот быстро вернулся к роли любезного хозяина. — Сам я научился жить просто именно на Кальвё. В городе у нас были все мыслимые и немыслимые удобства, но на острове, — он посмотрел на море, — папа расставался с костюмом и ходил в шортах и футболке. Мы ловили рыбу, собирали землянику, купались… находили счастье в простых вещах. Он прервался, чтобы налить кофе. — Нельзя сказать, что все эти годы вы жили просто, — пробормотал Йоста. — Туше́, — усмехнулся Леон. — Да, простоты мне не хватало. Меня все время тянуло на приключения. — Искали адреналин? — спросил Патрик. — Это было бы слишком просто. Для меня приключения — это как наркотик, несмотря на то что я никогда не отравлял себя никакой химией. Я не мог жить без приключений. Начав однажды, уже не мог остановиться. По ночам лежал без сна, думая: можно ли залезть выше? Нырнуть глубже? Проехать быстрее? И встав утром, отправлялся искать ответ на эти вопросы. — Но теперь все в прошлом, — констатировал Флюгаре. Хедстрём в который раз пожалел, что не послал Йосту вместе с Мелльбергом на курсы ведения допросов, но Леон, судя по всему, не обиделся. — Да, в прошлом, — сказал он просто. — Где произошла авария? — решил спросить Патрик, раз уж об этом все равно зашла речь. — В Монако, — ответил Кройц. — Обычная автомобильная авария. Ия была за рулем. Как вам известно, дороги в Монако узкие, горные, с крутыми виражами. Ия увернулась от встречной машины, мы вылетели на обочину, машина перевернулась и загорелась… — Леон уставился перед собой, вспоминая аварию; в голосе его слышалась боль. — Знаете, как редко машины загораются на самом деле? Это в фильмах машины взрываются, стоит им столкнуться с препятствием. В жизни все по-другому. Но нам не повезло. Особенно мне — зажало ноги, и я не мог выбраться из машины. Чувствовал, как горят руки, ноги, одежда, лицо, потом потерял сознание. Знаю, что Ия вытащила меня из машины. Она обожгла себе все руки. В остальном она отделалась небольшими травмами — парой рваных ран и сломанными ребрами. Ия спасла мне жизнь. — Когда это случилось? — уточнил Хедстрём. — Девять лет назад. — И нет никаких шансов?.. — Йоста кивнул на инвалидное кресло. — Нет. Я парализован ниже талии. Мне еще повезло, что могу самостоятельно дышать, — вздохнул Кройц. — Но я быстро устаю и обычно сплю после обеда. Могу я еще чем-нибудь вам помочь, господа? Или могу просить меня извинить? Напарники переглянулись. Патрик поднялся первым: — Нет, думаю, у нас пока больше нет вопросов. Но если что, мы еще заедем. — Всегда пожалуйста. Полицейские пошли в дом. Леон покатился за ними в инвалидном кресле. Его жена спустилась вниз попрощаться с гостями. На пороге Йоста обернулся к Ие, торопившейся закрыть за ними дверь: — Можно взять адрес и телефон вашего дома на Ривьере? — Боитесь, что мы сбежим? — улыбнулась фру Кройц. Флюгаре пожал плечами. Ия записала адрес и телефон в блокнот, резким движением вырвала листок и протянула ему. Полицейский, не говоря ни слова, сунул его в карман. В машине он попытался обсудить встречу с Леоном, но Патрик его не слушал. Он был занят поисками мобильного телефона. — Я, наверно, забыл телефон дома, — сказал он наконец. — Можно одолжить твой? Прости. Я привык, что у тебя всегда с собой мобильный, и не взял свой, — развел руками его напарник. Хедстрём подумал было просветить Йосту, почему полицейскому так важно всегда иметь при себе телефон, но решил, что момент для этого не самый подходящий. — Заедем ко мне по дороге, — решил он. — Я заберу телефон. Они ехали молча. Патрика не оставляло чувство, что они упустили что-то важное в разговоре с Леоном. Он не понимал, касалось ли это того, что их собеседник сказал — или, наоборот, не сказал, — но интуиция подсказывала ему, что здесь что-то кроется. Шель с радостью предвкушал обед. У Карины вечером работа, вот она и предложила пообедать вместе дома. Им было сложно сочетать рабочие расписания. Карина работала посменно, и бывало, что они не пересекались неделями. Но Рингхольм ею гордился. Эта женщина была прирожденным бойцом. После его развода с Беатой она много работала, чтобы содержать их сына. Только потом Шель узнал, что у нее были проблемы с алкоголем, но и с этой проблемой она справилась самостоятельно. Удивительно, но отец Шеля Франтц принял ее болезнь близко к сердцу и уговорил Карину бросить пить. Это было совсем на него не похоже — такая доброта, думал Шель, все еще рассерженный на отца за его равнодушие к нему самому и его ребенку. А Беата была полной противоположностью Карине. Она вообще не хотела работать. Пока они жили вместе, она только и делала, что ныла о деньгах. Ныла, что его не повышают, а зарплату его не индексируют, но при этом сама работать даже не думала. «Я занимаюсь домом», — говорила она. Припарковав машину, Шель сделал глубокий вдох. Ему неприятно было вспоминать бывшую жену, вспоминать, каким он сам был рядом с ней. Как можно было потратить несколько лет своей жизни на такую женщину? Нет, он не жалел, что они завели ребенка. Жалел лишь, что так долго был слеп. Беата ослепила его своей красотой и молодостью, ему лестно было внимание молодой женщины, и он быстро попался в ее сети. Выйдя из машины, журналист запретил себе думать о Беате. Это только испортит ланч с его любимой женщиной. — Привет, милый! — обрадовалась ему Карина. — Садись. Еда почти готова. Я пожарила оладьи. Она поставила перед ним тарелку, и Рингхольм с наслаждением вдохнул идущий от нее аромат. Он просто обожал оладьи. — Как дела на работе? — спросила его подруга, присев напротив. Журналист посмотрел на нее с нежностью. Даже старела она красиво. Морщинки от смеха вокруг глаз ей очень шли. А ее любимое хобби — садоводство — обеспечило Карине эффектный загар. — Не очень, — вздохнул Шель. — Я пытаюсь узнать побольше о Йоне Хольме, но это не так легко. Он откусил кусочек. Божественно… — Может, обратиться к кому-нибудь за помощью? — предложила Карина. Корреспондент хотел было отмахнуться, но понял, что в ее словах есть смысл. В этом деле можно забыть о гордости. Все, что он собрал на Йона Хольма, говорило обо одном: есть еще что-то, что обязательно нужно вытащить на свет из тени, и он должен сделать это любой ценой. И неважно, кто получит славу. Впервые за свою карьеру журналиста Шель оказался в ситуации, о которой раньше только слышал. Он нашел историю, которая была важнее, чем он сам. Журналист резко вскочил. — Прости, мне нужно кое-что сделать! — Сейчас? — удивилась Карина. — Прости. Знаю, что ты приготовила еду, и я тоже предвкушал обед, но я… Увидев обиду в ее глазах, Шель чуть не присел обратно. Он разочаровывал ее уже столько раз, и меньше всего на свете хотел, чтобы это повторилось… Но тут лицо женщины просветлело. — Иди, — сказала она. — Делай, что нужно. Я знаю, что ты не бросил бы оладьи, если бы речь не шла о безопасности государства. Шель рассмеялся: — Да, что-то в этом роде. Нагнувшись, он поцеловал Карину в губы. Вернувшись в редакцию, журналист с минуту думал, что скажет. Одной интуиции и каракулей на бумажке маловато, чтобы привлечь внимание одного из ведущих политических обозревателей в Швеции. Он почесал бороду, и внезапно его осенило. Кровь, о которой говорила Эрика. Ни одна из газет еще не напечатала о сенсационной находке на Валё. Рингхольм практически закончил статью и рассчитывал, что «Богуслэнинген» будет первой, но ведь местные жители все равно уже все знают: слухи у них быстро распространяются. Это только вопрос времени, когда другие газеты пронюхают, а значит, ничего страшного не произойдет, если он поделится новостью, убеждал себя корреспондент. К тому же «Богуслэнинген» сможет потом сделать ряд подробных репортажей, опираясь на местный материал — ей не нужно гнаться за национальными газетами, которым нужны только кричащие заголовки. Собравшись с мыслями, Шель набросал несколько фраз в блокноте. Нужно было подготовиться к разговору со Свеном Никлассоном, политическим обозревателем из «Экспрессен», чтобы он захотел сотрудничать и тем более помогать простому журналисту с информацией о Йоне Хольме и «Гимле». Паула осторожно выбралась из лодки. Мелльберг ругался с ней всю дорогу — сначала в машине, а потом в лодке «Мин Луис», которую им дали спасатели. Но его слова не оказали на нее никакого воздействия. Бертиль хорошо знал дочь Риты и понимал, что если она что-то решила, то никогда не передумает. — Осторожно! Твоя мама убьет меня, если с тобой что-то случится! — крикнул он, хватая ее за руку. Его помощник Виктор в этот момент держал Паулу за другую руку. — Позвоните, когда вас надо будет доставить обратно, — сказал он своему шефу. Мелльберг кивнул и продолжил укорять падчерицу: — Не понимаю, с чего тебе взбрело в голову ехать со мной. Что, если стрелявший до сих пор там? Это может быть опасно. И ты рискуешь не только собой. — Анника звонила почти час назад. И, как я полагаю, Патрик с Йостой тоже скоро появятся. Наверняка она им тоже позвонила, — возразила Паула. — Но… — начал было Бертиль, но замолчал, так как они уже подошли к двери дома. — Эй! — крикнул он. — Мы из полиции! Из дверей показался светловолосый мужчина. Паула решила, что это, должно быть, Мортен Старк. В лодке она вытянула из отчима подробности дела. — Мы были в спальне. Решили, что там безопаснее всего… — объяснил хозяин дома. Он повернулся к лестнице, где стояли две женщины. При виде одной из них Паула удивилась: — Анна? Что ты тут делаешь? — Я делала замеры для интерьера, — ответила бледная, но сосредоточенная сестра Эрики. — Никто не ранен? — строго спросил Мелльберг. — Слава богу, нет, — ответила Анна. Остальные кивнули. — После того как вы позвонили в полицию, больше ничего не произошло, — уточнила Паула, оглядываясь по сторонам. Даже если стрелявший и сбежал, расслабляться не стоило. Надо было следить за малейшим шумом. — Мы ничего не слышали. Хотите посмотреть, куда попали пули? — спросила Анна, явно взявшая на себя командование. Мортен с Эббой молчали. Муж обнимал жену, а она стояла, скрестив руки на груди. Взгляд у нее был отсутствующий. — Конечно, — сказал Бертиль. — Это в кухне, — Анна остановилась на пороге и показала. — Стреляли вон через то окно. Паула оглядела комнату. Весь пол был усыпан осколками от разбитого стекла. — Кто-то был внутри, когда раздались выстрелы? И вы уверены, что их было много? — засыпала ее вопросами полицейская. — Эбба была в кухне, — сказала Анна, легонько толкая фру Старк в бок. Та медленно подняла голову и оглядела кухню так, словно видела ее впервые. — Я слышала только хлопок, — произнесла она. — Очень громкий. Я не поняла, что это. А потом еще один хлопок. — Два выстрела, — констатировал Мелльберг, входя внутрь. Паула пожалела, что с ними нет Патрика. Он бы помешал начальнику портить улики. — Ничего страшного, — догадался Бертиль о ее мыслях. — Я был на стольких местах преступления, сколько тебе не удастся посетить за всю твою карьеру, и прекрасно знаю, что можно, а что нельзя. Под его ступней треснул осколок стекла. Паула сделала глубокий вдох. — Я считаю, что мы должны подождать Турбьёрна с криминалистами, нельзя ничего тут трогать, — заявила она. Но Мелльберг проигнорировал ее слова. Он подошел прямо к задней стене кухни, куда попали пули. — А вот и отверстия. У вас есть пластиковые пакеты? — В третьем ящике сверху, — отозвалась Эбба. Полицейский выдвинул ящик и достал пару пакетов. Надев резиновые перчатки, висевшие на кране, он вернулся к стене. — Посмотрим. Она засела неглубоко, так что достать будет легко. Облегчим работу Турбьёрну… — сказал он, выковыривая из стены обе пули. — Но надо сделать фотографии… — возразила Паула. Мелльберг сделал вид, что не слышит. Вместо этого он с довольным видом положил пакет с нулями в карман шорт, снял перчатки и бросил их в мойку. Нужно думать об отпечатках пальцев, — сказал он, нахмурившись, — это важное доказательство. После стольких лет в полиции это сидит у меня в подкорке. Его падчерица так сильно закусила губу, что во рту у нее появился привкус крови. «Поторопись, Хедстрём!» — молила она про себя. Но никто не слышал ее мольбы, и шеф продолжал топтать место преступления. Фьельбака, 1931 Затылком она ощущала их взгляды. Люди думали, что Дагмар ничего не соображает, но это было не так. Им ее не одурачить, особенно Лауре. Она изображала хорошую девочку, чтобы люди ее жалели. Все в деревне восхищались тем, какая она хозяюшка, и охали, как бедняжке не повезло с матерью. Никто не знал, что на самом деле представляет собой Лаура. Но Дагмар видела ее насквозь и знала, что скрывается под этим вечно аккуратным видом. На ее дочери лежало то же проклятье, что и на ней самой. Только ее клеймо сидело глубоко под кожей, не видное чужому взгляду. И у Лауры та же несчастливая судьба, что и у ее матери, и пусть девчонка себе лишнего не воображает. Дагмар поежилась. На завтрак у нее была стопка самогона, которую она заела сухарем, стараясь накрошить как можно больше. Лаура ненавидела крошки на полу. Она спать не будет спокойно, пока все не уберет. Ей будет чем заняться по возвращении из школы. Дагмар нервно забарабанила пальцами по скатерти в цветочек. Женщину не оставляло чувство тревоги, из-за которого она не могла усидеть на месте. Двенадцать лет прошло с тех пор, как Герман ее покинул, но она до сих пор помнила прикосновения его рук к своему телу — телу, которое теперь было не узнать. Вся злость, которую она тогда испытала в больничной палате, давно прошла. Фрёкен Свенссон любила его, а он любил ее. Все вышло не так, как она хотела, но женщина знала, кто тому виной. Каждый день во сне и наяву она видела перед собой презрительное выражение лица Карин Геринг. Ей доставляло удовольствие унижать Дагмар и Лауру. Пьяная женщина еще сильнее забарабанила пальцами по скатерти. Только эти мысли и спиртное помогали ей просыпаться каждое утро. Она потянулась за газетой, лежавшей на столе. Денег на новые номера у нее не было, но она воровала газеты из коробок с макулатурой позади киоска. Дагмар всегда прочитывала их от корки до корки, жадно проглатывая любую информацию, касающуюся Германа. Он вернулся в Германию. В газетах упоминали Гитлера — это имя она тогда слышала от Германа в больнице. Дагмар читала, чувствуя, как нарастает ее волнение. Это тот мужчина, о котором писали газеты, был ее Германом, а не тот жирный безумец в больничной одежде. На фото в газете он был в униформе, и хотя несколько постарел и подурнел, вид у него был как у человека влиятельного. Дрожащими руками фрёкен Свенссон открыла газету. Похмелье ее не отпускало. С каждым днем организм требовал все больше алкоголя. Женщина поднялась, налила себе еще стакан, опустошила его одним глотком и присела, чувствуя, как внутри разливается блаженное тепло, унимающее дрожь. Она вернулась к газете. На последней странице ее внимание привлекла одна рубрика. Буквы плясали перед глазами, и она постаралась сосредоточиться на заголовке. «Супруга Геринга скончалась. Венок от Гитлера», — было написано там. Дагмар внимательно изучила снимки. На губах у нее появилась улыбка. Карин Геринг умерла. Женщина рассмеялась. Теперь ничто не помешает Герману вернуться к ней. Она с триумфом топнула ногой по полу. На этот раз Йозеф Мейер поехал в каменоломню один. По правде говоря, ему нравилось быть одному. Только в одиночестве удавалось заглянуть в глубь себя и найти ответы на мучившие его вопросы. Ему никто не был нужен. Иногда Мейер жалел, что он не такой, как все, жалел, что не чувствует себя частью сообщества, но открыться другим людям, даже членам собственной семьи, он не мог. В груди у него словно сидел крепкий узел. Йозеф чувствовал себя ребенком, прижавшимся носом к витрине игрушечного магазина и не решающимся войти внутрь, чтобы потрогать все эти чудесные игрушки. Он присел на камень. Мысли его снова обратились к родителям. Прошло десять лет со дня их кончины, а он по-прежнему чувствовал себя потерянным. Ему было стыдно за то, что у него были от них секреты. Отец всегда говорил, что доверие важнее всего, что они должны быть честными друг с другом. Он дал Йозефу понять, что ему известно: сын что-то от него скрывает. Но разве мог он открыть отцу такое? Его родители стольким пожертвовали ради него! Некоторые вещи рассказать просто невозможно. Во время войны они утратили всё — друзей, родственников, имущество, безопасность, родину, — всё, кроме веры и надежды на лучшую жизнь. А пока они страдали и мучились, Альберт Шпеер ходил по этой каменоломне и отбирал камни для постройки новой кровавой империи. Вообще-то Мейеру не было известно, появлялся ли здесь Шпеер лично, но кто-то из его помощников наверняка приезжал сюда. Война казалась событием из далекого прошлого. Каждый день в детстве Йозеф слышал рассказы о преследованиях евреев. Мальчику рассказывали, как их уничтожали, рассказывали о дыме, идущем из труб в концентрационных лагерях, рассказывали о лицах солдат, пришедших освобождать пленников. Швеция приняла их с распростертыми объятьями, но при этом упрямо отказывалась признать свою роль во Второй мировой войне. Каждый день отец говорил о том, что его новая родина должна покаяться. И если на руках родителей были вытатуированы номера, то у Мейера-младшего они отпечатались в сознании. Сложив руки в молитве, он поднял глаза к небу, прося дать ему сил, чтобы сохранить наследие своего народа, дать сил, чтобы и дальше выдерживать Себастиана, дать сил справиться с прошлым, которое мешало осуществить задуманное. Годы пролетели так быстро… Он успел забыть о том, что произошло. Человек сам творит свою историю. Йозефу хотелось бы стереть это происшествие из своего прошлого. Хорошо бы и Монссону пришла в голову такая идея. Поднявшись, Йозеф стряхнул пыль со штанов. Оставалось надеяться, что Бог услышит его молитвы из столь символичного места, воплощающего в себе прошлое и будущее. Из этих камней он сотворит знание, а вместе со знанием придут мир и понимание. Он выполнит долг перед своим народом, который столько времени угнетали и изничтожали. А когда его план осуществится, ему больше нечего будет стыдиться. Раздался звонок мобильного, но Эрика нажала на красную кнопку. Звонили из издательства. У нее сейчас не было времени разговаривать. В сотый раз она осматривала свой кабинет. Ей неприятно было думать, что кто-то был здесь и рылся в ее личных вещах. Кто это мог быть и что ему здесь было нужно? От этих мыслей ее оторвал звук открывшейся входной двери. Эрика мигом слетела вниз по лестнице на первый этаж и увидела в прихожей Патрика и Йосту. — Привет! — обрадовалась она. — Зайдете? Флюгаре явно нервничал — видимо, боялся, что муж Эрики догадается об их сговоре, и писательница решила его немного помучить: — Давно тебя не видела, Йоста, как жизнь? Он так покраснел, что Эрика невольно улыбнулась. — Все хорошо, — пробормотал Флюгаре, опустив взгляд в пол. — Дома все хорошо? — спросил Патрик. К его супруге вернулась серьёзность. Она на мгновение забыла, что кто-то был у них дома. Надо было бы рассказать мужу о своих подозрениях, но ведь доказательств у нее не было. Так что пока говорить на эту тему рано. К тому же расскажи она обо всем, Патрик перепугается. Он так сильно волнуется за свою семью, и если узнает, что в дом к ним кто-то забрался, еще не дай бог заставит их переехать. Лучше пока подождать. Но Эрика все равно не могла унять тревогу. Взгляд ее невольно обратился к двери на веранде, словно в ожидании преступника. Она собралась было ответить, как из кухни показалась Кристина с детьми. — Ты дома, Патрик? Знаешь, что только что произошло? Я думала, у меня будет инфаркт. Стою я себе в кухне, жарю блины и тут вижу в окно, как Ноэль на всех парах несется прямо к дороге. Не знаю, каким чудом мне удалось его догнать. Кто знает, что с ним могло случиться. Вы должны как следует запирать двери. Дети такие быстрые. Если что-то случится — будете жалеть всю жизнь… «Поразительно, как ей удается толкать такие речи на одном дыхании!» — подумала Эрика. — Я забыла закрыть дверь на веранду, — сказала она мужу, отводя взгляд. — Молодец, мама. Мы будем внимательнее, — ответил тот Кристине, после чего поймал сыновей и прижал их к себе. — Привет, дядя Йоста, — поздоровалась Майя. Весь красный, Флюгаре уставился на Эрику, но Патрик как будто бы ничего не заметил: он был занят с близнецами. Оторвавшись от детей, повернулся к жене: — Мы заехали за мобильным. Ты его не видела? — Ты забыл его на кухне, — ответила Эрика. Хедстрём сходил за ним. — Ты недавно звонила, — сказал он, просматривая входящие вызовы. — Что-то важное? — Нет, просто хотела сказать, что люблю тебя, — ответила Эрика, надеясь, что супруг ничего не заподозрит. — Я тоже тебя люблю, милая, — ответил Хедстрём, изучая экран телефона. — Пять пропущенных звонков от Анники. Лучше сразу перезвонить ей. Эрика пыталась подслушать его разговор, но ей мешала болтавшая без умолку Кристина. Однако выражение лица мужа сказало больше, чем слова. — Пальба на Валё. Кто-то стрелял в людей в доме. Анна тоже там. Это она вызвала полицию, — коротко сообщил Патрик, закончив разговаривать. Эрика прижала руку ко рту: — Анна? Она не пострадала? Как… Все, о чем она могла в тот момент думать, — все ли в порядке с сестрой. — Как я понял, никто не пострадал. Это хорошая новость, — Хедстрём повернулся к Йосте. — Но есть и плохая. Аннике пришлось звонить Мелльбергу. — Мелльбергу? — протянул его коллега. — Да. Так что нам лучше выехать туда как можно быстрее. — Но там же стреляют! — воскликнула Кристина. — Это моя работа, — раздраженно ответил Патрик. Мать наградила его ледяным взглядом, развернулась и вышла в гостиную. — Я с вами, — вызвалась Эрика. — Ни за что на свете! — Если Анна там, я тоже поеду! Хедстрём гневно посмотрел на жену: — Там какой-то безумец палит по людям в домах. Ты никуда не поедешь. — Но там же полиция! Я буду в полной безопасности, — Эрика начала натягивать кеды. — А кто присмотрит за детьми? — Кристина. Писательница выпрямилась и посмотрела на него взглядом, показывавшим, что возражения не принимаются. По дороге к гавани она продолжала тревожиться за сестру. Пусть Патрик злится сколько хочет. Анна — ее младшая сестра, и Эрика за нее отвечает. — Пюттан, ты там? Перси недоуменно оглядывал квартиру. Жена не говорила, что куда-то собирается. Они поехали в Стокгольм на пару дней отметить день рождения одного старого друга. На юбилее должны были присутствовать все сливки шведской аристократии, а также элита бизнес-сообщества. Причем важен был не размер компании, которую возглавляли приглашенные, а то, кем были их предки, какую они носили фамилию и какие школы посещали сами бизнесмены. Сам граф фон Барн отвечал всем этим критериям. Но разумеется, это его мало волновало. Так шла вся его жизнь. Быть аристократом для него столь же естественно, как и дышать. Но только сейчас есть риск остаться графом без замка, а это не сможет не сказаться на его положении в обществе. Конечно, он не скатится на уровень нуворишей, но и лидирующее место в свете потеряет. В гостиной он налил себе виски. «Макмира Прелюдиум», [17 - Сорт оригинального шведского виски.]пять тысяч крон за бутылку. Перси в голову бы не пришло пить виски другого качества. В день, когда ему придется пить «Джим Бим», [18 - Широко распространенный недорогой сорт бурбона (американского кукурузного виски).]он возьмет ружье и застрелится. Больше всего его расстраивало то обстоятельство, что он предал память своего отца, не оправдал его ожиданий. Перси был старшим сыном в семье. Ему всегда уделяли особое внимание. Без лишних эмоций отец дал его брату и сестре понять, что старший сын особенный, потому что когда-нибудь он унаследует все его состояние. Перси нравилось, когда отец ставил их на место. Но при этом будущий граф старался не замечать разочарования, с которым тот смотрел на него. В глубине души он знал, что отец считает его слабым, трусливым и избалованным. Ему не нравилось, что мать слишком нянчится с Перси, но та говорила, что ее первенец чуть не умер во младенчестве, и поэтому она будет заботиться о нем как можно лучше. Он родился на два месяца раньше и был маленьким, как цыпленок. Врачи сказали, что ребенок не выживет, но тогда, в первый и последний раз в жизни, Перси проявил силу воли. Вопреки всему, он выжил, хоть и отличался слабым здоровьем. Он выглянул в окно на площадь Карлаплан. Окна эркера выходили прямо на фонтан. С бокалом в руках фон Барн разглядывал толпу прохожих. Зимой там было мрачно и пусто, но летом скамейки заполнялись людьми, а дети играли и ели мороженое, греясь на солнышке. На лестнице послышались шаги. Перси напряг слух. Это Пюттан возвращается? Наверное, она ходила за покупками. Интересно, банк еще не заблокировал ее карту? От унижения граф весь сжался. Все-таки общество устроено неправильно. Как оно может требовать от него уплаты налогов? Да еще в таких размерах? Что это за коммунизм? Фон Барн сжал бокал в руке. Мэри и Чарльз умерли бы со смеху, узнай они о его проблемах. Они по-прежнему трезвонили направо и налево, что брат выгнал их из родительского дома и лишил причитавшегося им по праву. Внезапно мысли Перси обратились к Валё. Если бы он тогда не попал на этот остров, то ничего из того, о чем он запретил себе думать, не случилось бы. Вначале он был рад смене школы. Атмосфера в Лундсберге стала невыносимой с тех пор, как его обвинили в том, что он стоял и смотрел, как худшие ученики школы заставляли своего одноклассника — мальчика для битья — выпить слабительного перед церемонией окончания учебного года. Летний белый костюм бедняги в итоге стал коричневым. После этого происшествия старшего фон Варна вызвали к руководителю школы для разговора. Чтобы избежать скандала, ректор не стал наказывать Перси, но попросил родителей подыскать ему другое учебное заведение. Отец пришел в ярость. Ведь его сын ничего не делал, только смотрел, разве же это преступление? Однако ректор не отступал, и в конце концов, после наведения справок в нужных кругах, было принято решение устроить провинившегося подростка в интернат Руне Эльвандера на Валё. Отец вообще-то хотел отправить Перси учиться за границу, но мать была против этого и впервые в жизни настояла на своем. И Перси пришлось отправиться в лапы к Руне, о чем ему так неприятно было вспоминать… Фон Барн отпил еще глоток. Стыд можно смыть дорогим виски — этому его научила жизнь. Он оглядел квартиру, которую обставила Пюттан. Весь этот скандинавский минимализм с преобладанием белого был не в его вкусе, но пока супруга не притрагивалась к комнатам в усадьбе, его это устраивало. С квартирой пусть делает что хочет. Усадьба же должна остаться такой же, как при его дедах и прадедах. Это вопрос чести. Неприятное ощущение под ложечкой заставило Перси пройти в спальню. Пюттан уже должна была быть дома. Они были приглашены на вечеринку с коктейлями, и обычно в это время она начинала одеваться и прихорашиваться. В спальне все было как обычно, но чувство тревоги не уходило. Поставив стакан на стол, фон Барн подошел к шкафу супруги и открыл дверцу. Только несколько вешалок покачивались внутри от сквозняка. Шкаф был пуст. «Сложно поверить, что тут стреляли», — подумал Патрик, причаливая к пристани. На острове было поразительно тихо и спокойно. Не успел он привязать лодку, как Эрика уже спрыгнула на берег и бросилась к дому. Муж помчался вслед за ней, а за ними, задыхаясь, семенил Йоста. Но догнать супругу Хедстрём не сумел, и когда он подбежал к дому, она уже обнимала Анну. Мортен с Эббой сидели на диване, а рядом стояли Мелльберг и, к удивлению Патрика, Паула. Он понятия не имел, как она тут оказалась, но, по крайней мере, с ней можно было рассчитывать на толковый рапорт. — Все в порядке? — спросил он. — Да, только все потрясены произошедшим, особенно Эбба. Кто-то стрелял в окно, когда она была одна в кухне. Но мы не заметили никаких признаков присутствия нападавшего. Наверное, он убежал, — стала рассказывать Паула. — Турбьёрну звонили? — Да, они в пути, но Мелльберг уже начал сбор улик, если можно так выразиться. — Я нашел пули! — гордо продемонстрировал пакет Бертиль. — Они неглубоко засели, и их легко было вытащить из стены. Стреляли явно издалека. Патрик пришел в ярость, но понимал, что устраивать сцену бесполезно. Сжав руки в кулаки в карманах, он сделал глубокий вдох. Рано или поздно ему придется серьезно поговорить с шефом и напомнить ему правила поведения на месте преступления. А пока он повернулся к Анне, которая пыталась высвободиться из объятий сестры: — Где ты была в это время? — На втором этаже, — показала она. — А Эбба в тот момент пошла в кухню делать кофе. — А вы? — спросил Хедстрём у Мортена. — Ходил в подвал за краской. Я только приехал из деревни, сразу спустился в подвал и там услышал выстрелы, — весь бледный, ответил хозяин дома. — Чужих лодок у причала не было? — спросил Йоста. Старк покачал головой. — Нет, только лодка Анны. — И вы не видели посторонних лиц на острове? — Никого, — ответила Эбба, уставившись прямо перед собой. — Кто за этим стоит? — воскликнул Мортен. — Кто хочет нас убить? Это имеет отношение к открытке, которую мы получили? — К сожалению, мы пока не знаем, — вздохнул Патрик. — К какой открытке? — спросила Эрика. Ее супруг проигнорировал этот вопрос, но по ее взгляду понял, что рано или поздно жена вытянет из него ответ. — В кухню никому не входить, — распорядился он. — Надо осмотреть остров. Так что вам лучше поехать в деревню и пожить там, пока мы не закончим. — Но… — протянул Мортен. — Мы не хотели бы… — Нет, мы так и сделаем, — решительно заявила его жена. — И где мы найдем жилье в горячий сезон? — повернулся к ней Старк. — Можете пожить у нас. У нас есть комната для гостей, — неожиданно вступила в разговор Эрика. Патрик вздрогнул. Она совсем с ума сошла?! Предложить пожить у них людям, которых пытаются убить?.. — Ты уверена? — спросила Эбба. — Конечно. Заодно посмотришь все материалы, которые я собрала о твоей родне. Там много всего интересного. — Мне все же кажется… — неуверенно возразил Мортен, — что мне лучше остаться. Давай ты поедешь одна, дорогая. — Я бы предпочел, чтобы вы оба уехали, — сказал Патрик. — Я остаюсь, — Старк бросил взгляд на супругу, но та не протестовала. — Хорошо, тогда пусть Эбба, Эрика и Анна отправляются в деревню, а мы начнем работать, — решил Хедстрём. — Скоро должен прибыть Турбьёрн. Йоста, проверь тропинку к пляжу. Паула, осмотри все вокруг дома. А я пройдусь по острову. Жаль, у нас нет металлодетектора, но будем надеяться, что он бросил оружие под какой-нибудь куст. — Или в море… — сказал Йоста, переминаясь с ноги на ногу. — Может быть, но надо проверить. Патрик повернулся к Мортену. — Мне не нравится, что вы решили остаться здесь один, тем более на ночь. Старайтесь держаться подальше от окон. — Я буду работать на втором этаже, — голосом без всякого выражения ответил Старк. Патрик с сомнением посмотрел на него, но решил не вмешиваться. Все равно он не мог заставить живущего здесь человека покинуть остров против воли. Он подошел к Эрике и поцеловал ее в щеку: — Увидимся дома. — Да. Анна, поедем на твоей лодке? — спросила писательница, явно взяв лидерство над их маленькой женской группкой. Патрик невольно улыбнулся. Помахав женщинам на прощание, он вернулся к другой группе — самой странной группе полицейских, которую ему доводилось видеть. Будет чудо, если они вообще хоть что-то найдут. Дверь открылась. Сняв очки, Йон Хольм отложил книгу. — Что ты читаешь? — спросила Лив, садясь на кровать. Он повернул книгу так, чтобы ей видно было обложку — «Раса, эволюция и поведение» Филиппа Раштона. — Хорошая. Я ее читала несколько лет назад. Взяв руку жены в свои, Хольм улыбнулся: — Жаль, что отпуск подходит к концу. — Если это, конечно, можно назвать отпуском. Ты же каждый день работал. По скольку часов? — Ты права, — нахмурился Йон. — Опять думаешь о той статье? — Нет. Здесь ты тоже была права: о ней все скоро забудут. — Тогда что тебя тревожит? «Гимле»? Политик с тревогой посмотрел на жену. Такие вещи лучше не произносить вслух. Только самые доверенные лица знали об этом проекте. И он горько раскаивался в том, что сразу не сжег ту записку. Непростительная ошибка, хоть и нельзя быть уверенным в том, что это писательница ее украла. Может, ее сдуло ветром или она завалялась где-то в доме? Но интуитивно Йон чувствовал, что это не так. Записка была в куче бумаг до прихода Эрики Фальк, а после ее ухода исчезла. — Все будет хорошо! — погладила его по щеке Лив. — Я верю в этот проект. Мы многого достигли, но нам нужно что-то поменять, чтобы достичь большего. Нам нужны перемены. Это будет всем на пользу! — Я люблю тебя, — искренне признался Хольм. Никто не понимал его так, как эта женщина. Они разделяли мысли и стремления друг друга. Лив была единственным человеком, которому он полностью доверял. Только ей было известно, что произошло с его семьей. Конечно, многие слышали о тех событиях, но со слухов, сам он никому не рассказывал свою историю. Никому, кроме Лив. — Можно мне остаться с тобой на ночь? — внезапно спросила жена. Йон испытал противоречивые чувства. В глубине души ему хотелось спать, ощущая рядом ее теплое тело, чувствуя аромат ее волос. Но он знал, что ничего не выйдет. Близость предполагала ожидания, которых он не мог оправдать, и обещания, которые он не мог выполнить. Лучше избежать разочарования. — Может, попробуем снова? — испуганно спросила фру Хольм, лаская его руку. — Столько времени прошло, может, что-то… изменилось? Ее муж резко отдернул руку и отвернулся. Он чувствовал, что задыхается. Воспоминания о собственной немощи были невыносимы. Нет, он больше не выдержит. Визиты к врачу, синие таблетки, странные насосы, выражение глаз Лив при каждой безуспешной попытке… Нет, он не может. — Пожалуйста, уходи, — попросил он, закрываясь книгой, как щитом. Невидящим взглядом Йон уставился в страницы книги, слушая, как супруга поднимается с кровати, выходит из спальни и закрывает за собой дверь. Очки для чтения он так и не надел. Патрик вернулся домой поздно. Эрика сидела одна на диване перед телевизором. Детей она давно уложила, но сил убирать за ними игрушки не было, и отцу семейства пришлось лавировать между ними. — Эбба спит? — спросил он, садясь на диван. — Заснула в восемь. Она была совсем без сил. — Неудивительно, — сказал Хедстрём, закидывая ноги на журнальный столик. — Что ты смотришь? — Шоу Леттермана. [19 - Дэвид Майкл Леттерман (р. 1947) — американский комик, ведущий популярной программы «Вечернее шоу с Дэвидом Леттерманом» на телеканале CBS.] — Кто гость? — Меган Фокс. [20 - Меган Дениз Фокс (р. 1986) — американская актриса и фотомодель.] — Ооо… — протянул Патрик. — Будешь теперь заниматься сексом с женой и представлять на ее месте Меган Фокс? — подмигнула ему Эрика. — Вполне возможно, — ответил ее муж, зарываясь носом ей в шею. Она в шутку оттолкнула его, но потом ее лицо стало серьезным. — Как все прошло на Валё? Хедстрём вздохнул. — Плохо. Мы искали до темноты, но ничего не нашли, несмотря на помощь команды Турбьёрна. — Ничего? — Никаких следов. Наверное, он или она выбросили оружие в воду. Может, хоть пули что-то дадут… Их отправили на анализ. — А что это за открытка, о которой говорил Мортен? Патрик ответил не сразу. Он не мог делиться подробностями расследования с женой, но при этом знал, что Эрика умна и ее выводы могут помочь им в этом деле. Поколебавшись, он все же решился рассказать о странных анонимных поздравлениях фру Старк. — Эбба всю жизнь получает открытки, подписанные буквой Й. Раньше они никогда не содержали угроз. До недавнего времени. Мортен принес нам последнюю открытку, и в ней послание совсем иного рода. — И вы думаете, отправитель стоит за происшествиями на Валё? — Мы пока ничего не думаем, но этим надо заняться поплотнее. Я собираюсь поехать завтра с Паулой в Гётеборг, чтобы поговорить с приемными родителями Эббы. Йоста в этом деле не мастак, как ты знаешь. А Паула умоляла позволить ей поработать. Она дома от скуки на стены лезет. — Только пусть не перенапрягается. Беременные часто переоценивают свои силы. — Ты такая наседка, — улыбнулся Хедстрём. — Я же отец троих детей! Значит, я и эксперт по беременным женщинам. — Позволь кое-что уточнить! — запротестовала писательница. — Это не ты был беременным, это не у тебя была утренняя тошнота, распухшие лодыжки, судороги, изжога, и не ты двадцать два часа рожал в муках ребенка, и не тебе делали кесарево… — Понял-понял, — взмахнул руками Патрик. — Я обещаю присматривать за Паулой. Мелльберг мне не простит, если с ней что-то случится. Он на все готов ради семьи. Этого у Бертиля не отнять. По экрану пошли титры. Эрика стала щелкать пультом. — Кстати, что там делает Мортен один в доме? Почему он решил остаться? — спросила она. — Не знаю. Мне не понравилась эта идея. Мне кажется, муж Эббы не в себе. Выглядит он спокойным, но это спокойствие кажется мне обманчивым. Он как утка, которая, казалось бы, плавно скользит по воде, и не видно, как лихорадочно она перебирает лапами там, внизу. Понимаешь, о чем я? — Прекрасно понимаю. Эрика продолжала перебирать каналы. Наконец она остановилась на «Смертельной добыче» на «Дискавери» и стала без всякого интереса смотреть, как люди ловят в шторм крабов. — Эбба с вами не поедет? — поинтересовалась она через некоторое время. — Нет, думаю, будет лучше поговорить с ними без нее. Паула придет в девять, и мы поедем на «Вольво» в Гётеборг. — Хорошо, тогда я покажу Эббе собранные материалы. — Я их тоже не видел. Там есть что-то нужное? — Нет, все важное я тебе уже рассказала. То, что я узнала о родных Эббы, касается далекого прошлого и может быть интересно только ей. — Все равно, можешь мне показать их тоже. Но не сегодня. Сегодня я хочу только обнимать тебя, — Патрик прижался к Эрике еще крепче и положил ей голову на плечо. — Боже, какая опасная работа у этих парней! Какое счастье, что я не ловец крабов. — Да, милый, я тоже рада. Слава богу, ты не промышляешь ловлей крабов, — засмеялась писательница и поцеловала мужа в макушку. Порой Леону казалось, что его суставы свистят. Этоначалось после аварии. Перед этимвсе части тела у него болели и чесались, словно предупреждая о том, чтоскоро будет, как удушливая жара предупреждает о скорой грозе. Именно это Кройц теперь и чувствовал. Ия хорошо его знала и обычно начинала ссориться с ним накануне, чтобы отвлечь мужа от депрессии, но на этот раз все было иначе. На этот раз она его избегала, старалась не встречаться с ним в доме. Это необычное поведение интриговало Леона. Его главным врагом всегда было бездействие. В детстве папа смеялся над ним, потому что Кройц-младший не мог сидеть спокойно и все время шалил. Ему нравилось испытывать терпение родителей. Мама охала и ахала над его ссадинами и переломами, но отец сыном гордился. После той Пасхи Леон не видел отца — сразу уехал за границу, не прощаясь с родными. Годы шли, но Кройц все время был слишком занят, чтобы навещать их. Папа был щедр и переводил деньги на счет сразу, как только они заканчивались. Он никогда не пытался контролировать Леона, предоставив ему самому выбирать себе дорогу в жизни. Вся жизнь его была сплошным свободным полетом, и однажды он подлетел слишком близко к солнцу и обжег себе крылья. К тому времени родители были уже мертвы. Это было к лучшему: они не видели, что сделала с ним авария на узкой горной дороге. Леон был рад, что отец не застал его в таком состоянии. Зато его видела таким Ия. Они много лет провели вместе, но теперь Кройц чувствовал, что они приближаются у критическому моменту. Достаточно небольшой искры, чтобы разгорелся пожар. И это он, Леон, должен поднести к хворосту спичку. Он прислушался. В доме было тихо. Наверное, Ия уже легла. Взяв мобильный, Леон выехал на веранду и начал набирать номер. Затем, обзвонив всех, одного за другим, положил руки на колени и устремил взгляд вдаль. В темноте вся деревня светилась огнями, как рождественская гирлянда, и только в доме на Валё было темно. Кладбище Лёве, 1933 Два года прошло со смерти Карин, а Герман так и не приехал за ней. Верная, как собака, Дагмар ждала, пока дни становились неделями, недели — месяцами, а месяцы — годами. Она продолжала следить за новостями в газетах. Геринг стал министром в Германии. На фото, в униформе, он выглядел так эффектно! Влиятельный человек, соратник Гитлера, важная персона… Пока он делал карьеру в Германии, Дагмар могла терпеливо ждать, но когда в газетах появилась информация, что он снова в Швеции, она решила, что раз ее любимый так занят и не может приехать к ней, то она приедет к нему сама. Супруга известного политика должна уметь подлаживаться под расписание мужа. Наверное, ей придется переехать в Германию. Но девчонку брать с собой нельзя. Мужчина его статуса не может иметь внебрачную дочь. Все равно Лауре уже тринадцать: она сама может позаботиться о себе. Газеты не писали, где живет Герман, и Дагмар не знала, где его искать. Она поехала по старому адресу на Оденгатан, но там ей открыл неизвестный мужчина и сказал, что Геринги давно уже не живут в этом доме. Дагмар долго стояла перед подъездом, пока не вспомнила, на каком кладбище похоронена Карин. Может, Герман там? Кладбище Лёве было где-то под Стокгольмом, и после недолгих поисков Дагмар села на нужный автобус. Теперь она сидела на корточках перед надгробием с выбитыми на нем именем Карин и свастикой. Ветер срывал с деревьев желтые листья. Октябрьский воздух был холодным, но Дагмар ничего не замечала. Она думала, что со смертью Карин ее ненависть к этой женщине утихнет, но, сидя перед ее могилой в драном пальто, не могла не думать обо всех тех лишениях, которые ей пришлось терпеть все эти годы. В ней снова проснулась ярость. Вскочив, она сделала шаг назад и бросилась прямо на камень. Острая боль пронзила все тело, но надгробие не сдвинулось с места. Расстроенная, Дагмар бросилась вырывать с корнями цветы, которыми была засажена могила. Потом попыталась выдрать железный крест. Это ей удалось; она оттащила его подальше от могилы и выпрямилась, с удовольствием разглядывая проделанную работу. Внезапно кто-то схватил ее за руки. — Что, черт возьми, вы делаете?! — крикнул высокий широкоплечий мужчина. Дагмар блаженно улыбнулась. — Я будущая фру Геринг. Герман думает, что она не заслуживает такой красивой могилы, так что я исполнила его желание и теперь поеду к нему. Она улыбалась во весь рот, но мужчина только покачал головой. Не выпуская ее руки, он потащил Дагмар за собой в церковь. Она еще улыбалась, когда приехала полиция. Коттеджи в Фалькенлидене были слишком маленькими. Дан собрался с детьми в Гётеборг; все утро они паковали вещи, и жена все время путалась у них под ногами. Где бы она ни была, Анна чувствовала, что мешает; к тому же ей пришлось несколько раз сбегать на заправку, чтобы купить фруктов, сладостей, напитков и комиксов в дорогу. — Всё собрали? — спросила она, разглядывая гору вещей в холле. Дан сновал между домом и машиной, пытаясь загрузить вещи. Ей уже сразу было понятно, что это невозможно, но Анна молчала. Это его проблемы. Это он предоставил детям самим собрать себе сумки. Естественно, они взяли с собой всё, что хотели, и получилось очень много. — Уверена, что не хочешь с нами? Боязно как-то оставлять тебя одну после всего, что случилось вчера, — сомневался Дан. — Ничего страшного. Будет неплохо побыть в тишине пару дней, — Анна послала супругу умоляющий взгляд, чтобы он понял и не обижался. — Я понимаю, милая. Тебе не нужно объяснять. Отдыхай и позаботься о себе. Ешь, плавай, гуляй, делай покупки. В общем, делай что хочешь, главное, чтобы дом устоял до нашего возвращения, — пошутил он, обнимая жену на прощание, и вернулся к сумкам. Горло сдавило. Анна чуть не сказала, что передумала, но прикусила язык. Ей необходимо было время, чтобы поразмышлять, и не только о том, что случилось вчера. Нужно было подумать о том, что будет дальше. Нельзя жить, постоянно оглядываясь назад. Пора принять решение. Отбросить прошлое и смотреть в будущее. — Почему ты не едешь с нами? — потянула ее за рукав Эмма. Анна присела на корточки перед дочкой. Поразительно, как та выросла за весну! Уже совсем большая стала… — Я же тебе говорила, что у меня много дел… — стала объяснять девочке мать. — Но мы же пойдем в Лисеберг! — Эмма посмотрела на нее как на безумную. Наверное, в мире восьмилетних детей никто добровольно не отказывается от похода в парк развлечений. — В следующий раз я обязательно с вами поеду, — пообещала Анна. — И ты же знаешь, какая я трусиха. Я боюсь кататься на каруселях. Ты гораздо смелее меня. — Конечно! — гордо вытянулась девочка. — Я поеду даже на тех, на которых боится кататься папа. Сколько бы раз Анна ни слышала, как Эмма и Адриан называют Дана папой, каждый раз это трогало ее до слез. И это было еще одной причиной, почему ей так нужны были эти два дня в одиночестве. Нужно найти способ снова стать нормальным человеком. Ради семьи. Она поцеловала дочь в щечку: — Увидимся в воскресенье вечером. Эмма побежала к машине, а ее мать устало облокотилась на дверной косяк и, скрестив руки на груди, принялась наблюдать за спектаклем. Дан весь вспотел. Видимо, он начал понимать, что проект оказался сложнее, чем он ожидал. — Боже мой, сколько вещей они с собой взяли! — вздохнул он, утирая лоб. Багажник уже был полон до краев, а в холле еще оставалась целая куча сумок. — Ничего не говори! — предостерег он Анну, увидев, что она смотрит на него. Она всплеснула руками: — Я ничего не видела! — Адриан! Тебе действительно нужно брать с собой Дино? — спросил Дан, доставая любимую игрушку мальчика — огромного плюшевого динозавра, полученного в подарок на Рождество от Эрики и Патрика. — Если Дино не поедет, я тоже останусь дома! — завопил Адриан, выхватывая зверя из рук отчима. — Лисен! — крикнул Дан. — Ты уверена, что хочешь взять с собой всех твоих Барби? Может, выберешь двух самых красивых? Лисен ударилась в слезы. Анна покачала головой и послала мужу воздушный поцелуй: — Это твоя битва. Я не вмешиваюсь. Удачи! Она вернулась в спальню, легла на кровать поверх одеяла и включила телевизор. Пощелкав пультом, остановила свой выбор на шоу Опры. Себастиан раздраженно отшвырнул в сторону блокнот. У него было плохое настроение, при этом без всяких на то причин. Все шло по плану. Ему нравилось управлять Перси и Йозефом. Состояние дел было прекрасное и обещало хорошую выгоду. Монссон не уставал удивляться людям. Уж он-то никогда бы не связался с таким типом, как он сам, но фон Барн и Мейер оба были в отчаянном положении, хотя у них и не было ничего общего. Перси боялся, что у него отберут наследство, Йозеф боялся, что умрет, не успев искупить свой долг перед предками. При этом мотивы аристократа были понятны Себастиану; тот рисковал утратой очень важных в жизни вещей — денег и статуса. А вот причины страха Йозефа оставались для него загадкой. Идея открыть музей Холокоста была просто безумной. Из этого ничего не выйдет, и надо быть идиотом, чтобы этого не понимать. Монссон встал у окна. В гавани было полно лодок с норвежскими флагами. На улицах повсюду слышалась норвежская речь. Себастиан не имел ничего против. Он провел с норвежцами много отличных сделок с недвижимостью: они охотно тратили нефтяные доллары и давали двойную цену за дом с видом на море на шведском побережье. Потом взгляд его обратился к Валё. Зачем Леон вернулся? Кто его просил ворошить муравейник? Монссон подумал о Леоне и Йоне. Они тоже были в его власти, но он всегда был слишком умен, чтобы воспользоваться этим. Вместо этого он, подобно хищнику, нашел самых слабых в стае и отбил их. А теперь Кройцу зачем-то понадобилось снова собрать стаю, и Себастиан чувствовал, что это не в его интересах. Но процесс уже начался, и не в его правилах было переживать из-за того, на что он не мог повлиять. Эрика выглянула в окно, проверить, отъехала ли машина Патрика, затем бросилась поспешно одевать детей. Эббе она оставила записку, в которой сообщила, что уезжает по делам и что завтрак в холодильнике. Йосте писательница отправила сообщение еще утром, предупредив его о своем визите. — Куда мы едем? — спросила Майя, сидя сзади с куклой в руках. — К дяде Йосте, — ответила ее мать и тут же пожалела об этом, осознав, что девочка непременно расскажет все Патрику. Ну что ж, рано или поздно это должно было случиться. Эрику куда больше пугало другое: она утаила от мужа, что в их доме кто-то был. Но, свернув на Анрос, Эрика решила пока не думать о том, кто шарил в ее кабинете. К тому же у нее уже был ответ на этот вопрос. Или, точнее сказать, было два варианта ответа. Или кто-то решил, что ей удалось обнаружить что-то важное в деле об исчезновении на Валё, или это имеет отношение к ее визиту в дом Йона Хольма и записке, которую она оттуда прихватила. Женщина больше склонялась ко второму варианту. — Ты всех детей с собой притащила? — якобы недовольным тоном спросил Флюгаре, открыв ей дверь; но в глазах его плясали искорки смеха. — Если у тебя есть какие-нибудь ценные безделушки, лучше сразу их убери, — посоветовала его гостья. Близнецы застеснялись и вцепились Эрике в ноги, но Майя радостно обняла старого полицейского: — Дядя Йоста! Тот застыл, не зная, как реагировать на это горячее приветствие, но потом черты его лица смягчились, и Флюгаре поднял ребенка на руки. — Какая красивая девочка! — воскликнула он, внося Майю в дом. — Я накрыл стол в гостиной. Эрика подняла близнецов и последовала за ними, украдкой разглядывая дом Йосты, находившийся прямо рядом с полем для гольфа. Она не ожидала от его жилья чего-то особенного, но все равно дом Флюгаре ее приятно удивил. Он не был похож на жилище холостяка, в нем было красиво и уютно. Повсюду чистота, ухоженные комнатные растения на подоконнике. Сад позади дома тоже был в прекрасном состоянии, хотя он был таким маленьким, что ухаживать за ним не составляло особого труда. — Им можно есть булочки с морсом или вы из тех родителей, что держат детей на диете? — спросил Йоста, сажая Майю на стул. Эрика невольно улыбнулась. Он что, в свободное время тайком читает журнал «Мама»? — Они обожают морс с булочками, — ответила она, опуская сыновей на пол. Те тут же принялись исследовать сад. Их сестра тоже заприметила кусты малины и слезла со стула. — Можно ей есть малину? — спросила Эрика, уже хорошо знавшая свою дочь: после нее на кустике не останется ни ягодки. — Конечно, — ответил хозяин, наливая им кофе. — Ее все равно едят только птицы. Май-Бритт варила варенье, но я этим не занимаюсь. Эбба… Он закусил губу. — Что Эбба? Эрике вспомнилось лицо фру Старк, когда они плыли с Валё. Видно было, что она рада отъезду с острова, но ее не оставляет тревога за мужа. Несчастная женщина разрывалась между желанием уехать и остаться. — Эбба тоже съедала всю малину, — неохотно отозвался Йоста. — В то лето, когда она у нас жила, на варенье ничего не осталось. Но Май-Бритт не жаловалась. Так приятно было смотреть на нее в одном платьице, когда она ела малину, вся перемазанная соком. — Эбба у вас жила? — Да, но только одно лето. Потом она переехала к новым родителям в Гётеборг. Эрика сидела молча, пытаясь переварить услышанное. Поразительно. Собирая информацию, она нигде не видела, чтобы фру Старк жила у супругов Флюгаре. Но теперь ей стало понятно, почему Йоста принимает это дело так близко к сердцу. — Вы не хотели ее оставить? — спросила она наконец. Полицейский уставился в чашку с кофе и нервно размешивал сахар. Эрика пожалела, что спросила. Ее собеседник не смотрел на нее, но от нее все равно не укрылись появившиеся у него на глазах слезы. Йоста кашлянул: — Если бы мы только могли… Мы обсуждали это снова и снова. Но Май-Бритт считала, что мы не годимся на роль ее приемных родителей, и я позволил ей уговорить себя. Мы думали, что нам нечего ей предложить. — А после того, как она уехала в Гётеборг, вы общались? Йоста помедлил с ответом, но потом покачал головой: — Нет, мы решили, что лучше будет вообще не общаться. В тот день, когда она уехала… Он был не в состоянии закончить фразу, но Эрика поняла все без слов. — И каково это — встретить ее после стольких лет? — спросила она осторожно. — Немного странно. Она теперь взрослая женщина. Незнакомый человек. Но я вижу в ней ту маленькую девочку, обрывавшую с куста малину и улыбавшуюся, когда на нее смотрели. — Теперь она редко улыбается. Флюгаре нахмурился. — Знаешь, что случилось с их сыном? — Нет, я не отважилась спросить. Но Патрик с Паулой поехали в Гётеборг поговорить с приемными родителями Эббы, так что они наверняка все узнают. — Мне не нравится ее муж, — вдруг сказал Йоста, протягивая руку за булочкой. — Мортен? Почему? Что с ним не так? Видно, правда, что у них проблемы в отношениях, но ведь они потеряли ребенка. Я знаю по опыту моей сестры, как это может повлиять на отношения между супругами. Совместное горе не всегда сближает. — Ты права, — кивнул Йоста. Эрика по его лицу поняла, что он хорошо знает, что она имеет в виду. Они с Май-Бритт потеряли своего первого и единственного ребенка сразу после рождения. А потом они потеряли еще и Эббу. — Дядя Йоста, смотри! Тут столько малины! — крикнула Майя. — Кушай-кушай! — крикнул он девочке. — Не хочешь как-нибудь с ними посидеть? — спросила Эрика в шутку. — Для трех я уже староват, но с девочкой могу помочь, если понадобится. — Спасибо, — ответила писательница, решив в скором будущем попросить Йосту посидеть с Майей. Видно было, что дочке он нравится и что она может заполнить пустоту в его сердце. — Что ты думаешь о том, что случилось вчера? — перевела Эрика разговор на другую тему. Йоста покачал головой. — Ничего не думаю. Семья исчезла в семьдесят четвертом. Скорее всего, их убили. С тех пор все было тихо, пока Эбба не вернулась на Валё. Дальше начался кошмар. Почему? — Но ведь она ничего не видела в детстве. Она была слишком мала. — Скорее кто-то хотел помешать им найти кровь. Но выстрелы вчера? Ведь кровь уже обнаружили! — Открытка, о которой говорил Мортен, свидетельствует о том, что кто-то желал ей зла. Но открытки она получала всю жизнь. Значит, происходящее имеет отношение к прошлому Эббы, хотя их отправитель начал угрожать только сейчас. — Я… — начал было Флюгаре, но из-под малиновых кустов раздались детские вопли, и Эрика бросилась туда: — Майя, не толкай Ноэля! Она принялась разнимать детей, затеявших драку из-за ягод. — Но Ноэль ест мою малину… — разнылась Майя, пытаясь пнуть брата. Эрика взяла дочь за руку и строго на нее посмотрела: — Прекрати! Нельзя пинать младших. И малины на всех хватит, — она показала на ветку с сочными спелыми ягодами. — Но я хотела ту малину! — ныла девочка, явно решившая, что с ней поступают несправедливо. Мать отпустила ее руку и взяла на руки плачущего Ноэля. Воспользовавшись моментом, Майя сбежала к Флюгаре. — Дядя Йоста, — всхлипывала она, — Ноэль съел мою малину! Оглядев перепачканную соком девочку, тот поднял ее и посадил себе на колени. — Тише, милая, — сказал он, гладя малышку по голове. Это получилось у него так естественно, словно он всю жизнь только тем и занимался, что утешал расстроенных трехлеток. — Знаешь, та малина не самая лучшая… — Не самая? — Майя тут же прекратила плакать и удивленно взглянула на Йосту. — Нет. Однако я знаю, где самые вкусные ягоды. Но это будет наш с тобой секрет. Нельзя рассказывать его братикам. И даже маме нельзя. Обещаешь, что не расскажешь? — Обещаю! — Хорошо, — Йоста наклонился и прошептал что-то девочке на ухо. Майя внимательно выслушала, слезла с его колен и зашагала к кустам. Ноэль уже успел успокоиться, и Эрика вернулась к столу. — Что ты ей сказал? — заинтересовалась она. — Где самая вкусная малина? — Если я тебе расскажу, мне придется тебя убить, — улыбнулся Флюгаре. Писательница повернулась к дочке. Та на цыпочках тянулась к самым высоким веткам, до которых братья не могли дотянуться. — А ты хитрец, однако! — усмехнулась Эрика. — Так о чем мы говорили? Да, о выстрелах на острове. Тебе удалось выяснить, куда делись личные вещи той семьи? Это было бы просто бесценным источником информации. Их же не могли выбросить? Неужели никто после их исчезновения не прибрался в доме? Они что, действительно одни делали всю работу по дому и в саду? Йоста резко выпрямился: — Боже мой, я идиот! Иногда мне кажется, что у меня старческий маразм. — Ты о чем? — изумилась его гостья. — Я должен был вспомнить раньше… Хотя он занимался инвентарем, но все равно я должен был вспомнить раньше… — Ты о ком? — О старьевщике Улле! — Улле? Ты имеешь в виду того мужика, который держит лавку старья в Брэке? А он какое отношение имеет к Валё? — Он тогда часто бывал на острове, помогал по хозяйству и с ремонтом. — Думаешь, он взял вещи? — Вполне вероятно. Улле собирает все, что попадается ему на пути. Так что я не удивлюсь, если это он забрал вещи Эльвандеров. — Вопрос, что он с ними потом сделал. — Хочешь сказать, что Улле способен расстаться со своим хламом? Эрика расхохоталась: — Нет. Скорее всего, они все еще у него. Может, поедем с ним поговорим? Она поднялась было со стула, но Йоста жестом остановил ее: — Спокойствие. Если вещи пролежали там тридцать лет, то за один день ничего с ними не случится. А детей брать с собой в такое место не стоит. Я ему потом позвоню, и мы съездим, когда тебе будет с кем оставить малышей. Эрика понимала, что он прав, но все равно не могла унять нетерпение. — Как она? — спросил вдруг Флюгаре. Писательница не сразу поняла, кого он имеет в виду. — Эбба? — переспросила она. — Неважно. Она измотана. По-моему, она рада, что уехала с острова. — И от Мортена… — Да, мне кажется, в твоих словах есть доля правды. На острове они только действуют друг другу на нервы. Кстати, Эбба заинтересовалась историей своих предков. Я хочу показать ей то, что обнаружила. Думаю сделать это сегодня вечером, когда дети заснут. Наверняка ей будет интересно. У ее семьи, мягко говоря, сложная история. — Да… — протянула Эрика, отпивая холодный кофе, скорчила гримаску и продолжила: — Кстати, я говорила с Шелем из «Богуслэннинген». Он рассказал мне о прошлом Йона Хольма. В том числе о семейной трагедии, которая сделала его нацистом. Потом она рассказала и о записке, которую украла из дома политика. — «Гимле»? — удивился Йоста, услышав незнакомое слово. — Понятия не имею, что это значит. Но вряд ли это имеет отношение к Вале. — Нет, но ее пропажа могла заставить его нанять кого-то, кто влез в наш дом, пока нас не было. У вас в доме кто-то был? — заволновался старик. — И что говорит Патрик? Эрика промолчала. — Ты ничего ему не сказала? — уставился на нее Йоста. — Почему ты думаешь, что за этим стоит Йон? — Это только моя теория. Впрочем, ничего страшного не случилось. Просто кто-то вошел в дом через заднюю дверь, попытался залезть в мой компьютер и просмотрел мои документы. Но ничего не пропало. И жесткий диск цел. — Патрик с ума сойдет, если узнает. А если узнает, что я в был в курсе и ничего не сказал, он меня просто убьет. Женщина вздохнула: — Я расскажу ему. Самое главное — это то, что в моем кабинете есть нечто, что кто-то считает очень важным. Таким важным, что готов ради этого влезть ко мне в дом. И я не удивлюсь, если это будет записка Йона. — Не думаю, что он на это способен. Он не пошел бы на такой риск, ведь это преступление — вторгаться в чужое жилье. К тому же в этом доме живет семья полицейского. — Видимо, он считал, что это стоит того. Но я отдала записку Шелю, чтобы он разобрался в том, что означает ее содержание. — Хорошо. Но все равно расскажи об этом Патрику. Иначе мне плохо придется. — Расскажу, — устало согласилась Эрика. Меньше всего ей хотелось рассказать это мужу, но делать было нечего. Йоста покачал головой. — Интересно, что Патрику с Паулой удастся разузнать в Гётеборге. — И будем надеяться, что нам удастся что-то узнать у старьевщика Улле, — сказала его гостья, обрадованная сменой темы. — Да, будем надеяться. Больница Святого Йоргена, 1936 — Очень маловероятно, что вашу мать выпишут из больницы в ближайшем будущем, — сообщил Лауре доктор Янссон, седовласый мужчина с бородой, похожий на Деда Мороза. У Лауры вырвался вздох облегчения. Жизнь наконец начала налаживаться. У нее появились работа и новый дом. У нее была крохотная комната в доме тетушки Бергстрем в Галэрбакен, ее собственная комната, и там было чисто и красиво, как в кукольном домике, который стоял на почетном месте, на комоде. Без Дагмар девушке жилось намного лучше. Три года мать держали в больнице Святого Йоргена в Гётеборге, и Лаура была счастлива, что ей не нужно больше бояться. — Что у нее за болезнь? — спросила она, делая вид, что ей не все равно. Лаура была, как всегда, аккуратно одета и сидела с сумочкой на коленях, элегантно поджав ноги. В свои шестнадцать она чувствовала себя старухой. — Сложно поставить диагноз, но, скорее всего, она страдает от того, что мы называем «слабые нервы». К сожалению, лечение не дало никакого результата. Она продолжает верить в свои фантазии о Германе Геринге. Слабонервные люди часто выдумывают истории о людях, о которых они прочитали в газетах. — Да, мать твердит о нем, сколько я себя помню, — сказала Лаура. Врач с сочувствием посмотрел на девушку. — Вам нелегко пришлось. Но я вижу, что вы справляетесь и можете похвастаться не только хорошеньким личиком, но и головой на плечах. — Я делаю все, что в моих силах, — потупилась Лаура, против воли вспоминая кошмары из детства. Она ненавидела эти воспоминания. Обычно девушка старалась не думать о матери и об их мрачной сырой квартире, в которой всегда пахло спиртным и которую она никогда не могла отчистить, как бы ни пыталась. Она не позволяла себе вспоминать и оскорбления с насмешками, которыми ее осыпали в детстве. В последние годы никто не напоминал Лауре о матери. В деревне ее уважали за то, кем она была теперь: аккуратной, приличной, трудолюбивой девушкой. Никто больше не шептался у нее за спиной. Но все равно Лауре было страшно. Она боялась, что Дагмар вернется и все испортит. — Хотите увидеться с матерью? Я вам не советую, но… — доктор всплеснул руками. — Нет… лучше не стоит. Мать всегда так… волнуется… Девушка вспомнила свой прошлый визит в лечебницу. Дагмар тогда пришла в ярость и называла дочь такими словами, которые Лаура никогда не осмелится повторить. Видимо, и доктор Янссон хорошо запомнил тот случай. — Да, это разумное решение. Не будем волновать Дагмар. — Ей ведь не дают читать газеты, я надеюсь? — Нет, после того, что случилось, ей запрещено читать, — кивнул врач. Лаура кивнула. Два года назад ей позвонили из больницы. Мать прочитала в газете, что Геринг перевез прах своей жены в поместье Каринхалл в Германии и собирается возвести памятник в ее честь. Дагмар разнесла палату вдребезги и напала на санитара; ему пришлось потом накладывать швы. — Тогда сообщите мне, если будет улучшение, — попросила Лаура, вставая. Взяв перчатки в левую руку, она протянула правую для прощального рукопожатия и вышла из кабинета врача с улыбкой на губах. Пока еще она свободна. Сразу за Уддевалой они встали в серьезную пробку. Паула вертелась на пассажирском сиденье, пытаясь найти удобное положение. Патрик встревоженно взглянул на коллегу: — Уверена, что выдержишь путь до Гётеборга? — Не волнуйся, я справлюсь. Выбора у меня нет. — Надеюсь, из этой поездки выйдет результат. Откуда только взялись все эти машины? — Что поделаешь, — вздохнула Паула. — Кстати, как там Эбба? — Не знаю. Вчера, когда я пришел, она уже спала, а сегодня, когда я уходил, еще не проснулась. Эрика сказала, что она совершенно измотана. — Неудивительно. Пережить такой кошмар… — Пошевеливайся! — Хедстрём посигналил ехавшему перед ним водителю, который, судя по всему, считал ворон за рулем. Его спутница покачала головой, но не стала комментировать. Поведение Патрика за рулем было ей хорошо известно. Когда спустя час они прибыли в Гётеборг, Хедстрём готов уже был взорваться. Припарковав машину на тихой улочке в Партиль, он вылез из машины и начал обмахиваться руками: — Какая жара! Как ты только ее выносишь? Паула посмотрела на мокрого от пота коллегу. — Я же иностранка, мы не потеем, — улыбнулась она и приподняла руки, показывая, что даже под мышками у нее сухо. — Тогда я потею за нас двоих. Надо было взять запасную рубаху. Как я могу показаться на людях в таком виде? Весь потный, да еще и в компании выброшенного на берег кита… Что они подумают о танумской полиции? — картинно вздохнул Патрик, поднося руку к кнопке звонка. — Это кто еще кит? Я вообще-то беременна. А у тебя какие оправдания? — ткнула его в живот женщина. — Это ничего. Исчезнет, стоит мне вернуться к тренировкам. — Я слышала, фитнес-клуб уже объявил тебя в розыск. Дверь открылась, помешав Патрику дать достойный ответ. — Добро пожаловать. Вы, должно быть, из полиции? — спросил появившийся на пороге приятный мужчина лет шестидесяти. — Да, это мы, — ответил Хедстрём и представил себя и Паулу. К ним вышла женщина тех же лет. — Входите! — пригласила она. — Меня зовут Берит. Мы со Стуре решили, что лучше всего будет поговорить в кювезе для пенсионеров. — Где-где? — не поняла Паула. — На застекленной веранде, — прошептал ей на ухо ее спутник. На залитой солнечным светом веранде хозяйка предложила будущей матери кресло: — Садитесь здесь. Оно самое удобное. — Спасибо. Но вам придется вызывать кран, чтобы потом меня поднять, — пошутила Паула. — А ноги положите на табурет, — улыбнулась Берит. — Нелегко переносить такую жару в вашем состоянии. — Да, это тяжело, — согласилась молодая женщина. После поездки в машине ее лодыжки распухли, как футбольные мячи. — Помню то лето, когда Эбба ждала Винсента. Было так жарко, и она… Берит замолчала, и улыбка сошла с ее лица. Стуре обнял жену. — Давай нальем гостям кофе и угостим тортом. Это тигровый торт — фирменный рецепт Берит, который она держит в строжайшей тайне. Даже от меня… — улыбнулся он, спасая ситуацию, но в глазах его была грусть. Патрик присел, понимая, что рано или поздно ему придется снова поднять эту явно болезненную для семьи тему. — Угощайтесь! — протянула Берит гостям блюдо с тортом и улыбнулась Пауле. — Вам с мужем сказали, мальчик это или девочка? Паула замерла, потом посмотрела женщине прямо в глаза и любезно ответила: — Нет, мы с моим партнером Юханной решили не узнавать пол. Однако у нас уже есть сын, так что будет неплохо, если родится девочка. Но самое главное, чтобы ребенок был здоровым, — закончила она, погладив себя по животу и приготовившись к реакции пары. Берит просияла: — Как здорово! Ваш сын, наверное, рад, что у него будет братик или сестричка… — У такой красивой мамы будет красивый ребенок, — тепло улыбнулся Стуре. Их не удивило, что у ребенка будет две мамы. Паула расслабилась и улыбнулась в ответ. — А теперь расскажите, что происходит, — попросил Стуре, наклоняясь вперед. — Эбба и Мортен нам ничего не рассказывают и запретили приезжать к ним. — Да, это мы вам тоже не советуем, — протянул Патрик. Последнее, что ему сейчас было нужно, так это куча людей на Валё, подвергающих свою жизнь опасности. — Почему? — встревожилась Берит. — Эбба рассказала, что они нашли кровь под полом. Это кровь?.. — Вероятно, — ответил Хедстрём, — но она слишком старая, чтобы достоверно сказать, чья она. — Какой ужас, — воскликнула пожилая женщина. — Мы с Эббой никогда не обсуждали эту историю и знаем только то, что нам рассказали в социальной службе и что писали газеты. Но мы удивились, когда узнали, что Эбба с Мортеном решили переехать в тот дом. — Мне кажется, они просто хотели сменить обстановку, — добавил ее муж. — Не могли бы вы рассказать, что произошло с их сыном? — осторожно спросила Паула. Супруги переглянулись. Потом Стуре взял слово и медленно, неохотно рассказал о смерти Винсента. Патрик слушал с тяжелым сердцем. Как может судьба быть такой жестокой? — И когда Эбба с Мортеном переехали? — спросил он, когда хозяин закончил. — Через полгода, — ответила Берит. Стуре кивнул: — Да, они продали дом, в котором жили тут неподалеку, — он кивнул в неопределенном направлении. — Мортен бросил работу плотника. А Эбба была на больничном. Она работала в Налоговой службе, но на работу не вернулась. Мы переживаем за их финансы, но на продаже дома они выручили неплохую сумму. — Мы им поможем, — сказала его жена. — У нас еще есть двое детей, биологических, но Эбба нам всем как родная. Они обожают сестру и тоже готовы помочь. Так что все будет хорошо. Патрик кивнул. — Из дома на острове можно сделать конфетку. А Мортен — прекрасный плотник. — Да, он молодец, — согласился Стуре. — Пока они жили здесь, у него всегда были заказы. Так что он не из тех, кто сидит на диване. Правда, и себя не жалеет. — Еще кофе? — спросила Берит и, не дожидаясь ответа, пошла за кофейником. Хозяин дома посмотрел ей вслед. — Ей тяжело приходится, но она этого не показывает, — сказал он. — Эбба была для нашей семьи настоящим ангелом. Нашим детям было шесть и восемь лет. Мы начали подумывать о третьем ребенке, и Берит предложила посмотреть, нет ли вокруг детей, которым нужна помощь. — А кроме Эббы, у вас были другие приемные дети? — спросила Паула. — Нет, Эбба была первой и единственной. Мы оставили ее у себя, а потом решили удочерить. Берит спать не могла, пока мы не оформили все документы: боялась, что кто-нибудь заберет ее у нас. — Какой она была в детстве? — полюбопытствовал Патрик. Что-то подсказывало ему, что нынешняя фру Старк — лишь бледная копия той, какой она была раньше. — Настоящий ураган! — усмехнулся ее приемный отец. — Да-да, — закивала Берит, вернувшаяся с кофейником. — Эта девчонка умела пошалить. Но она всегда была такой милой, что на нее просто невозможно было долго злиться. — Вот почему нам так тяжело. Мы потеряли не только Винсента, но и Эббу тоже, — объяснил Стуре. — Какая-то часть ее умерла вместе с Винсентом. То же случилось и с Мортеном. Впрочем, в отличие от Эббы, с ним и раньше случались перепады настроения, он даже впадал в депрессию. Но до смерти Винсента все было хорошо… А теперь… я не уверен. Вначале они даже не могли находиться в одной комнате. Не понимаю, как им удается выносить друг друга на острове. Естественно, мы тревожимся за них. — У вас нет никаких предположений, кто может стоять за поджогом или вчерашними выстрелами? — спросил Хедстрём. Муж и жена уставились на него в полном шоке. — Эбба ничего не сказала? — удивился Патрик. Они с Паулой переглянулись. Ему и в голову не пришло, что родители Эббы могут быть не в курсе вчерашних выстрелов. Знай он это, он был бы тактичнее. — Нет, только рассказала, что они нашли кровь, — выдавил Стуре. Патрик попытался подобрать правильные слова, чтобы описать происшествие, но коллега опередила его. Она спокойно и просто изложила события последних дней. Берит так сильно вцепилась в крышку стола, что костяшки ее пальцев побелели. — Теперь понятно, почему она ничего не сказала, — выдохнула она. — Не хотела нас волновать, — вставил ее супруг. Видно было, что он взволнован не меньше жены. — Но почему они остаются на острове? Это же безумие! — всплеснула руками Берит. — Им надо оттуда уехать. Надо поехать поговорить с ними, Стуре. — Они хотят остаться, — покачал головой Патрик. — Но Эбба временно гостит у нас. — А Мортен? Он что, с ума сошел? — воскликнула его пожилая собеседница. — Мы немедленно отправимся туда! Она вскочила, но муж снова усадил ее на стул. — Не будем принимать поспешных решений, — заявил он. — Сначала позвоним Эббе. Ты же знаешь, какая она упрямая. Не стоит провоцировать ее на ссору. Хозяйка покачала головой, но вставать больше не пыталась. — Так у вас нет никаких идей, почему кто-то желает им зла? — спросила Паула, ерзая в кресле. Даже в нем у нее начало болеть все тело. — Нет, абсолютно никаких, — ответила Берит, выделяя каждое слово. — Они живут обычной жизнью. Зачем кому-то причинять им зло? Они и так уже настрадались. — Но, наверное, это имеет отношение к семье Эббы? Кто-то боится, что правда выйдет наружу? — предположил Стуре. — Это наша теория, но у нас нет никаких доказательств, и поэтому мы не хотим спешить с выводами, — произнес Патрик. — Особенно нас интересуют открытки за подписью «Й», которые ваша дочь получала все эти годы. — Да, мы сами считаем это странным, — отозвалась Берит. — Эти открытки приходили на каждый ее день рождения. Мы думали, их шлет какой-нибудь дальний родственник, и не стали ничего выяснять. Они были безобидными. — Последнюю открытку безобидной не назовешь, — возразил Хедстрём. Приемные родители Эббы снова удивленно посмотрели на него. — Что там было? — спросил Стуре, поднимаясь, чтобы поправить гардины. Солнце поднялось еще выше и начало слепить им глаза. — Она содержала угрозы, — ответила Паула. — Это происходит впервые, — еще сильнее испугалась пожилая женщина. — Думаете, это отправитель покушался на жизнь Эббы и Мортена? — Мы не знаем. Но хотели бы взглянуть на другие открытки, если они у вас сохранились, — ответил Патрик. Стуре покачал головой. — Нет, к сожалению, мы их не храним. Мы только показывали их Эббе и выбрасывали. Там никогда не было никаких посланий. Только «С днем рождения» и подпись «Й». Больше ничего. Вот мы их и выкидывали. — Понятно, — расстроился Хедстрём. — А по открыткам не было видно, кто их отправитель? Например, каким был почтовый штемпель? — Гётеборг, насколько я помню… — Приемный отец Эббы замолчал и вдруг, взглянув на жену, ахнул: — Деньги! У Берит распахнулись глаза. — И как мы об этом не подумали! С момента появления Эббы у нас и до ее восемнадцатилетия ей каждый месяц анонимно клали деньги на счет. Мы только получили письмо, в котором говорилось, что на ее имя открыт счет в банке. Мы отдали ей все деньги, когда они с Мортеном решили купить дом. — И вы не знаете, кто перечислял деньги? И не пытались выяснить? — еще сильнее заерзала на месте Паула. Стуре кивнул. — Конечно, пытались. Нам было любопытно. Но банк ответил, что отправитель хочет остаться анонимным. В конце концов мы решили, что это тот же человек, который посылал открытки. Какой-нибудь дальний родственник. — Какой банк? — хором спросили полицейские. — «Хандельсбанкен». Офис на Нормальмсторг в Стокгольме, — сказал хозяин дома. — Хорошо, что вы об этом вспомнили. Попробуем выяснить, — вздохнул Патрик и вопросительно посмотрел на Паулу. Та кивнула. Он поднялся и протянул руку. — Спасибо, что нашли для нас время. Если еще что-то вспомните — позвоните. — Конечно. Можете на нас рассчитывать. Стуре печально улыбнулся. Хедстрём понял, что стоит им с напарницей выйти за порог, как он тут же бросится звонить своей приемной дочери. Все-таки поездка в Гётеборг дала результат. «Ищите деньги», — как обычно говорят в американских фильмах. Если им удастся найти источник денег, они смогут выйти на след преступников. Сев в машину, Патрик включил телефон. Двадцать пять пропущенных звонков! Полицейский вздохнул. — Что-то мне подсказывает, что пресса кое-что разнюхала… — сказал он Пауле, заводя мотор. Им предстоял тяжелый день. «Экспрессен» первой напечатала статью о Валё, и, естественно, добрые люди сообщили боссу Шеля, что на ее месте могла быть «Богуслэннинген». Главный редактор сделал Рингхольму выговор и велел написать ряд аналитических статей, чтобы переплюнуть национальные газеты. «То, что мы меньше, еще не значит, что мы не способны обеспечить интересный материал», — до сих пор звучал в ушах журналиста его недовольный голос. Шель пролистал свои заметки. Конечно, это противоречило его журналистским принципам — делиться новостью с конкурентами. Но его гражданская позиция была еще сильнее. Он был готов пожертвовать многим ради того, чтобы выяснить всю правду о Йоне Хольме и «Друзьях Швеции». Ему хотелось позвонить Свену Никлассону и спросить, как все прошло. Разумеется, вряд ли Свен расскажет ему много до того, как номер уйдет в печать, но уж больно любопытно было Шелю узнать про «Гимле». Тон голоса Никлассона изменился, когда коллега рассказал ему по телефону о «Гимле» и о записке, которую Эрика стащила у Йона. Видно было, что он уже слышал это название раньше. Открыв газету, Рингхольм прочитал статью о находке на Валё. Целых четыре полосы были посвящены этой новости, и можно было ожидать продолжения в следующих номерах. Полиция Танума объявила о пресс-конференции во второй половине дня, так что можно было рассчитывать на новые данные. Но до встречи с прессой оставалось еще несколько часов, а Шель хорошо понимал, что его задача — найти уникальную информацию, которой не будет у других. Откинувшись на спинку стула, он размышлял. Местные жители всегда интересовались мальчиками, которые тогда остались на острове. Люди гадали, рассказали ли они правду и известно ли им, что случилось с семьей директора их школы. Если собрать материал на них, можно написать статью, которая будет непохожа на материалы других СМИ. Выпрямившись, корреспондент открыл страницу поисковика. Он привык, что немало информации можно было найти в открытых базах, так что можно было начинать поиски с этого. А еще у него была запись интервью с Йоном. Придется, конечно, поработать, чтобы статья получилась хорошей. Внезапно его осенило. Надо еще поговорить с Йостой Флюгаре — полицейским, который тогда занимался этим делом. Если повезет, Йоста расскажет, какое впечатление произвели на него тогда мальчики, и это придаст статье глубину. Мысли о «Гимле» не давали ему сосредоточиться, но Шель велел себе собраться. Это больше не его задача. Нужно ждать, пока появится новая информация. Достав телефон, он начал набирать номер. Перси медленно собрал чемодан. На юбилей идти не было смысла. Пары телефонных звонков хватило, чтобы узнать, что Пюттан не только бросила его, но и переехала в дом юбиляра. На следующее утро граф фон Барн собрался отправиться на «Ягуаре» во Фьельбаку. Идея была сомнительной, но звонок Леона Кройца стал очередным доказательством, что жизнь Перси рушится. Ему больше нечего терять. Как всегда, он послушался Леона. Еще в детстве этот парень был лидером и с годами не утратил своего авторитета. Это немного пугало фон Барна. Одно дело — попасть под влияние кого-то, когда тебе шестнадцать, и совсем другое — в шестьдесят. Может, не послушайся он приказов Леона, его жизнь была бы другой. Но сейчас об этом не стоило думать. Столько лет он не вспоминал о происшествии на Валё! Перси никогда не возвращался на остров. Спустившись в лодку в тот пасхальный день, он не обернулся. А теперь его заставляют вспоминать… Умнее было бы остаться в Стокгольме, напиться в хлам и смотреть в окно, пока в дверь не постучатся судебные приставы. Но голос Леона в трубке лишил аристократа силы воли. В дверь позвонили, и Перси вздрогнул. Гостей он не ждал. Жена забрала с собой все ценное, и у него не было никаких иллюзий по поводу того, что она может раскаяться и вернуться обратно. Пюттан не дура. Она поняла, что может потерять все, и ушла, пока еще не поздно. В какой-то степени ее можно понять. Она выросла в мире, где девушки выходят только за состоятельных мужчин, способных им что-то предложить. Этакий бартерный обмен в мире аристократов. Фон Барн открыл дверь и увидел адвоката Бурмана. — Мы назначали встречу? — смутился граф. — Нет, — гость сделал шаг вперед, вынуждая Перси впустить его в квартиру. — У меня были дела в городе. Я собирался поехать домой, но возникло срочное дело. Бурман не осмелился смотреть ему в глаза, и у Перси затряслись колени. Это не к добру! — Входите, — пригласил он, стараясь сохранять спокойствие. В голове звучали слова отца: «Что бы ни случилось, никогда не показывай своей слабости». Внезапно он вспомнил все случаи, когда не мог последовать этому совету, как рыдал на полу, просил, умолял… Фон Барн сглотнул. Нынче не лучший момент вспоминать прошлое. Завтра у него еще будет такая возможность. А сейчас лучше выяснить, что понадобилось юристу. — Виски? — спросил он, наливая себе порцию. Адвокат присел на диван. — Спасибо, нет. — Кофе? — Нет, присядьте. Бурман стукнул тростью в пол. Перси подчинился. Он молча выслушал юриста, время от времени кивками показывая, что все понял. Но он не показал, что думает. Голос отца по-прежнему звучал у него в ушах: «Не показывай слабости!» После ухода Бурмана Перси продолжил собирать вещи. Оставался только один выход. Тогда, давно, он проявил слабость. Позволил злу восторжествовать. Фон Барн закрыл чемодан и сел на кровать. Его жизнь была кончена. Все потеряло смысл. Но он больше не проявит слабости. Фьельбака, 1939 Лаура наблюдала за своим мужем за завтраком. Они были женаты уже год. В день своего восемнадцатилетия девушка приняла предложение Сигварда, и уже через пару месяцев они обвенчались. Церемония была тихой и скромной. Пятидесятитрехлетний жених годился ей в отцы. Но он был богат, и с ним Лауре не нужно было волноваться о своем будущем. Она составила список «за» и «против», и аргументов «за» оказалось больше. Любовь — это роскошь для безумцев. Непозволительная роскошь для женщины в ее положении. — Немцы вторглись в Польшу! — взволнованно объявил Сигвард. — Это только начало. Попомни мои слова. — Политика меня не интересует. Лаура намазала маслом половину кусочка хлеба. Есть больше она не отваживалась. Вечный голод был ценой за безупречную фигуру. Порой Лаура поражалась тому, насколько это абсурдно. Она вышла за Сигварда ради уверенности в будущем, ради того, чтобы у нее всегда была еда на столе. Но теперь ей так же часто приходилось голодать, как когда она жила с Дагмар и та тратила деньги на спиртное вместо еды. — Твой папа тоже тут упомянут, — со смешком добавил ее муж. Она послала ему ледяной взгляд. Лаура со многим готова была смириться, но ведь она тысячу раз просила мужа не упоминать ее безумную мать. Она и так все хорошо помнила. Дагмар заперта в больнице Святого Йоргена, и если ее дочери повезет, просидит там до самой смерти. — Я же тебя просила… — Прости, любимая. Но тебе нечего стыдиться. Как раз наоборот. Этот Геринг — любимчик Гитлера, командующий Люфтваффе. Это неплохо, — кивнул Сигвард и снова погрузился в чтение. Молодая женщина вздохнула. Это ей было неинтересно. Она достаточно наслушалась о Геринге — плоде больных фантазий матери, — чтобы еще читать о нем в газетах. И не важно, что он ближайший соратник Гитлера. Какое вообще дело шведам до того, что немцы вторглись в Польшу? — Я хотела бы кое-что переделать в гостиной. Ты не возражаешь? — вкрадчивым голоском спросила Лаура. Она совсем недавно полностью переделала эту комнату. Там было красиво, но не идеально. Не так, как в гостиной в кукольном домике. Диван не вписывался в интерьер, и призмы в хрустальной люстре сверкали не так ярко, как ей хотелось. — Ты меня разоришь! — сказал Сигвард, любовно глядя на жену. — Но делай как хочешь. Главное, чтобы тебе было приятно. — Анна тоже придет, если ты не возражаешь, — сказала Эрика, вглядываясь в лицо Эббы. Только пригласив сестру, она подумала, что это не лучшая идея, но ей не хотелось, чтобы та сидела одна дома. — Все нормально, — устало улыбнулась фру Старк. — Что сказали родители? — спросил Патрик, которому по-прежнему было неудобно из-за того, что Берит и Стуре узнали обо всем от него, а не от дочери. — Мне надо было им все рассказать, но они так за меня переживают… Они бы потребовали, чтобы мы все бросили и вернулись в Гётеборг. — А вы об этом не думали? — спросила Эрика, включая Майе дивиди с «Лоттой с Горластой улицы». Близнецы спали, утомленные визитом к Йосте, а их старшая сестра уже устроилась на диване в ожидании фильма. Подумав, Эбба покачала головой: — Нет, мы не можем вернуться домой. Если с домом не получится, я не знаю, что нам делать. Понимаю, что это идиотизм — оставаться на острове. Мне страшно. Но с другой стороны, самое страшное, что могло с нами случиться, уже случилось… — Что? — начала Эрика и осеклась. Она так и не отважилась спросить, что произошло с сыном Старков. Но тут дверь открылась, и вошла Анна. — Привет! — поздоровалась она. — Входи! — пригласила ее сестра. — Я только поставлю Майе этот диск… в тысячный раз. — Привет, — кивнула Анна Эббе. Видно было, что она немного нервничает, не зная, как себя вести с этой женщиной после того, что им вчера пришлось пережить вместе. — Здравствуй, Анна, — так же острожно поздоровалась фру Старк. Эрика подумала, что такой замкнутой она наверняка стала после смерти ребенка. На экране пошла заставка фильма, и хозяйка объявила: — Устроимся на кухне. Ее сестра согласно кивнула, и они с Эббой отправились на кухню и сели за стол. — Тебе удалось поспать? — спросила Анна у фру Старк. — Да, я спала больше двенадцати часов и, кажется, могла бы проспать еще столько же, — ответила та. — Это, наверное, последствия шока, — предположила Анна. Эрика вошла в кухню с грудой бумаг. — Ты, наверное, многое из этого знаешь, — сказала она, опуская документы на стол. — Вряд ли, — покачала головой Эбба. — Знаю, это звучит странно, но я раньше не задумывалась об истории моей семьи. Меня она начала интересовать только после переезда на остров. Все случившееся с моими родными всегда казалось мне… абсурдным… — Она обвела взглядом бумаги. — Ну, приступим, — объявила Эрика и откашлялась. — Твоя мать Инес родилась в тысяча девятьсот пятьдесят первом году. Ей было двадцать три, когда она исчезла. О ней мало что известно. Только то, что она родилась и выросла во Фьельбаке и что средне училась в школе, вот и все. Она вышла замуж за твоего отца Руне Эльвандера в семидесятом году, а ты родилась в семьдесят третьем. — Третьего января, — подтвердила Эбба. — Руне был намного старше твоей матери, — продолжала Эрика. — Он родился в девятнадцатом году. От первого брака у него было трое детей: Юхан девяти лет, Аннели шестнадцати и Клаэс девятнадцати. Их мать Карла умерла за пару лет до этого. Судя по всему, твоей матери было нелегко найти контакт с новыми родственниками. — Не понимаю, почему она вышла за мужчину, который годился ей в отцы, — задумчиво произнесла фру Старк. — Ему был… — она подсчитала про себя, — пятьдесят один год. — Говорят, на нее повлияла мать, твоя бабушка. Она была, как бы это выразиться… — замялась писательница. — Не стесняйся. Говори как есть, — вздохнула Эбба. — Тогда ты не обидишься, если я скажу, что твоя бабушка была настоящим тираном? — Эрика! — воскликнула Анна. Но впервые с момента их знакомства Эбба рассмеялась. — Ничего страшного, — заверила она своих новых подруг. — Конечно, я не обижусь. Я хочу знать правду. — Ну да, — скептически ответила Анна. Эрика продолжила: — Бабушку звали Лаура. Она родилась в двадцатом году. — Ровесница моему отцу, — заметила Эбба. — Как же это вышло? — Как я уже сказала, Лаура заставила Инес выйти замуж за Руне. Но доказательств у меня, разумеется, нет. Порывшись в куче бумаг, Эрика дала гостье копию фотографии: — Это фото твоих бабушки и дедушки. Фру Старк наклонилась, чтобы рассмотреть снимок. — Да, у нее грозный вид, — сказала она, разглядывая даму на фото. Пожилой мужчина рядом с ней выглядел больным. — Твой дед умер в пятьдесят четвертом, вскоре после того, как был сделан этот снимок, — продолжала Эрика. — Судя по всему, они были людьми состоятельными, — вставила Анна. — До смерти Сигварда — да. Но оказалось, что после него средств не осталось. Лаура не работала, и деньги быстро кончились. Видимо, в этом была причина скорого брака Инес. — Мой отец был богат? — поинтересовалась Эбба. — Я бы сказала, он был состоятельным. Во всяком случае, ему хватило денег, чтобы обеспечить Лауре солидную пенсию. — Но ведь она уже была мертва, когда мои родители исчезли? Эрика пролистала блокнот: — Да. Она умерла от инфаркта в семьдесят третьем году. Кстати, это произошло на Валё. Старший сын Руне Клаэс нашел ее мертвой позади дома. Писательница протянула Эббе копию газетной статьи: — Вот что писала об этом «Богуслэннинген». Фру Старк быстро прочитала заметку. — Видимо, бабушка была местной знаменитостью, — сказала она задумчиво. — Да, все знали Лауру Блитц. Сигвард зарабатывал на морских перевозках. Поговаривали, что он вел дела с немцами во время Второй мировой войны… — ответила Эрика. — Они были нацистами? — испугалась Эбба. — Сложно сказать. Но известно, что у них были симпатии к нацистскому режиму. — А у мамы? — с широко распахнутыми глазами спросила Эбба. Анна тоже во все глаза уставилась на сестру. — Мне ничего об этом не известно, — покачала та головой. — Инес все характеризовали как милую и наивную девочку, находившуюся под влиянием матери. — Ну, это объясняет ее неравный брак, — закусила губу фру Старк. — Отец вроде тоже был властным человеком… Или это я сделала такой вывод, потому что он был директором интерната? — Нет, ты права. Он был строгим и даже жестким. — А бабушка тоже родом из Фьельбаки? — Да, ее предки жили здесь. Ее мать звали Дагмар. Она родилась в девятисотом году. — Значит, она родила бабушку в двадцать? Но в то время это, наверное, было нормально… Кто был отец? — Отец неизвестен — так записано в церковной книге. И эта Дагмар была необычной женщиной. — Послюнявив палец, Эрика пролистала блокнот дальше. — Вот выписка из судебной книги. — Осуждена за разврат? — ужаснулась Эбба, прочитав написанное. — Прабабка была проституткой? — Мать-одиночка с ребенком, рожденным вне брака… — вздохнула писательница. — Видимо, ей приходилось продавать себя, чтобы было на что жить. Ей нелегко пришлось. Несколько раз ее судили за кражи. Все считали ее безумной. Она много пила и, судя по документам, много времени провела в психлечебнице. — Какое же детство, должно быть, было у бабушки! — воскликнула фру Старк. — Неудивительно, что она стала такой суровой. — Да, думаю, ее детство легким не назовешь, — согласилась Эрика. — Сегодня девочке не разрешили бы жить с такой матерью. Но сто лет назад люди презирали матерей-одиночек. Писательница как наяву видела перед собой мать и дочь. Она столько времени посвятила их истории, что они стали для нее совершенно реальными людьми. Она сама не понимала, почему так глубоко закопалась в прошлое этой семьи и какое оно может иметь отношение к исчезновению другого семейства, но история и вправду была захватывающей. — А что стало с Дагмар? — спросила Эбба. Эрика протянула ей копию черно-белого фото из зала суда. — Боже, это она?! — охнула фру Старк. — Можно посмотреть? — попросила Анна, и сестра развернула бумагу к ней. — Когда этот снимок сделан? Она выглядит такой старой… Эрика заглянула в свои заметки: — В сорок пятом году. Ей было сорок пять лет. Его сделали перед тем, как она попала в больницу Святого Йоргена. — Писательница сделала театральную паузу и продолжила: — За четыре года до ее исчезновения. — Исчезновения? — изумилась Эбба. — Да, видимо, это у вас семейное. После сорок девятого года о ней нет никаких сведений. — И Лаура ничего не знала? — Лаура порвала с ней все контакты задолго до того. Она уже была замужем за Сигвардом и не хотела иметь к ней никакого отношения. — И нет никаких предположений, куда она делась? — Многие считали, что она напилась и сорвалась в море, но тело так и не нашли. — Боже мой, — вздохнула Эбба. — Прабабушка — проститутка и воровка, пропавшая без вести… Не знаю даже, что сказать. — Дальше еще хуже. — Эрика оглядела собравшихся, чтобы убедиться, что они все превратились в слух. — Мать Дагмар… — Ну же! — нетерпеливо произнесла Анна. — Нет, давайте продолжим после обеда, — решила поиздеваться над гостями писательница. — Говори! — в один голос крикнули обе ее собеседницы. — Ладно. Вам знакомо имя Хельга Свенссон? Эбба покачала головой. Анна нахмурилась, а потом подняла глаза на Эрику: — Душегубка… — Кто? — удивилась Эбба. — Фьельбака славится не только «Королевским виражом» [21 - Опасный поворот, на котором занесло машину короля Швеции.]и Ингрид Бергман, — принялась объяснять ей Эрика. — Ей также принадлежит сомнительная честь быть родиной известной детоубийцы Хельги Свенссон, которой в тысяча девятьсот девятом году отрубили голову. — За что? — недоуменно спросила фру Старк. — Она убивала маленьких детей, оставленных ей на попечение. Топила в корыте. Это раскрылось, когда мать одного из них раскаялась и пришла забрать сына. Не найдя ребенка, она поняла, что Хельга врала ей все эти годы, пошла в полицию и написала заявление. Полицейские ворвались в дом и нашли там Хельгу, ее мужа, их дочь и тех детей, которые еще были живы… — рассказала писательница. — А когда вскрыли пол в подвале… там нашли восемь детских трупиков… — добавила Анна. — Какой ужас! — Эббу явно мутило. — Но какое это имеет отношение к моей семье? — Дагмар была дочерью Хельги, — пояснила Эрика. — То есть Хельга была прабабкой Инес… — Ты шутишь? — спросила ее гостья. — Нет, это правда. Вот почему я сочла это странным совпадением, когда узнала от Анны, что ты делаешь украшения в виде ангелов в память об умерших детях. — Может, мне не стоило открывать этот ящик Пандоры… — протянула Эбба, но особой уверенности в ее голосе не было. — Но это же так увлекательно! — воскликнула Анна и тут же спохватилась. — Прости, Эбба, я не имела в виду… — Я согласна с тобой, — остановила ее фру Старк. — Теперь я сама вижу иронию во всем этом. Судьба — странная штука. Она помрачнела. Эрика поняла, что теперь эта женщина думает о собственном сыне. — Восемь детей… — прошептала Эбба. — Восемь маленьких детей, погребенных под полом. — Как можно совершить подобное? — вопрошала Анна, ни к кому не обращаясь. — А что случилось с Дагмар после казни? — спросила фру Старк, обхватив себя руками. — Мужа Хельги, отца Дагмар, тоже казнили за соучастие в убийстве. Это он избавлялся от тел. Дагмар стала сиротой и попала в дом к крестьянам. Думаю, ей пришлось нелегко. Все издевались над дочерью убийцы. В деревнях такие вещи не скоро забываются, — сказала Эрика. Эбба кивнула. Вид у нее был усталый, и хозяйка решила, что с ее гостьи хватит. Пора было обедать, а еще — проверить, не звонил ли Йоста с новостями о старьевщике Улле. Надо было держать пальцы скрещенными на удачу. У окна противно жужжала муха. Она то и дело кидалась на стекло в безнадежной борьбе. Наверное, муха в недоумении: нет видимых преград, но при этом что-то тебя не пускает. Мортену это было знакомо. Понаблюдав за ней еще с полминуты, он протянул руку к окну, сложил большой и указательный пальцы и зажал насекомое, как пинцетом, а потом, словно зачарованный, сдавил ее пальцами. Выбросив получившуюся из мухи лепешку, отряхнул руку. Теперь в комнате было тихо. Мортен сидел за столом Эббы. Перед ним лежали ее рабочие инструменты и один почти законченный ангел. Интересно, чью боль ему предстоит утишить, подумал Мортен. Впрочем, не все заказывали подвески в память о погибших — кому-то они просто казались красивыми. Но именно этот ангел явно предназначается для скорбящих. После смерти Винсента Старк начал чувствовать горе других людей даже в их отсутствие. Взяв ангела в руки, он почувствовал, что его заказал кто-то, кому жизнь кажется такой же бессмысленной и жестокой, как и им с Эббой. Рука невольно сжала ангелочка. Как Эбба не понимает, что вместе они могут найти способ заполнить эту пустоту? Единственное, что ей нужно сделать, — это снова открыться мужу. И признать свою вину. Мортен так долго винил себя, что не понимал правды. Но теперь он знал: это вина Эббы. И если жена признает свою вину, он простит ее и примет обратно. Но вместо того, чтобы раскаиваться, она лишь смотрит на него таким взглядом, будто обвиняет в смерти сына. Ее поведение было совершенно нелогичным. После всего, что случилось, разве не правильно было бы искать утешения у мужа? Почему же она его отталкивает? Раньше Эбба всегда все решала сама: где им жить, куда поехать в отпуск, когда завести ребенка. И даже в то утро она все решила за него. Ее хрупкая фигурка и наивные голубые глаза были обманчивы. Люди считали ее застенчивой и слабой, но на самом деле эта женщина была совсем не такой. Мортен вскочил на ноги и отшвырнул ангела прочь. Фигурка шлепнулась в груду предметов на столе, и Старк с удивлением обнаружил, что он весь в чем-то красном. Разжав ладонь, Мортен увидел, что она вся в мелких порезах. Он вытер руку о брюки. Эббе пора вернуться домой. Им нужно поговорить. Лив нервно вытирала садовую мебель. Это нужно было делать каждый день, чтобы стулья и стол оставались чистыми и красивыми. Пот бежал по спине, но женщина продолжала тереть и тереть. После недели, проведенной на солнце, ее кожа приобрела красивый загар, но и он не скрывал темных кругов у нее под глазами. — Мне кажется, тебе не стоит туда идти, — сказала она. — Зачем вам снова встречаться? Ты же знаешь, в каком шатком положении сейчас партия. Лучше сидеть тихо… — Я знаю, но мы не в силах управлять всем в этой жизни, — сказал Йон, поднимая очки на лоб. Он просматривал газеты. Каждый день пролистывал все национальные издания и несколько избранных местных. Делал он это, как всегда, с омерзением. Все писали об одном и том же. Журналисты, репортеры и прочий сброд считают, что они лучше других знают, как устроен мир. Все их писульки только способствуют деградации шведского народа. Его долг — открыть людям глаза. Цена правды высока, но нельзя выиграть битву, не понеся потерь. А война за правду — священная война. — Еврей тоже там будет? — спросила Лив, принимаясь за стол. Хольм кивнул: — Скорее всего, да. — Что, если кто-нибудь увидит вас вместе? И не дай бог, сфотографирует и фото попадет в газеты? Что скажут твои соратники? А избиратели? Это же будет скандал. Тебе придется оставить пост. Нельзя этого допустить! Сейчас, когда мы так близко к цели… Йон отвел взгляд. Жена ничего не знает. Он не может рассказать ей о темноте, холоде и ужасе, стиравшем все границы, даже расовые. Тогда речь шла о выживании. Они с Йозефом связаны навсегда, хотят они того или нет. А Лив никогда этого не поймет. Да он и не сможет ей рассказать. — Мне нужно пойти, — сухим тоном дал он понять, что дискуссия окончена. Фру Хольм знала, что в таких случаях возражать бесполезно, но все равно что-то пробормотала себе под нос. Йон улыбнулся. Под ее красивым личиком скрывалась железная леди. Он любил жену, они вместе прошли через многое, но темноту может понять только тот, кто ее пережил. Впервые спустя много лет их компании предстоит снова встретиться. Это будет в первый и последний раз. На кону стоит его будущее. Прошлое должно оставаться в прошлом. То, что произошло в 1974 году, временно всплыло на поверхность, но это ненадолго. Оно исчезнет столь же быстро, как и появилось. Надо только договориться. Старые секреты должны оставаться секретами. Единственным, кому Хольм не доверял, был Себастиан. Уже тогда он наслаждался своим превосходством над другими и создавал проблемы. Но если он окажется несговорчивым, можно будет найти другое решение. Патрик сделал глубокий вдох. Анника заканчивала приготовления к пресс-конференции. Журналисты приехали даже из Гётеборга, так что завтра можно ждать материалов на страницах национальных газет. С этого момента расследование превратится в цирк — в этом у Хедстрёма не было сомнений. А Мелльберг будет играть роль директора цирка. Это они уже проходили. Бертиль был вне себя от радости, когда узнал, что надо провести встречу с репортерами. Наверняка сейчас прихорашивается перед зеркалом — зачесывает лысину. Сам же Патрик ненавидел пресс-конференции. Вот и сейчас он нервничал. Чертовски сложно рассказать о ходе расследования и при этом не нанести ему и причастным к нему лицам вреда. Очень важно соблюсти баланс и не сказать больше, чем нужно. В этом Мелльберг был явно не мастак. С другой стороны, удивительно было, что газеты не разнюхали все это раньше. Слухи так быстро распространяются в этих местах, что Хедстрём не удивился бы, если бы пресса уже была в курсе событий на Валё. Видимо, жители были заняты пересказыванием сплетней друг другу, и никто не позвонил журналистам; но в конце концов те все равно обо всем узнали. Легкий стук в дверь вырвал полицейского из мрачных размышлений. Дверь открылась, и вошел Йоста. Не говоря ни слова, он сел напротив и сообщил, крутя пальцами: — Гиены в сборе. — Это их работа, — вздохнул Патрик, хотя думал точно так же. Впрочем, не стоит воспринимать журналистов как врагов. Иногда и они оказываются полезными. — Как все прошло в Гётеборге? — спросил его старший товарищ. — Так себе. Оказалось, что Эбба не рассказывала родителям о пожаре и выстрелах. Йоста поднял глаза: — Почему? — Не хотела их волновать. Подозреваю, что они бросились звонить им, стоило нам выйти за порог. Мать вообще хотела сразу ехать на остров. — Не самая глупая идея. Но лучше бы Мортен и Эбба сами уехали оттуда на время. Патрик покачал головой: — Лично я и минуты лишней не задержался бы в месте, где меня пытались убить. Да еще и не один раз, а два. — Люди странные… — Соглашусь. Кстати, родители у Эббы — очень приятные люди. — Добрые? — Да, думаю, ей у них было хорошо. С братом и сестрой она тоже ладила. Хороший район. Старый дом с садом. — Идеальное место для ребенка. — Да. Но мы так и не узнали, кто посылал открытки. — Они их не сохранили? — Нет, все выбросили. Но там были только поздравления с днем рождения, никаких угроз. А отправлены они были из Гётеборга. — Странно. — Еще более странно, что кто-то клал Эббе деньги на счет каждый месяц до ее восемнадцатилетия. — Что? И тоже анонимно? — Именно так. Может, нам удастся вычислить, кто это был. Я, во всяком случае, на это надеюсь. Думаю, за счетом и открытками стоит один и тот же человек… Однако мне нужно идти, — поднялся Патрик. — Ты что-то хотел? Помедлив, Йоста откашлялся. — Нет, ничего. — Тогда я пошел. Хедстрём уже вышел в коридор, когда Флюгаре окликнул его: — Патрик! — Что? — остановился тот в дверях. — Пресс-конференция уже начинается. — Ничего. Забудь, — сказал Йоста. — О’кей. Пока Патрик шел по коридору, его не оставляло ощущение, что стоило задержаться и вытрясти из коллеги то, что тот не решился сказать. Но войдя в конференц-зал, он мигом забыл про Йосту. Все взгляды были прикованы к нему. Мелльберг уже стоял в центре зала с широкой улыбкой на лице. По крайней мере, один человек в участке был готов к встрече с прессой. Йозеф закончил разговор. Колени его ослабели. Он прислонился к стене и медленно осел на пол. Сидя так, он разглядывал обои в цветочек в прихожей, которые они поклеили сразу после покупки дома. Ребекка давно уже хотела их поменять. Но Мейер не видел смысла в трате денег на новые, пока старые выглядят неплохо. Он вообще никогда не выбрасывал исправные предметы. Люди должны быть благодарны уже за то, что у них есть крыша над головой. В жизни есть вещи поважнее обоев. Теперь, потеряв самое важное в жизни, Йозеф не мог отвести от обоев глаз. Они были грязными и потертыми, все в жирных пятнах. Ему надо было прислушаться к жене и давно уже переклеить их. Ему вообще следовало больше слушать Ребекку. Внезапно Мейер словно посмотрел на себя со стороны. Маленький ничтожный человек. Человек, который считал, что мечту можно осуществить, что он рожден для великих дел, но вместо этого сидел здесь как дурак, и ему некого было в этом винить, кроме себя. Столько времени прошло с тех пор, как он был окружен тьмой, когда его сердце было сковано льдом… Все эти годы Йозеф надеялся, что когда-нибудь все исправит. Но, конечно, этого не произошло. Зло всегда сильнее. От него пострадали родители Мейера. Они никогда ему этого не рассказывали, но он все равно знал, что зло вынудило их на плохие поступки. И он тоже нес на себе печать зла, но по своей наивности верил, что Бог даст ему возможность стереть ее, дарует очищение. Йозеф ударился головой об стену. Сперва слегка, потом сильнее. Ему стало легче. Он вспомнил, как когда-то нашел способ преодоления боли. Его родителям приходилось делить страдание с другими, но это не дало им утешения. Совсем иначе было с их сыном. Он, напротив, стыдился показывать другим свои страдания. А еще ему было стыдно за свою наивную веру в то, что он сможет освободиться от зла, если будет стараться изо всех сил. Что скажут Ребекка и дети, если все раскроется? Леон хотел собрать всю их компанию, хотел пробудить болезненные воспоминания, вернуть к жизни прошлое, которому лучше оставаться в прошлом… Вчера его звонок вызвал у Йозефа шок. Угроза стала реальной, и он ничего не мог с этим поделать. Впрочем, это уже не имело никакого значения. Слишком поздно. Сегодня он столь же беспомощен, как и тогда. У него не осталось сил на борьбу. Все мечты были только в его голове, потому и виноват только он, и никто другой. Каринхалл, 1949 Дагмар рыдала от горя и облегчения. Наконец-то она добралась до Германа! Она так долго скиталась… Денег, полученных от Лауры, хватило только на полдороги, причем основная их часть ушла на спиртное. Несколько дней просто выпали у женщины из памяти. Дагмар не знала, где была и что делала. Но выйдя из запоя, она поднялась и продолжила путь. Герман ждал ее. Она знала, что он не похоронен в Каринхалле, как ей злорадно сообщил один неприятный тип в поезде, когда она рассказала ему, куда направляется. Но для Дагмар не имело никакого значения, где лежат его останки. Она читала газеты, видела фотографии. Здесь было его место, здесь была его душа. Но и Карин Геринг была здесь. Даже после смерти эта мерзкая шлюха не ослабляла хватку. Дагмар сжала руки в кулаки. Тяжело дыша, она обвела взглядом холмы. Здесь было его королевство, но теперь все разрушено. Из глаз женщины полились слезы. Как это могло произойти? От поместья остались одни руины. Сад, который когда-то поражал красотой и ухоженностью, весь зарос, и лес подбирался все ближе к разрушенной усадьбе. Дагмар несколько часов шла пешком, чтобы попасть сюда. До Берлина женщина добралась автостопом, а оттуда пошла пешком на север в поисках города, рядом с которым находился Каринхалл. Подвозить ее никто не хотел. Люди подозрительно смотрели на ее грязную рваную одежду. Дагмар ни слова не знала по-немецки. Она только повторяла «Каринхалл, Каринхалл», и, наконец, пожилой мужчина сжалился и пустил ее в машину. На перекрестке он жестами показал, что ей надо в одну сторону, а ему — в другую. Дагмар вылезла из машины и остаток пути прошла на сбитых в кровь ногах. Она шагала не останавливаясь. Ей нужно было быть рядом с Германом. Женщина обошла руины. Судя по двум будкам для охраны у ворот и по широким дорогам, когда-то это было процветающее поместье. Если бы не эта шлюха Карин, поместье носило бы ее имя. Как же Дагмар ее ненавидела! Всхлипывая, она опустилась на колени. Ей вспоминалась та теплая летняя ночь, когда она чувствовала дыхание Германа на своей коже, когда он поцелуями покрывал все ее тело от кончиков пальцев до макушки. В ту ночь она все обрела и все потеряла. Жизнь Германа была бы намного лучше, если бы он выбрал ее. Дагмар бы о нем позаботилась. Она не допустила бы, чтобы он опустился до того состояния, в котором она видела его в больнице. Это Карин была слабой, а Дагмар была бы сильной ради них обоих. Она взяла в руки комок земли и пропустила между пальцами. Солнце жгло ей затылок. Издалека доносился вой бродячих собак. Неподалеку валялась опрокинутая статуя. Нос и одна рука у нее откололись, а каменные глаза невидящим взглядом смотрели в небо. Внезапно Дагмар ощутила, как сильно она устала. Ей хотелось только прилечь в тени и отдохнуть. Путешествие оказалось слишком долгим. Ей нужно прилечь. Она огляделась по сторонам. Под лестницей, которая уже никуда не вела, лежала перевернутая колонна, и там Дагмар увидела блаженную тень. От усталости она не могла даже встать. Поэтому женщина подползла к лестнице, свернулась клубочком в тени и зажмурилась. Всю жизнь с той самой июньской ночи она стремилась к нему. К Герману. Но теперь ей надо было отдохнуть. Пресс-конференция давно закончилась, и они, по обыкновению, собрались на кухне. Эрнста, послушно просидевшего все время конференции в кабинете Мелльберга, выпустили, и он, довольный, устроился у ног хозяина. — Все прошло хорошо? — расплылся тот в улыбке, а потом повернулся к Пауле. — Тебе не пора домой отдохнуть? — крикнул он так грозно, что Патрик подпрыгнул на стуле. Беременная женщина злобно уставилась на отчима: — Я сама решу, когда мне уйти. — Делать тебе нечего. Ты же в отпуске. Что ты тут разбегалась? И какой черт тебя дернул поехать в Гётеборг? Если что-то случится, помяни мои слова! — Да все прошло хорошо, — вступил в разговор Хедстрём, чтобы предотвратить ссору. — Мальчики, наверное, сидят икают теперь. Разумеется, абсурдно было называть мужчин, которым было уже за пятьдесят, мальчиками, но когда Патрик думал о них, он представлял перед собой фото подростков, одетых по моде семидесятых годов, с настороженностью во взгляде. — Да уж. Особенно Йон, — отозвался Мелльберг, почесывая собаку за ухом. — Патрик? — Анника сунула голову в дверь и подозвала его к себе. Хедстрём вышел в коридор, и коллега протянула ему сотовый. — Это Турбьёрн. Он что-то выяснил. У Хедстрёма участился пульс. Схватив телефон, он поспешил в свой кабинет, где почти четверть часа разговаривал с экспертом, время от времени задавая наводящие вопросы. Закончив разговор, Патрик вернулся на кухню, где его ждали Паула, Бертиль, Йоста и Анника. Несмотря на то что рабочий день закончился, домой никто не спешил. — Что он сказал? — спросили они нестройным хором. — Спокойствие. Дайте хоть кофе налить. Подчеркнуто медленно Патрик пошел к кофеварке, но Анника его опередила. Схватив кофейник, она с молниеносной скоростью налила ему в чашку кофе и поставила на стол, даже немного расплескав на пол. — Вот. А теперь рассказывай, что сказал Турбьёрн. Хедстрём ухмыльнулся и откашлялся: — Он нашел отпечатки пальцев на марке с открытки, подписанной «Й». Так что у нас есть шанс сравнить их с отпечатками преступника, если мы его поймаем. — Это хорошо, — сказала Паула, закидывая распухшие ноги на стул. — Но ты выглядишь как кошка, съевшая канарейку, — значит, есть еще что-то. — Ты угадала, — ее коллега отпил горячего кофе. — Это касается пули. — Которой? — спросил Йоста. — Очень правильный вопрос! Пуля, которую нашли под полом, и пули, которые вытащили из стены после теперешнего покушения на убийство… — Я все понял! — воскликнул Мелльберг. — Стреляли из одного оружия! Все уставились на начальника. Патрик кивнул: — Именно так. Как бы невероятно это ни звучало. Когда убивали семью Эльвандер в семьдесят четвертом году, использовали то же оружие, что и при попытке убийства Эббы на днях. — Неужели один и тот же преступник после стольких лет? — покачала головой Паула. — Это же чистое безумие… — Я все время думал, что покушения на Эббу и ее мужа связаны с исчезновением ее семьи, и это тому доказательство, — хлопнул в ладоши Хедстрём. В голове у него все еще звучали вопросы, заданные на пресс-конференции. Тогда он ответил, что пока это только теория. Но новые улики подтверждали ее, а значит, эти подозрения оказались небезосновательными. — Кстати, эксперт смог установить тип оружия, — добавил он. — Значит, нам надо узнать, есть ли у кого-нибудь в этих местах зарегистрированный револьвер «Смит-энд-Вессон» тридцать восьмого калибра. — Значит, оружие, использовавшееся при убийстве семьи Эльвандер, не лежит на дне моря, — констатировал Мелльберг. — Во всяком случае, из него вчера стреляли в Эббу, но что с ним произошло потом, неизвестно, — отозвался Хедстрём. — Вряд ли его выбросили, — покачала головой Паула. — Если кто-то хранил его столько лет, вряд ли он теперь решит от него избавиться. — Может, ты и права. Может, для преступника это трофей, который напоминает ему о событиях прошлого, — не стал спорить Патрик. — В любом случае нам надо сосредоточиться на событиях семьдесят четвертого года и выяснить, что тогда произошло. Нужно еще раз опросить четырех подозреваемых, чтобы получить полную картину событий того дня. И нужно отыскать Перси фон Варна. Я беру это под свой контроль. Да, и того учителя, который еще жив. Как его звали? Того, что был в отпуске в ту Пасху… — Хедстрём щелкнул пальцами. — Уве Линдер, — подсказал ему сидящий с сосредоточенным видом Йоста. — Ах да, Уве Линдер. Он вроде жил в Хамбургсунде? Поговорим с ним завтра с утра. Он может располагать ценной информацией. Поедем вместе. Патрик потянулся за ручкой, чтобы составить список первоочередных задач. — Но… — неуверенно протянул Йоста. — Завтра надо поговорить с мальчиками, — продолжил писать его коллега. — Паула, а ты выясни, пожалуйста, кто открыл счет, на который перечислялись деньги для Эббы. Женщина улыбнулась. — Конечно. Я, кстати, уже позвонила в банк. — Но Патрик… — начал опять Флюгаре, однако Хедстрём снова его проигнорировал. — Патрик! — крикнул он громче. Все повернулись к Йосте. Не в его обыкновении было повышать голос. — В чем дело? Что ты хочешь сказать? — Хедстрём уставился на пожилого полицейского. У него появилось чувство, что ему не понравится то, что коллега ему сейчас расскажет. — Этот учитель… Уве Линдер… — Да? — Кое-кто с ним уже поговорил… — Кое-кто? — удивился Хедстрём. — Ну, я подумал, что неплохо было бы привлечь еще людей к работе над этим делом. Нельзя отрицать тот факт, что она умеет найти информацию, а нам как раз не хватает рабочих рук в участке. Вот я и решил, что немного сторонней помощи нам не повредит. Ты сам сказал, мы все не успеваем. Так что… — Йоста остановился, чтобы сделать вдох. Патрик пристально разглядывал коллегу. Он что, с ума сошел? Разве можно найти оправдание тому, что он творил за спиной у всего участка?! И тут у него появилось сильное подозрение. — Она? — переспросил Хедстрём. — Ты имеешь в виду мою дражайшую супругу? Это она разговаривала с учителем? — Ну… да… — опустил голову Флюгаре. — Но Йоста, милый! — сказала Паула тоном, каким говорят с ребенком, стащившим украдкой печенье со стола. — Что еще мне следует знать? — разозлился Патрик. — Лучше тебе сразу рассказать все. Что ты поручил Эрике? И что она, если на то пошло, поручила тебе? Вздохнув, Флюгаре рассказал о своих встречах с Эрикой, о ее визитах к Уве-Лайзе и Йону Хольму, о том, что она узнала от Шеля о прошлом Йона и о найденной записке. Поколебавшись, он добавил и пару слов о том, что кто-то залез в дом Патрика и Эрики. Хедстрём похолодел. — Что ты сказал? Флюгаре спрятал глаза. — С меня хватит! — вскочил Хедстрём и бросился к машине. Внутри он весь кипел. Выжав педаль сцепления, он заставил себя сделать несколько вдохов и только потом отпустил сцепление и нажал на газ. Эбба не могла оторваться от фотографий. Сказав сестрам, что ей надо побыть одной, она поднялась в кабинет хозяйки дома. Оглядев заваленный бумагами стол, женщина уселась на пол и разложила перед собой собранные Эрикой материалы. Перед ней была история ее происхождения, ее предки. Эббе было хорошо в приемной семье, но иногда она завидовала брату и сестре, потому что у них были родственники, а у нее — нет. Все, что у нее было, это тайна. Сколько раз она стояла и разглядывала фотографии в рамках на комоде в гостиной приемных родителей! Бабушки, дедушки, тети, дяди, кузины — все те, кто заставляет тебя чувствовать себя звеном одной цепочки. И вот теперь фру Старк смотрела на снимки своей собственной родни, и это вызывало в ней странные чувства. Она поднесла к глазам фото Душегубки. Как эта обычная на вид женщина могла совершить такое зверство? Эбба пыталась разглядеть в лице Хельги признаки зла. Неизвестно было, сделан ли снимок до или после того, как она начала убивать детей, но ее дочь на фотографии была совсем маленькой. Скорее всего, фотографировали их в 1902 году. На Дагмар было светлое платьице с воланами и кружевами. Она улыбалась, не зная, какая ужасная судьба ее ждет. Что с ней потом стало? Было ли ее исчезновение естественным продолжением беспорядочной жизни, разрушенной преступлениями родителей? Раскаивалась ли Хельга в содеянном? Понимала ли она, что будет с ее дочерью, если все раскроется, или думала, что никто не хватится нежеланных младенцев? Вопросов было слишком много. И вряд ли на них удастся найти ответ. Странно, но Эбба вдруг начала чувствовать родство с этими несчастными. Она перевела взгляд на фото взрослой Дагмар. На лице этой женщины лежали отпечаток тяжелой жизни и бледная тень былой красоты. Что было с Лаурой, когда ее мать забирали в больницу или в полицию? У нее ведь не было других родственников, как поняла фру Старк. Кто о ней заботился? Или она была в детском доме? Внезапно Эббе вспомнились собственные мысли, когда она ждала Винсента. Ведь история ее семьи была и историей ее сына. Поразительно, но после родов эти мысли перестали ее посещать. Отчасти у нее просто не было на это времени, отчасти ребенок заполнил все ее существование своим запахом, пушком на макушке и ямочками на ручках. Все остальное казалось таким неважным. Даже она сама. Они с Мортеном превратились в статистов из фильма о Винсенте. Она обожала сына, и это только усилило боль от его потери, когда он погиб. Теперь Эбба была матерью без ребенка, статистом в фильме без главного героя. Но фотографии, собранные Эрикой, снова дали ей ориентир. В кухне хозяйка гремела кастрюлями под аккомпанемент детских криков. А родные Эббы все были мертвы, но ей все равно приятно было знать, что когда-то они существовали. Фру Старк притянула колени к подбородку и обхватила их руками. Интересно, как там Мортен? С тех пор как она уехала с острова, Эбба не вспоминала о муже. А если признаться честно, то после смерти Винсента она вообще перестала о нем думать. Ей было не до Мортена: она была слишком занята собственным горем. Но узнав о своих родственниках, она впервые за долгое время подумала о том, что супруг был ее частью. Винсент навсегда связал их друг с другом. С кем, кроме него, она могла поделиться воспоминаниями? Он был рядом с ней, гладил ее растущий живот, разглядывал экран на УЗИ, показывавший сердцебиение их мальчика. Он вытирал ей пот со лба, массировал спину, подавал воду во время родов — тех долгих ужасных и одновременно чудесных суток, когда она в муках рожала ребенка. Головка долго не показывалась, но когда Винсент наконец выскользнул из нее на руки врачам, Мортен сжал ее руку. Он не скрывал слез, утирая их рукавом рубашки. Вместе они вставали к младенцу по ночам, вместе встретили его первую улыбку, первый зуб. Они умилялись, когда малыш начал ползать. Мортен заснял на видео его первые неуклюжие шаги. А потом были первые слова, первые предложения, первый день в детском саду, смех и слезы, плохие дни и хорошие дни… Муж — единственный, кто сможет ее понять. Никому, кроме него, она не сможет рассказать все это. Эбба почувствовала, что ее сердце начало оттаивать. Сегодня ночью она останется здесь, но завтра с утра поедет домой. К Мортену. Пора отпустить вину и начать жить. Анна вывела лодку из гавани и подняла лицо к солнцу. Отсутствие мужа и детей дало ей чувство свободы. Женщине пришлось одолжить лодку Патрика и Эрики, поскольку в «Бустере» закончился бензин. Приятно было снова вести хорошо знакомую лодку отца. Горы вокруг Фьельбаки купались в золотом свете вечернего солнца. Со стороны кафе «Бругган» доносились смех и музыка. Наверное, там сегодня танцы. Как обычно, на танцполе пусто, пока не начнет действовать выпитое пиво. Анна бросила взгляд на сумку с образцами тканей. Она специально поставила ее в центр, чтобы туда не попала вода, и хорошо застегнула молнию. Эббе она уже показала образцы, и та сразу выбрала несколько, но Анна хотела узнать и мнение Мортена. Поэтому она решила поехать вечером на Валё. Конечно, там небезопасно, и такая импульсивность была не в ее характере. Это в молодости она могла совершать безумства, не думая о последствиях. Взрослая Анна так себя не вела. Но теперь молодая женщина готова была сделать исключение. Что может случится? Она только сплавает на остров, покажет образцы и вернется домой. Сделает важное для ее новой работы дело, а заодно хорошо проведет время, убеждала она себя, да и Мортен будет рад гостям. Эбба решила еще на одну ночь остаться у Эрики, чтобы побольше узнать о своей семье. Но Анна не сомневалась, что это только предлог. Фру Старк явно не хотелось возвращаться на остров. Достигнув пристани, Анна увидела на берегу Мортена. Он уже ждал ее. Она предупредила о своем приезде по телефону, так что он, наверное, высматривал ее лодку. — И как это ты решилась заглянуть к нам на Дикий Запад? — спросил он со смехом. — Мне нравится дразнить судьбу. — Анна с улыбкой кинула Старку канат, и тот опытной рукой обвязал его вокруг столбика. — Ты настоящий морской волк! — восхитилась она, увидев это. — Поживешь на море — и не такому научишься, — Мортен протянул руку и помог гостье спрыгнуть с лодки. Только сейчас она заметила, что вторая кисть у него забинтована. — Ой, а что у тебя с рукой? — охнула женщина. Мортен взглянул на бинты так, словно совсем про них забыл. — Да ничего страшного! Ремонт — это дело такое… Все может случиться. — Мачо! — усмехнулась Анна, поймав себя на том, что улыбается как девчонка. Ей стало стыдно. Нельзя так флиртовать с чужим мужем. Но ведь это совсем невинный флирт. Они просто дурачатся. И потом, разве она виновата в том, что Старк такой привлекательный мужчина? — Я возьму, — сказал Мортен, отбирая у нее сумку с образцами. Анна благодарно кивнула и последовала за ним к дому. — При других обстоятельствах я бы предложил присесть в кухне, но там сквозит, как ты понимаешь, — пошутил он. Анна усмехнулась. С ним ей было очень легко. Приятно поговорить с человеком, который при виде ее не думает о случившейся с ней трагедии. — И в столовой тоже нельзя присесть. Там нет пола, — подмигнул Мортен. От былой подавленности не осталось и следа. Впрочем, в этом не было ничего странного. Эбба в доме Эрики тоже стала совсем другой. — Если не имеешь ничего против сидения на полу, можем подняться в спальню на втором этаже, — предложил Старк и пошел вверх по лестнице, не дожидаясь ответа. — Как-то странно заниматься обычными делами после всего, что случилось вчера, — извиняющимся тоном сказала Анна. — Ничего подобного. Жизнь продолжается. Надо быть практичными. В этом мы с Эббой похожи. — Но как вы не боитесь оставаться на острове? Мортен пожал плечами: — У нас нет выбора. Он поставил сумку на пол. Анна опустилась на колени, достала образцы ткани, разложила их на полу и принялась с энтузиазмом рассказывать, какие подойдут для обивки мебели, какие — для гардин и подушек и какие можно придумать сочетания. Закончив рассказ, Анна умолкла и посмотрела на заказчика. Вместо того чтобы разглядывать кусочки материи, он смотрел прямо на нее. — Тебе неинтересно! — огорченно воскликнула женщина и почувствовала, как краснеет. Она нервно поправила волосы. Мортен не отрывал от нее взгляда. — Ты есть хочешь? — спросил он. Анна медленно кивнула: — В общем, да. — Хорошо! — Старк резко вскочил. — Оставайся тут, я скоро вернусь. Он спустился в кухню, а гостья осталась сидеть на новом деревянном свежеотполированном полу. Внезапно она поняла, что время уже позднее. Солнце садилось. Анна подумала было, что пора домой, к детям, но вспомнила, что дома никого нет. Все, что ее ждало там, — это одинокий ужин перед телевизором. Так что можно поужинать и с Мортеном. Ему ведь тоже одиноко, а вдвоем им будет веселее. К тому же невежливо будет отказываться после того, как она уже согласилась. Анна, нервничая, начала собирать образцы. Когда она закончила, на лестнице послышались шаги хозяина и звяканье посуды. Вскоре он вошел в комнату с подносом в руках и виновато пробормотал: — Ужин будет примитивный. Нарезка, пара сыров, и я поджарил хлеб. Надеюсь, под красное вино пойдет. — Конечно. Но мне не больше бокала, — предупредила Анна. — В деревне разразится скандал, если меня поймают за рулем лодки в нетрезвом виде. — Да, скандал нам сейчас не нужен, — сказал Мортен, опуская поднос. У Анны участился пульс. По-хорошему ей не стоило оставаться и пить вино с мужчиной, который заставляет ее сердце биться чаще. Но устоять перед искушением было невозможно. Женщина потянулась за кусочком хлеба. Двумя часами позже она поняла, что задержится еще немного. Это не было осознанным решением, они с Мортеном не обсуждали это, но слова были не нужны. Когда сгустились сумерки, Старк зажег свечи, и в их романтическом свете Анна решила жить настоящим. Ей захотелось хоть на мгновение забыть обо всем, что произошло. С Мортеном она снова почувствовала себя живой. Ие нравились свечи. В их свете все казалось красивее и нежнее. Дневной свет был слишком жесток к ее внешности, а при свечах фру Кройц с удовольствием разглядывала свое отражение в зеркале. Она провела рукой по своей гладкой коже. Когда она начала так беспокоиться по поводу собственной внешности? В молодости эти вещи Ию так не волновали. У нее были дела поважнее. Но потом смыслом ее жизни стала любовь. Леон привык к тому, что его окружали только красивые вещи, и встреча с Ией ничего не изменила в его жизни. Он по-прежнему жаждал приключений. И чем больше была эта жажда, тем больше Ия его любила и тем сильнее от него зависела. Она позволила желаниям мужа управлять ее жизнью, она подарила ему свою молодость, и пути назад уже не было. Фру Кройц наклонилась ближе к зеркалу. Нет, в ее глазах не было сожаления. Пока Леон так же привязан к ней, как она к нему, ради него Ия готова пожертвовать всем. Но в последнее время супруг начал забывать обо всем том, что их связывало, начал отдаляться от нее. Только после аварии он осознал, что они с Ией до самой смерти будут вместе. Боль, которую она испытала, вытаскивая его из горящей машины, была ничем по сравнению с болью, которую ей пришлось бы терпеть, если бы Леон ее бросил. Разрыва с ним Ия не пережила бы. Особенно после всего, что она ради него перенесла. Но оставаться здесь она больше не могла. Когда Кройц пожелал вернуться, ей надо было его остановить. Зачем возвращаться в прошлое, где столько горя? Ия исполнила его желание, но теперь с нее хватит. Она не может стоять рядом и смотреть, как он себя губит. Все, что она может, — это поехать домой и ждать, пока он последует за ней, чтобы они могли вернуться к прежней жизни. Рано или поздно Леон поймет, что не может без нее обходиться. Ия выпрямилась, посмотрела на любимого, сидевшего на веранде к ней спиной, и пошла собирать вещи. Эрика была в кухне, когда входная дверь с шумом распахнулась. Через мгновение в кухню ворвался Патрик. — Что, черт возьми, ты творишь?! — закричал он. — Как ты могла скрыть от меня, что к нам в дом залезли?! — Ну, я не была полностью уверена… — попыталась оправдаться его жена, хоть и знала, что это бесполезно. Патрик был в ярости. Опасения старого Флюгаре были не напрасны. — Йоста сказал, что ты подозреваешь, что за этим стоит Йон Хольм. И ты мне ничего не сказала! Разве ты не знаешь, как опасны эти люди? — Говори потише, пожалуйста, — попросила Эрика. — Я только что уложила детей. Она ненавидела семейные ссоры, ненавидела, когда на нее орут. В такие минуты писательница замыкалась в себе, что только усугубляло положение дел. Конечно, ссоры у них случались не так часто, и голос муж повышал на нее редко, но это не делало такие моменты менее неприятными. И хуже всего было то, что сейчас у Патрика были все причины для ссоры. — Присядь. Давай спокойно поговорим, — предложила Эрика. — Эбба в моем кабинете изучает материал. Видно было, что Хедстрём пытается успокоиться. Он сделал несколько глубоких вдохов и теперь дышал ровнее, но лицо его по-прежнему оставалось белым как мел от пережитого страха. — Надеюсь, у тебя есть хорошее объяснение всему случившемуся, а также тому, чем вы с Йостой занимались за моей спиной, — процедил он сквозь зубы. Эрика присела напротив мужа и пристыженно опустила глаза. Она не знала, какие подобрать слова, чтобы честно все рассказать и при этом выгородить себя. Собравшись с духом, женщина начала с рассказа о том, как позвонила Йосте, услышав от Патрика, что у него имеется личный интерес к делу Валё. Она призналась, что сохранила это в тайне от супруга, потому что тот не одобрил бы эту идею. Йоста же согласился сотрудничать. Патрику эта аргументация явно не понравилась, но, во всяком случае, он слушал не перебивая. Потом Эрика рассказала о визите к Йону и о том, как после этого она обнаружила, что кто-то пытался забраться в ее компьютер. Услышав это, Хедстрём снова побледнел. — Скажи спасибо, что они не украли компьютер, — вздохнул он. — Полагаю, спрашивать про отпечатки пальцев уже поздно. — Боюсь, что да. Я за ним работала, да и дети повсюду бегают и все хватают жирными пальцами, — опустила голову Эрика. Патрик покачал головой. — Не знаю, стоит ли за этим Йон, — сказала его жена. — Я только предполагаю, что такое возможно, потому что это случилось сразу после того, как мне в руки попала та записка. — Попала! — фыркнул Хедстрём. — Но я отдала ее Шелю, так что теперь нет никакой опасности, — добавила Эрика. — Но они же этого не знают! — Патрик посмотрел на нее, как на идиотку. — Ну да, но ведь после этого все было спокойно, — возразила писательница. — А Шель что-нибудь выяснил? Тебе стоит мне сразу все рассказать. Это тоже имеет отношение к делу. — Не знаю. Спроси у него, — уклончиво ответила Эрика. — Йоста мне уже все рассказал. О том, что вы узнали. — А завтра мы собирались съездить к старьевщику Улле за вещами семьи. — К старьевщику Улле? — Так Йоста этого не сказал? Мы узнали, куда — скорее всего — подевались личные вещи семьи Эльвандер. Улле тогда работал в интернате — помогал с мелким ремонтом. И когда Йоста позвонил ему и спросил, тот ответил: «Долго же мне пришлось ждать этого вопроса!» — Эрика усмехнулась. — Так они все эти годы были у него? — Да, и завтра в десять мы поедем туда с Йостой. — Нет, ты никуда не поедешь. С Йостой поеду я. — Но я… — начала было Эрика, но поняла, что сейчас у нее ничего не выйдет и лучше сдаться. — Хорошо. — Ты будешь держаться подальше от этого дела, — пригрозил муж, но видно было, что он немного успокоился. На лестнице послышались шаги. Это спускалась Эбба. Эрика вернулась к мытью посуды. — Мир? — спросила она Патрика через плечо. — Мир. Старк сидел в темноте и смотрел на нее. Это все ее вина. Анна воспользовалась его слабостью, заставила нарушить клятвы, данные Эббе. Он поклялся жене быть с нею и в горе, и в радости, пока смерть не разлучит их. Но кто бы ни был виноват, случившегося уже не изменить. Однако это никак не повлияет на его чувства к Эббе. Он любит жену и готов ее простить. В своем лучшем костюме перед лицом священника Мортен поклялся ей в любви и верности. И не было невесты прекраснее Эббы в ее простом белом платье. Она смотрела ему прямо в глаза, и каждое слово проникало ему прямо в сердце. А Анна все разрушила… Женщина заворочалась во сне. Голова ее покоилась на подушке. Подушке Эббы. Старку хотелось выдернуть из-под нее подушку, чтобы она не пропиталась чужим запахом. Эбба всегда пользовалась одним и тем же шампунем, и от подушки всегда пахло ее волосами. Мортен сжал кулаки. Это Эбба должна была лежать здесь. Это ее красивое лицо должно было купаться в лунном свете. Это ее обнаженная грудь должна была вздыматься в такт дыханию. Он перевел взгляд на грудь Анны. Она так сильно отличалась от маленькой груди его жены. Вниз от груди Анны к животу шли шрамы. Раньше Старк уже почувствовал их руками, но видеть их было еще ужаснее. Он осторожно натянул одеяло, прикрывая наготу спящей женщины. Ему не хотелось видеть это тело, жарко прижимавшееся к нему пару часов назад, тело, заставившее его позабыть о жене. От этой мысли ему стало тошно. Нужно все скрыть от Эббы. Так, чтобы она ничего не узнала и вернулась к нему. С минуту Мортен сидел тихо. А потом взял подушку и накрыл ею лицо Анны. Фьельбака, 1951 Все произошло неожиданно. Не то чтобы она не хотела детей, но годы шли, ничего не происходило, и Лаура уже решила, что не способна забеременеть. У Сигварда уже было два взрослых сына, так что дети его не особо волновали. Но потом она вдруг начала чувствовать страшную усталость. Испугавшись самого страшного, муж отправил ее к врачу на осмотр. Она и сама уже решила, что у нее рак или другая смертельная болезнь, и с удивлением узнала, что в свои тридцать лет забеременела. Врач никак не мог объяснить эту внезапную беременность, и Лауре потребовалось несколько недель на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью. Жизнь ее была бедна на события, так что ребенок мог ее разнообразить. Больше всего Лаура любила быть дома, где она была единственной повелительницей и где все было устроено так, как ей нравилось. Но ребенок только испортит этот идеальный порядок, который стоил ей стольких трудов… Беременность сопровождалась болями, судорогами и физическими изменениями, которыми она была не в силах управлять, и это приводило Лауру в панику. Роды тоже прошли тяжело, и женщина решила, что никогда в жизни больше не захочет это повторить. Боль, ощущение беспомощности и животный страх — это все, о чем она могла думать после родов. Сигварду пришлось переехать в комнату для гостей. Он не возражал. Его все устраивало. Первые месяцы с Инес были сплошным кошмаром. Но потом ее мать нашла Нанну — чудесную, благословенную Нанну, которая сняла весь груз ответственности за младенца с ее хрупких плеч и позволила ей жить своей жизнью. Нанна поселилась в их доме в соседней с детской комнате, чтобы вставать к малышке по ночам. Она занималась всем, что касалось ребенка, а Лаура могла только навещать девочку, когда у нее возникало такое желание. Обычно она лишь заглядывала в детскую время от времени и умилялась, как быстро малышка растет. Инес было уже полгода, и она была милейшим ребенком, когда не вопила из-за голода или мокрых пеленок. Но это была забота Нанны, так что Лаура осталась довольна поворотом, который приняла ее жизнь. Ей не нравились перемены, и чем меньше появление ребенка сказывалось на ее жизни, тем лучше. Лаура поправила фотографии в рамках на комоде. На снимках были она с Сигвардом и его сыновья со своими семьями. Она еще не успела сделать рамку для снимка Инес, а фотографию матери ставить на видное место и не собиралась. Ей хотелось забыть о том, кто были ее мать и бабка. К ее облегчению, Дагмар не давала о себе знать. Уже два года как никто не видел ее в этих местах. Но их последняя встреча еще была свежа в памяти Лауры. Мать выпустили из клиники годом раньше, но она не торопилась навещать дочь. Поговаривали, что она снова ударилась в пьянство и шлялась по деревне, как в те времена, когда Лаура была маленькой. Но в конце концов Дагмар появилась у них на пороге, беззубая, грязная, вся в каких-то лохмотьях. Она была безумна, как и раньше. Фру Сигвард не понимала, как врачи могли ее выписать. В больнице ей, по крайней мере, не давали пить и пичкали какими-то лекарствами. Больше всего Лауре хотелось выгнать ее, но она боялась, что это увидят соседи, и впустила мать в прихожую. — Какими богатенькими мы стали, — констатировала Дагмар, оглядевшись. — Вот что значит выбиться в люди. Лаура сжала кулаки за спиной. То, что являлось ей в кошмарах, теперь стояло у нее в прихожей. — Что тебе надо? — Мне нужна помощь, — слезливо ответила Дагмар. Лицо ее подрагивало, а движения были замедленными. — Тебе нужны деньги? — спросила дочь, протягивая руку к сумочке. — Не для меня, — прошептала незваная гостья, впившись взглядом в сумку. — Я хочу поехать в Германию. Фру Сигвард уставилась на мать: — В Германию? Что ты там забыла? — Я так и не попрощалась с твоим отцом. Не попрощалась с Германом, — зарыдала она. Лаура нервно огляделась по сторонам. Что, если Сигвард услышит и выйдет в прихожую узнать, в чем дело? — Тихо! Я дам тебе деньги! Только успокойся! — Лаура протянула ей пачку банкнот. — Вот! Тут хватит на билет до Германии. — Спасибо! — Дагмар бросилась к ней и, взяв руку дочери вместе с деньгами в свои, начала ее целовать. Лаура брезгливо отдернула руку и вытерла о юбку. — А теперь иди! Все, что она хотела, это выгнать мать прочь из дома — прочь из своей жизни, чтобы та снова стала безупречной. Когда Дагмар ушла, Лаура обессиленно упала на стул. С тех пор прошла пара лет. Скорее всего, мать уже мертва. Лаура сомневалась, что ей хватило денег на поездку по послевоенной Европе. А если она вопила, что хочет попрощаться с Германом Герингом, ее наверняка забрали в психушку. Никто в своем уме не стал бы вслух говорить, что знал Геринга. Его преступления не стали меньше от того, что он покончил с собой в тюрьме через год после окончания войны. Лаура холодела от одной мысли, что было бы, продолжи Дагмар распространять по округе слухи, что Геринг — отец ее ребенка. Хвастаться тут было нечем. Она плохо помнила поездку к жене Геринга в Стокгольм, но не забыла, как ей было стыдно и с какой жалостью Карин Геринг смотрела не нее. Только ради Лауры эта женщина тогда не позвала на помощь, хоть ей и было страшно. Но теперь все в прошлом. Мать исчезла. Никто не говорил о ее безумных фантазиях. А присутствие Нанны означало, что фру Сигвард может продолжать жить жизнью, к которой она привыкла. В ее жизни был порядок. Все было идеально. Как и должно было быть. Йоста исподтишка наблюдал за Патриком. Тот нервно барабанил пальцами по рулю и пристально следил за машинами, скопившимися впереди. Летом за городом возникали ужасные пробки, потому что узкие проселочные дороги просто не могли вместить всех желающих. — Надеюсь, ты был не слишком строг с ней? — спросил Флюгаре, отворачиваясь к окну. — Я считаю, что вы оба повели себя как идиоты. И ничто не изменит моего мнения, — огрызнулся его коллега. Однако по сравнению с тем, что было вчера, сегодня Хедстрём был относительно спокоен. Йоста промолчал. У него не было сил спорить. Всю ночь он просматривал материалы дела, но Патрику говорить об этом не стал, поскольку понял, что тот сейчас не в настроении. Лучше повременить с такими инициативами. Флюгаре украдкой зевнул. Столько работы — и никакого результата! Он не нашел ничего, за что можно было бы зацепиться. Все те же факты, которые Йоста и так уже знал наизусть. И все равно его не отпускало ощущение, что ответ есть где-то в этих бумагах, что правда у него под носом, спрятана между строк в документах. И если раньше его только раздражала невозможность узнать правду, ранящая его профессиональную гордость, то теперь им двигала тревога. Тревога за Эббу. Ей угрожала опасность, ее жизнь зависела от того, удастся полицейским схватить преступника или нет. — Сверни влево, — показал он на дорогу. — Я знаю, где это, — ответил Патрик, делая резкий поворот. — Вижу, права ты еще не получил, — пробормотал Йоста, схватившийся за сиденье. — Я прекрасно вожу. Флюгаре фыркнул. Но тут они подъехали к дому Улле, и пожилой полицейский покачал головой: — Сочувствую его детям. Когда-нибудь им придется все это разбирать. Дом больше походил на свалку, чем на человеческое жилище. В этих краях люди знали: «Если тебе что-то больше не нужно — позвони Улле». Старьевщик с удовольствием приезжал и собирал любой хлам. Так что во дворе у него можно было увидеть автомобили, холодильники, санки, стиральные машины и много чего еще. Даже старому сушильному плафону из парикмахерской нашлось место, отметил Йоста, когда они парковались между морозильником и старым «Амазоном». Из дома показался сухощавый старик в рабочих штанах. — Жалко, что вы не могли приехать раньше, — сказал он вместо приветствия. — Полдня уже прошло впустую! Йоста глянул на часы. Было пять минут одиннадцатого. — Привет, Улле! — махнул он рукой старьевщику. — У тебя были для нас вещи. — Сколько ж у вас времени ушло на это дело! Чем вы только там занимаетесь, в полиции? — проворчал старик. — Никто не спрашивал про вещи, вот я и оставил их себе. Они стоят вместе с имуществом безумного графа. — Безумного графа? — переспросил Патрик. — Не знаю, был ли он графом, но имя у него было благородное. — Ты имеешь в виду фон Шезингера? — уточнил Флюгаре. — Его самого. Который симпатизировал Гитлеру. У него еще сын воевал на стороне фашистов. Не успел сынуля вернуться домой, как получил пулю в лоб, — говорил Улле, роясь в хламе. — И если старик до этого еще как-то держался, то после смерти сына совсем слетел с катушек. Думал, что союзники нападут на него на острове. Если расскажу, что он творил, вы мне не поверите. Но потом с ним случился удар, и старик умер. — Улле замолчал, выпрямился, почесал голову и снова продолжил: — Это было в пятьдесят третьем, если я не ошибаюсь. Потом дом менял владельцев, пока Эльвандер его не купил. И как ему пришла в голову идея открыть там интернат для богатеньких сынков? Сразу ясно было, что ничем хорошим это не кончится. Он продолжал бормотать что-то себе под нос. Йоста с Патриком начали чихать и кашлять от поднявшейся пыли. — Ну вот. Тут четыре коробки с вещами, — объявил Улле. — Мебель, естественно, осталась в доме, но остальное я забрал. Нельзя вот так просто выбрасывать хорошие вещи. И потом, кто знал — может, хозяева вернулись бы на остров. Хотя большинство, включая меня, не сомневаются, что они все-таки умерли. — А вам в голову не приходило позвонить в полицию и сказать, что вещи у вас? — спросил Хедстрём. Старьевщик выпрямился и скрестил руки на груди: — Я сказал Хенри. — Что? Хенри знал, что вещи у тебя? — удивился Йоста. Впрочем, это было не единственное, что упустил его напарник в ходе расследования, и, поскольку он уже был мертв, выяснять обстоятельства этого все равно было бесполезно. Патрик стал разглядывать картонки. — Мне кажется, они поместятся в машину, как думаешь? — спросил он своего коллегу. Йоста кивнул. — Если нет, можно опустить сиденья. — Как я и сказал, — усмехнулся Улле. — Тридцать лет ждали, чтобы их забрать. Полицейские сердито взглянули на него, но решили, что лучше промолчать. Спорить с такими людьми было себе дороже. — Что ты собираешься делать со всем этим мусором, Улле? — не удержался от вопроса Флюгаре. Сам он впадал в панику при одной мысли о таком количестве вещей. В его собственном доме царили порядок и чистота. Йоста был не из тех, кто может жить в хламьёвнике. — Никогда не знаешь, когда та или иная вещь понадобится. Если бы все относились к вещам так же бережно, как я, мир был бы иным. Поверьте мне на слово, — усмехнулся старик. Хедстрём нагнулся, чтобы поднять коробку, но у него ничего не получилось. — Понесем вместе, Йоста, — вздохнул он. — Она слишком тяжелая для меня. Флюгаре взглянул на коллегу со страхом. Если он сейчас надорвет спину — прощай, гольф! — Мне нельзя поднимать тяжести, — пожаловался он. — Из-за спины. — Бери и поднимай! — приказал Патрик. Йоста понял, что этот номер не пройдет, неохотно опустился на колени и взялся за коробку. Ему в нос тут же попала пыль, и он чихнул. — Будь здоров! — широко улыбнулся беззубым ртом Улле. — Спасибо, — выдавил Флюгаре. Ценой гигантских усилий им с Патриком удалось поставить коробки в багажник. Йосте не терпелось вскрыть их и выяснить, что в них спрятано. А еще не терпелось сообщить Эббе, что нашлись личные вещи ее семьи. И даже если он надорвет спину, это того стоит. Они с Кариной решили поспать подольше — такое с ними случалось нечасто. Вчера Шель заработался допоздна и решил, что сегодня можно расслабиться. — Боже мой, — потянулась в постели Карина, — какая же я сонная! — Я тоже, но кто сказал, что надо вставать, — Рингхольм притянул любимую к себе. — Мм… я устала… — Я тебя только обниму… — Только? — улыбнулась женщина, подставляя шею для поцелуя. Их прервал телефон мобильного в кармане брюк журналиста. — Не отвечай! — попросила Карина. Но сотовый звонил и звонил, и Шель не выдержал. Сев на кровати, он схватил брюки и вытряхнул телефон. Звонил Свен Никлассон, и корреспондент поспешно нажал на кнопку приема. — Алло, Свен? Нет, не разбудил, — солгал он, бросая взгляд на часы. Было начало одиннадцатого. — Ты что-нибудь нашел? Свен Никлассон говорил долго, и по ходу разговора зрачки его собеседника становились все шире. От удивления он мог только хмыкать в ответ. Карина недоуменно следила за выражением его лица, подложив руку под голову. — Я могу встретить тебя в Малёге, — сказал Шель наконец. — Я очень ценю наше сотрудничество. В нашем деле это редкость. А полиция Танума в курсе?.. Гётеборг? Да, это, наверное, лучше. Вчера была пресс-конференция, так что у них там дел по горло. Тебе наверняка все рассказал тот парень, что там был. До встречи. Рингхольм положил трубку и перевел дыхание. Карина улыбнулась: — Видимо, намечается что-то серьезное, раз Свен Никлассон решил к нам заглянуть. — Если бы ты только знала! — сказал ее друг, одеваясь; его сонливость как рукой сняло. — Если бы ты знала! — повторил он, но на этот раз скорее для себя, чем для нее. Эрика быстро собрала белье с кровати в комнате для гостей. Эбба уже уехала. Она хотела забрать с собой материалы про своих родственников, но писательница попросила их оставить, пообещав сделать копии. Жалко, что она сразу об этом не подумала. — Ноэль! Не бей Антона! — крикнула она в гостиную, услышав детский плач и даже не проверяя, кто стал причиной конфликта. Но никто ее не послушал, и рев только усилился. — Мама! Мама! Ноэль дерется! — завопила Майя. Со вздохом Эрика отложила белье. Ее тяготила невозможность закончить начатое из-за детских криков. Дети постоянно требовали внимания матери, и это действовало ей на нервы. Больше всего на свете Эрике хотелось побыть одной. Без детей. В мире взрослых. Нет, в ее жизни не было ничего важнее ее малышей, но иногда ей казалось, что ради них она жертвует всем остальным миром. Даже когда Патрик был пару месяцев в декретном отпуске, она все равно не расслаблялась ни на секунду. Это Эрика управляла всеми процессами в доме. Патрик, конечно, ей помогал, но ключевое слово в этой фразе — «помогал». И если кто-то из детей заболевал, это матери приходилось отменять интервью или откладывать срок сдачи рукописи, потому что отцу нужно было идти на работу. В последнее время это начало бесить писательницу. Она и ее потребности всегда оказывались на втором месте. Это было неправильно. — Прекрати, Ноэль! — сказала она, растаскивая детей. Антон лежал на полу и рыдал. Его брат тоже заплакал, и Эрика тут же пожалела, что слишком сильно потянула сына за руку. — Злая мама! — уставилась на Эрику Майя. — Да, мама злая, — согласилась та, садясь на пол и беря заплаканных малышей на руки. — Эй! — раздалось из прихожей. Эрика вздрогнула. Но это мог быть только один человек. Только свекровь могла войти к ним в дом, не постучавшись. — Привет, Кристина! — поздоровалась она, поднимаясь. Близнецы перестали плакать и бросились к бабушке. — Приказ начальства. Заступаю на дежурство, — объявила пожилая женщина, вытирая заплаканные щечки Антону и Ноэлю. — Дежурство? — Тебя ждут в участке, — сказала Кристина с укоризненной миной. — Подробностей не знаю. Я ведь только пенсионерка, от которой ждут, что она в любую минуту придет на помощь. Достаточно позвонить и попросить быть на месте через минуту. Патрик спросил, не могу ли я приехать. Вам повезло, что я находилась дома. Хотя у меня могли быть важные дела. Может, я была на свидании, как это сейчас называется. Я так Патрику и сказала: только на этот раз. В другой раз звони заранее. У меня тоже есть своя жизнь. Вы меня прежде времени не списывайте. — Она замолчала, чтобы сделать вдох, и снова обратилась к Эрике: — Чего же ты ждешь? Езжай в участок! Ее невестка ничего не поняла, но решила не задавать вопросов. Что бы это ни было, визит на работу к мужу внесет в ее жизнь разнообразие, а отдых от детей — это именно то, что ей сейчас нужно. — Как я сказала Патрику, я смогу остаться только днем. Вечером будет передача по телевизору, которую я ни за что не хочу пропустить. А еще мне нужно сделать покупки, — предупредила Кристина. — Так что даже не думайте вернуться позже пяти. Мне столько всего нужно сделать. Я не могу вот так прибегать к вам на помощь по первому звонку. Только посмотрите, какую вы тут грязищу развели… Эрика захлопнула за собой дверь, прервав монолог Кристины. Свобода! Но уже сидя в машине, она задумалась. К чему такая спешка? Единственное объяснение — Патрик с Йостой нашли что-то важное среди вещей семьи Эльвандер. Насвистывая, писательница поехала в Танумсхеде. Зря она так плохо думала сегодня о муже. Если он разрешит ей порыться в вещах, может хоть месяц не притрагиваться к домашнему хозяйству. Припарковав машину, она вбежала в участок. В приемной было пусто. — Патрик? — крикнула Эрика. — Мы тут! — откликнулся ее супруг из соседнего кабинета. Женщина пошла на голос и замерла на пороге. На столе были разложены разнообразные предметы. — Это не моя идея, — сказал Патрик, не оборачиваясь. — Это Йоста решил, что ты должна их увидеть. Эрика послала Флюгаре воздушный поцелуй, отчего тот покраснел. — Нашли что-нибудь интересное? — спросила она, оглядываясь по сторонам. — Нет. Мы пока их только раскладываем, — ее муж сдул пыль с фотоальбома и положил его на стол. — Мне помочь раскладывать или уже можно смотреть? — поинтересовалась Эрика. — Мы уже почти закончили, так что можно. Мама пришла? — Хедстрём повернулся к жене. — Нет, я решила, что дети уже большие и сами могут о себе позаботиться, — усмехнулась писательница. — Разумеется, пришла, иначе бы я и не знала, что меня тут ждут. — Я пытался дозвониться до Анны, но она не отвечает ни на сотовый, ни на домашний. — Не отвечает? Как странно, — нахмурилась Эрика. Ее младшая сестра всегда держала сотовый при себе. — Дан с детьми уехали. Наверное, наслаждается солнышком на веранде. — Да, скорее всего, ты прав, — женщина отмахнулась от мрачных мыслей и начала разглядывать вещи. Они работали в тишине. В основном это были самые обычные предметы, которые есть в каждом доме: книги, ручки, расчески, обувь, одежда, от которой исходил запах плесени… — Что случилось с мебелью и безделушками? — спросила Эрика. — Они остались дома. Думаю, большинство исчезло за время сдачи дома в аренду, — предположил Хедстрём. — Но можно спросить Эббу и Мортена. Что-то же там должно было остаться. — Кстати, Анна собиралась вчера на Валё, — вспомнила его супруга. — Надеюсь, она нормально добралась потом до дома. — Конечно. Но можешь на всякий случай позвонить Мортену и спросить. — Да, лучше я позвоню. Достав мобильный, Эрика нашла номер Старка. Поговорив с ним с минуту, она положила трубку. — Анна была у него только час, а потом поехала домой. Море было спокойное. Патрик вытер руки о штаны. — Вот и хорошо. — Да, — кивнула Эрика, но что-то ее беспокоило. Хотя она всегда слишком переживала из-за сестры и постоянно воображала себе всякие ужасы. Надо взять себя в руки. — Поразительно, — сказала она, поднимая список покупок. — Наверное, это написала Инес. Сложно поверить, что у нее была повседневная жизнь, в которой она составляла списки покупок: яйца, молоко, сахар, варенье, кофе… Писательница протянула пожелтевшую бумажку мужу. Тот взглянул на нее и со вздохом вернул Эрике. — У нас нет на это времени. Нужно искать то, что поможет раскрыть дело. — Хорошо, — ответила его супруга, кладя бумажку назад и возвращаясь к работе. — А этот Руне был хозяйственным, — отметил Йоста, изучая книгу расходов. Почерк в ней был таким аккуратным, словно писали на печатной машинке. — Он записывал все, даже мелочи! — присвистнул Флюгаре, пролистывая страницы. — Это меня не удивляет. Судя по тому, что я о нем слышала, Руне был педант, — ответила Эрика. — Смотри сюда. Это любовное послание Леону, — Патрик достал лист, вырванный из блокнота. — Сердечко и буква Л, — Эрика прочитала письмо вслух. — И она примеряет фамилию будущего мужа. Анне-ли Кройц. Ну да, девочка была влюблена в Леона. Об этом я тоже слышала. — Интересно, что об этом думал папа Руне? — поинтересовался Йоста. — Зная его характер, он должен был бы прийти в ярость, узнай он об их отношениях. — Если ее чувства были взаимными, — возразила писательница. — Аннели была без ума от Леона, но был ли он в нее влюблен? Если верить Йону, нет, но ведь они могли держать все в тайне. — Ночные звуки… — вспомнил Флюгаре. — Ты рассказывала, что Уве Линдер слышал звуки по ночам. Может, это Леон с Аннели тайком встречались? — Или это были привидения? — предположил Патрик. — Ээээ… — промычал Йоста, изучая чеки. — Кстати, Эбба вернулась на остров? — Да, на почтовой лодке, — ответила Эрика. Она взяла со стола альбом и теперь рассматривала фотографии. Там было фото женщины с длинными прямыми волосами, держащей на руках ребенка. — Вид у нее не очень счастливый. Хедстрём заглянул ей через плечо: — Это Инес и Эбба. — Да, а это, наверное, другие дети Руне, — показала Эрика снимок троих детей разных возрастов, неохотно позировавших фотографу у стены. — Эбба будет счастлива, — вздохнула она, переворачивая страницы. — Ой, а это, должно быть, ее бабушка Лаура! — Вид у старушки грозный, — отметил Йоста, заглядывая в альбом через плечо. — Сколько ей было лет, когда она умерла? — спросил Патрик. — Пятьдесят три. Ее нашли мертвой позади дома, — сказала его жена. — Ничего подозрительного? — насторожился Хедстрём. — Вроде нет. Йоста? Флюгаре покачал головой. — Нет, доктор сказал, что она встала ночью, вышла на улицу и там с ней случился инфаркт. Вот и все. Она умерла естественной смертью. — Это ее мать бесследно исчезла? — продолжил спрашивать Патрик. — Да, Дагмар исчезла в сорок девятом году, — подтвердила Эрика. — Пьянчужка, — добавил Йоста. — Я, во всяком случае, так слышал. — Удивительно, что Эбба нормальная при таких-то родственниках, — усмехнулся Хедстрём. — Может, потому, что выросла не на Валё, а в доме с розовыми кустами? — предположил его старый коллега. — Кто знает, — задумчиво произнес Патрик. Двумя часами позже они закончили с вещами и разочарованно переглянулись. Эбба, конечно, будет рада увидеть личные вещи своей семьи, но ничего полезного для расследования они среди них не нашли. Эрике хотелось плакать. Она возлагала немалые ожидания на эти предметы, но они оказались лишь грудой бесполезного хлама. Писательница посмотрела на мужа. Его явно что-то беспокоило — она хорошо знала это выражение лица. — О чем ты думаешь? — спросила Эрика осторожно. — Не знаю. Это… Нет, не важно… потом пойму, — с раздражением ответил Патрик. — Надо собрать вещи обратно в коробки, — предложил Йоста. — Да, ничего не поделаешь… Хедстрём вместе с ним стал складывать вещи в коробку. Только Эрика стояла, задумавшись, и не делала попыток помочь. Она обвела комнату глазами в надежде что-нибудь обнаружить и уже готова была сдаться, когда взгляд ее упал на маленькие черные книжечки. Это были семейные паспорта, которые Йоста аккуратно сложил на столе. Женщина подошла ближе и молча пересчитала их. Потом разложила в ряд на столе. Патрик оторвался от своего занятия и заинтересованно посмотрел на жену: — Что ты делаешь? — Ты разве не видишь? — спросила она. — Вижу что? — Пересчитай их. Муж сделал то, что Эрика попросила, и зрачки его расширились. — Тут только четыре паспорта, — сказала она. — А должно быть пять, учитывая, что Эбба была слишком мала для получения документов… Хедстрём поднял паспорта, открыл их один за другим и проверил имена и фотографии, а потом повернулся к жене. — Ну, что, кого не хватает? — спросила та. — Аннели, — ответил полицейский. — Не хватает паспорта Аннели. Фьельбака, 1959 Мама знает лучше. Инес выросла с этой истиной и никогда не пыталась ее оспорить. Отца она не помнила. Ей было три года, когда с ним случился удар. Он оказался в больнице, где умер спустя пару недель. С тех пор они всегда были втроем: Инес, мама и Нанна. Иногда Инес задумывалась, любит ли она мать. В этом у нее не было уверенности. Девочка любила Нанну, любила мишку, с которым спала с малых лет, но любила ли она маму? Ей было известно, что родителей любить должно и что другие дети в школе любят своих мам. Когда Инес ходила с подружками к ним домой играть, она видела, как другие девочки бросаются в объятья своих мам и как те нежно им улыбаются. У нее все сжималось внутри при виде этой картины. Инес же дома ждали только объятья и улыбки Нанны. Мама хорошо относилась к ней, она никогда не повышала на дочь голоса. Напротив, это Нанна могла ее отругать, если девочка не слушалась. Но мама всегда решала все, а у Инес в доме не было права голоса. Для мамы очень важно было делать все правильно. Она всегда говорила: «Если что-то делаешь — делай это хорошо». Да, она ненавидела небрежное отношение к делу. Домашние задания по шведскому языку нужно было писать аккуратным почерком и только по линейке. Задания по математике нужно было выполнять так, чтобы ни одна цифирка не вышла за края клеточки. Ни в коем случае нельзя было стирать неверные ответы и записывать новые, так что Инес приходилось сначала делать все в черновике, а потом уже переписывать в тетрадку. А еще ей было абсолютно запрещено устраивать беспорядок в комнате. Потому что если там будет грязно, может произойти все, что угодно. Что именно может случиться, девочке было неизвестно, но комнату Инес должна была держать в чистоте. Лаура могла заглянуть туда в любой момент. И если там был беспорядок, на лице у нее появлялось такое разочарование, что Инес становилось страшно. После такого мать долго разговаривала с дочерью, а та ненавидела эти разговоры. Ей не хотелось разочаровывать маму, а именно об этом и были разговоры, о том, как сильно Лаура в ней разочарована. Нельзя было мусорить и в комнате Нанны, и в кухне. А в остальные комнаты — спальню, гостиную, гостевую комнату и салон — Инес не пускали. Вдруг она что-нибудь разобьет, боялась мама. Детям там, по ее мнению, делать было нечего. И Инес подчинялась. Так было проще. Ей не хотелось лишний раз обсуждать с матерью эти вещи. Поэтому проще было не провоцировать ее. В школе девочка тоже слушалась учителей и старалась не привлекать к себе внимания. Судя по всему, взрослым нравилось, когда их слушаются, потому что Инес стала любимой ученицей преподавательницы. Другие дети не обращали на нее внимания. Но никто и не ссорился с ней. Пару раз ее пытались дразнить, говоря что-то про ее бабушку, но Инес ничего не поняла, потому что бабушки у нее не было. Она спросила о бабушке у мамы, но вместо ответа услышала, что им надо обсудить порядок в ее комнате. А когда она задала тот же вопрос Нанне, та ответила, что это не ее дело. Больше Инес не спрашивала. Если мама не хочет отвечать, значит, так и надо. Мама всегда знает лучше. Эбба спрыгнула с лодки на берег и поблагодарила почтовых служащих за помощь. Впервые со дня приезда на остров она испытывала радость и предвкушение. Скорее, скорее — женщина поспешила по тропинке к дому. Ей не терпелось увидеть Мортена. Подойдя ближе, она поразилась тому, в каком красивом здании они живут. Конечно, много еще надо сделать, но все равно их дом был похож на белоснежную жемчужину в обрамлении зеленого бархата деревьев. В воздухе пахло морем. Им с Мортеном понадобится время, чтобы снова обрести друг друга, но кто знает, может, эти испытания только укрепят их брак? Раньше Эбба об этом не думала, но, возможно, стоит рискнуть и завести еще ребенка? Конечно, не сейчас. Сначала надо закончить ремонт. Но, может, позже у Винсента появится братик или сестричка? Он будет смотреть на их второго ребенка с неба и радоваться… Эббе удалось успокоить приемных родителей, когда те позвонили ей. Она попросила прощения за то, что скрыла от них правду о происходящем на острове, и отговорила от приезда. А еще рассказала им, что узнала о своей семье. Родители были за нее рады. Они знали, как много это значит для их воспитанницы. Но они были против того, чтобы Эбба возвращалась на остров. Так что она солгала им, сказав, что еще одну ночь проведет у Эрики и Патрика, и они успокоились. Эббу и саму пугала мысль о том, что кто-то хочет причинить им зло, но Мортен решил остаться, и она не могла бросить его одного. Второй раз в жизни она выбрала мужа. Страх потерять его был страшнее страха смерти. Гибель Винсента научила ее тому, что не все в жизни можно контролировать. Ей суждено было быть рядом с Мортеном, что бы с ними ни случилось. — Эй! — крикнула Эбба, войдя в дом. — Мортен, где ты? В доме было тихо. Фру Старк медленно поднялась по ступенькам, прислушиваясь к каждому звуку. Может, он поехал по делам в деревню? Но нет, она видела лодку у причала… И там была еще одна лодка. Может, у них гости? — Эй! — крикнула она снова, но ответом ей было только эхо собственного голоса. В лучах яркого солнца, проникавшего в окно, танцевала пыль. Эбба вошла в спальню… — Мортен? Она недоуменно уставилась на мужа, сидевшего на полу спиной к стене. Взгляд его был устремлен прямо перед собой. На ее появление он никак не реагировал. Эбба присела на корточки и провела рукой по его волосам. Старк выглядел очень усталым. — Как ты? — спросила она. Он повернул к ней голову и спросил без всякого выражения: — Ты вернулась домой? Эбба закивала: — Да, и я столько хочу тебе рассказать! Я много думала, пока была у Эрики. Я поняла то, что ты, наверное, давно уже понял. У нас есть только мы двое. Мы должны попытаться все наладить. Я люблю тебя, Мортен. Винсент всегда останется в наших сердцах, — они прижала руку к груди, — но мы живы и должны продолжать жить. Женщина умолкла, ожидая реакции, но ее супруг молчал. — Когда Эрика рассказала мне о моей семье, все стало вдруг ясным… Опустившись рядом на пол, Эбба начала с энтузиазмом рассказывать о Лауре, Дагмар и Душегубке. Когда она закончила, Мортен неожиданно кивнул: — Вина у вас в крови. — Что ты имеешь в виду? — растерялась его жена. — Вина у вас в крови, — повторил он резким голосом и провел рукой по волосам, растрепав их, но когда Эбба потянулась, чтобы их поправить, оттолкнул ее руку. — Ты никогда не признавала свою вину. — Какую вину? — с ужасом спросила фру Старк. Ей стало страшно, но ведь это был Мортен, ее муж, и у нее не было причин бояться… — Это ты виновата в смерти Винсента, — все тем же тоном ответил мужчина. — Разве мы сможем продолжать жить как прежде, если ты не хочешь признать свою вину? Но теперь я хотя бы знаю причину. Это у тебя в крови. Твоя прабабка была детоубийцей, и ты тоже убила нашего ребенка. Эбба дернулась, как от удара. Хотя эти слова и были больнее ударов. Она убила Винсента?! Ей хотелось закричать от отчаяния, но женщина понимала, что муж сам не знает, что говорит. С ним что-то не так. Иначе он никогда не сказал бы ей такого. — Мортен… — постаралась успокоить его Эбба, но он не унимался: — Это ты убила его. Это твоя вина. Только твоя. — Зачем ты так? Ты же знаешь, как все произошло. Я не убивала Винсента. Никто не виноват в его смерти, ты это знаешь! Она схватила мужчину за плечи, чтобы привести в себя, но тут вдруг заметила, что кровать незаправлена, а на полу стоит поднос с тарелками, на которых лежат остатки еды и два бокала со следами красного вина. — Кто тут был? — спросила Эбба, но Мортен не отвечал, а только продолжал сверлить ее глазами. Она медленно начала отползать подальше, инстинктивно чувствуя, что надо бежать. Это был не ее муж, а совсем другой человек. Как давно он стал таким? Как давно из его глаз исчезла теплота? Почему она раньше этого не замечала? Женщина продолжала отползать и попыталась подняться на ноги, но в этот момент супруг протянул руку и толкнул ее обратно на пол. — Мортен! — взмолилась она. Никогда в жизни Старк не поднимал на нее руку. Это он протестовал, когда Эбба хотела убить паука, и просил позволить выпустить его в сад. Но того Мортена больше не было. Возможно, он умер вместе с Винсентом. Просто она была слишком занята своим горем, чтобы замечать что-то вокруг, а теперь было слишком поздно. Склонив голову, муж смотрел на нее, как смотрит паук на муху, попавшуюся в его сеть. Сердце бешено билось в груди, но Эбба не могла найти в себе сил сопротивляться. Бежать ей было некуда. Проще всего было сдаться. Смерть ее не пугала. Смерть поможет ей встретиться с Винсентом. Но ей было горько от того, что надежда все исправить и жить дальше вместе с Мортеном разбилась вдребезги. Когда пальцы Старка сдавили ей шею, женщина спокойно встретила его взгляд. Его руки были теплыми. Столько раз он касался ее кожи, когда ласкал! Он сжал пальцы еще крепче, и в глазах у Эббы потемнело. Стало трудно дышать. Сердце хотело вырваться из груди, но огромным усилием воли она велела себе расслабиться и принять то, что ее ждет. Ей предстоит встреча с Винсентом. Йоста остался сидеть в конференц-зале. Волнение от находки уже улеглось. У такого старого скептика, как он, было много объяснений исчезновению одного из паспортов. Возможно, девушка потеряла его — и не успела восстановить. Или он хранился отдельно от документов других членов семьи и затерялся, пока дом сдавали. Но возможны были и другие варианты. Пусть Патрик ими займется. Сам же Флюгаре испытывал потребность еще раз исследовать все вещи. Это был его долг. Ради Эббы. Возможно, среди них есть что-то важное, что он упустил. А у него нет права на небрежность. Май-Бритт не простила бы его, если бы Йоста не смог помочь девочке. Эбба вернулась на остров, где ее поджидает зло, и он должен сделать все, что в его силах, чтобы предотвратить трагедию. Эта девочка всегда занимала особое место в его сердце. С того самого момента, как она вцепилась в него на острове и не хотела отпускать. А день, когда работник социальной службы пришел за Эббой, чтобы отвезти ее в новую семью, был самым ужасным в жизни Флюгаре. Май-Бритт искупала ее, причесала, украсила ей волосы бантами и одела девочку в белое платье с поясом, который сшила собственными руками. Эбба была такой миленькой, что у Йосты на глазах выступили слезы. Он боялся, что сердце разорвется от боли, и даже не хотел прощаться с Эббой, но Май-Бритт настояла. Тогда он опустился на корточки, и малышка бросилась ему в объятья. Белое платье стояло колоколом. Она обхватила его ручонками за шею так крепко, словно знала, что это их последняя встреча… Сглотнув, старик достал детскую одежду Эббы из коробки. — Йоста, — прервал его воспоминания голос Патрика. Флюгаре дернулся и повернулся к двери с ползунками в руках. — Откуда ты знал адрес родителей Эббы в Гётеборге? — спросил Хедстрём. Йоста попытался придумать объяснение, но ему не пришло в голову ничего правдоподобного. Тогда он вздохнул и признался: — Это я посылал открытки. — «Й»… — произнес его коллега. — И как это я раньше не догадался? — Мне следовало рассказать. Я хотел, но… — прошептал Йоста. — Но я только посылал открытки Эббе на день рождения; последняя, с угрозами, была не от меня. — Это понятно. Я много думал об этой открытке. Она слишком отличалась от остальных. — Да и почерк подделали плохо, — признал Флюгаре, откладывая ползунки в сторону. — Твои каракули разве подделаешь… Йоста улыбнулся. Он ожидал от Патрика злости, но тот, судя по всему, не сердился, что было даже удивительно. — Я знаю, что для тебя это особое дело, — сказал Патрик, словно читая мысли пожилого полицейского. — Я не могу допустить, чтобы с ней что-нибудь случилось, — сказал тот, возвращаясь к коробке. Хедстрём все не уходил, и тогда Йоста снова повернулся к коллеге: — Если Аннели жива, это меняет все. Или если она выжила тогда на острове. Ты позвонил Леону и предупредил, что мы хотим с ним поговорить? — Нет, я хочу застать его врасплох. Так больше шансов его разговорить, — ответил Патрик. Потом он замолчал, не зная, продолжать или нет, но спустя некоторое время добавил: — Думаю, я знаю, кто послал последнюю открытку… Это лишь подозрение, но я попросил Турбьёрна все проверить. Не знаю, когда придет ответ, и пока не хочу ничего говорить. Но потом все расскажу — обещаю. — Хорошо, — ответил Флюгаре, возвращаясь к коробке. Он чувствовал, что среди вещей есть что-то, что нужно изучить поподробнее, и не мог успокоиться, пока не поймет, что это. Ребекка не сможет его понять, но Йозеф все равно оставил ей письмо. По крайней мере, она будет знать, что он благодарен ей за годы, проведенные вместе, и что он ее любит. Только сейчас к нему пришло осознание того, что он пожертвовал детьми и женой ради мечты. Боль и стыд ослепили его, не давая увидеть самого главного. Но, несмотря на это, они оставались рядом. Он отправил письма и детям тоже. В них Йозеф ничего не объяснял: только прощался и писал, какие ожидания на них возлагает. Они не должны забывать о том, какая на них лежит ответственность, даже когда его не будет рядом, чтобы напомнить. Йозеф медленно съел свое обеденное яйцо, сваренное в течение ровно восьми минут. В первые годы брака Ребекка относилась небрежно к его вкусам. Иногда она варила яйца семь минут, иногда девять. Но позднее она наловчилась. Эта женщина была верной и послушной женой. Родители Йозефа ее обожали. Но вот с детьми она была слишком мягкой, что всегда тревожило Мейера. Детей, даже взрослых, нужно держать в ежовых рукавицах. Ребекка на это неспособна. Не будет она заботиться и о сохранении их еврейского наследия. Но у него нет другого выбора. Он не может позволить, чтобы его позор помешал им идти по жизни с высоко поднятой головой. Ради их будущего отец пожертвует собой. В минуты слабости его посещали мысли о мести, но Йозеф отгонял их. По опыту он знал, что в мести нет ничего хорошего: она все только усложняет. Доев яйцо, Мейер аккуратно вытер губы и встал из-за стола. Выйдя из дома в последний раз, он не обернулся. Анну разбудил звук тяжелой двери. Сонная, она сощурила глаза в темноте. Где она? Виски пульсировали от боли. Ей стоило больших трудов сесть на полу. Анна обнаружила, что завернута в одну лишь тонкую простыню и что в помещении очень холодно. Она обхватила себя руками, ощущая холодный ужас. Мортен. Это было последнее, что она помнила. Они лежали в его кровати. Его и Эббы. Они выпили вина. И ее охватило желание. Эти недавние события были свежи в памяти, но Анне не хотелось их вспоминать. Однако перед глазами все равно стояло обнаженное тело Старка. Они лежали в постели в спальне, залитой лунным светом, а потом наступила темнота. — Эй, кто-нибудь! — крикнула женщина в сторону двери, но ответа не последовало. Происходящее казалось Анне нереальным, будто она попала в другой мир, как Алиса в Зазеркалье. — Эй! — повторила она и попыталась встать, но ноги не слушались. Внезапно дверь открылась, в нее что-то швырнули и снова захлопнули. Комната погрузилась в темноту. Анна поняла, что должна выяснить, что это, и подползла ближе. Пол был ледяным. Пальцы окоченели, а колени оцарапал бетон. Наконец Анна коснулась ткани. Она сунула руку глубже и вздрогнула, дотронувшись до человеческой кожи. Ощупав лицо этого человека, она поняла, что его глаза были закрыты. Дыхания она не уловила, но тело было теплым. Анна нащупала пальцами пульс: он присутствовал, но очень слабый. Действуя инстинктивно, она зажала незнакомцу нос и одновременно потянула его голову назад, накрыв его раскрытый рот своим. По длинным волосам и запаху она поняла, что перед ней женщина. Начав делать искусственное дыхание, Анна гадала, где уже чувствовала этот запах. Ей не удалось потом вспомнить, сколько времени у нее ушло на попытки вернуть женщину к жизни. Она продолжала вдыхать воздух ей в рот и одновременно массировать грудь. Правильно ли она действует, Анна не знала: она всего один раз видела, как это делается, по телевизору. Оставалось только надеяться, что та сцена из сериала соответствовала действительности. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем женщина кашлянула. Ее начало тошнить, и Анна, положив ее на бок, принялась гладить ее по волосам. Откашлявшись, женщина сделала вдох и тонким голосом спросила: — Где я? — Эбба, это ты? — узнала ее Анна. — Тут так темно, что я ничего не вижу и не знаю, где мы. — Анна? Я думала, что ослепла! — Нет, ты не ослепла. Просто тут очень темно. Эбба хотела сказать что-то еще, но снова закашлялась. Анна продолжила гладить ее по голове, пока фру Старк не дала понять, что хочет присесть. Подруга помогла ей. — Я тоже не знаю, где мы, — произнесла Эбба. — А как мы сюда попали? — Вопрос был риторическим, и Анна не рассчитывала на ответ. Эбба долго молчала, но потом тихо ответила: — Мортен. — Что Мортен? У Анны перед глазами промелькнули картины прошлой ночи. Ее затошнило от стыда и страха, и она с трудом сглотнула. — Он… — кашлянула Эбба. — Он пытался задушить меня. — Задушить? — недоуменно повторила Анна, хотя слова были ей понятны. Она чувствовала, что со Старком что-то не так, как животные в стае чувствуют, когда один из них болен. Но это только усиливало влечение к нему. В нем было что-то опасное… Да, вчера Анна нашла в Мортене Лукаса. Ее снова, как когда-то, привлек риск. Анну затрясло. — Боже, как здесь холодно… Где он мог нас запереть? — спросила Эбба. — Он же нас выпустит? — жалобно спросила ее подруга с сомнением в голосе. — Он изменился. Был совсем другим человеком. Он… — Эбба заплакала. — Он сказал, что я убила Винсента, нашего сына. Не говоря ни слова, Анна обняла ее и положила ее голову себе на плечо. — Как это произошло? — спросила она. Эбба не могла ответить из-за рыданий. Только немного успокоившись, она поведала: — Это было в декабре. У нас было много дел. Мортен работал на стройках, я тоже трудилась допоздна. Винсент как чувствовал это, постоянно шалил и провоцировал нас. Мы были без сил, — всхлипнула она и вытерла нос о кофту. — Утром нам надо было на работу. Мортен должен был отвезти Винсента в сад, но ему позвонили со стройки и попросили приехать — там были какие-то проблемы. Мортен попросил меня отвезти Винсента, но у меня у самой было важное совещание. Я разозлилась из-за того, что его работа всегда была важнее моей. Мы поругались. И в конце концов Мортен ушел, оставив меня с Винсентом. Я поняла, что шансов попасть на совещание у меня нет. И когда с Винсентом опять случился один из его припадков, я не выдержала и заперлась в туалете. Он колотил в дверь и вопил, но я не открывала. А через пару минут стало тихо. Я решила, что он ушел в свою комнату. Подождала еще пару минут, умылась, успокоилась и вышла. Эбба говорила очень быстро, путаясь в словах. Анне не хотелось знать правду, но она была виновата перед этой женщиной, и ее долгом было дать ей выговориться. — Я вышла из туалета, и тут раздался грохот. А за ним последовал крик Мортена. Никогда я не слышала такого крика. Как будто вопит раненый зверь, — продолжала Эбба дрожащим голосом. — Я сразу поняла, что случилось. Всем телом почувствовала, что Винсент мертв. Я бросилась на улицу и увидела его за нашей машиной. Он был в домашней одежде. И все, о чем я могла думать, это о том, что он пошел на улицу без куртки. Боялась, что он простудится. Вот о чем я думала, увидев его там мертвого в снегу, — что он простудится. — Это было несчастье. В этом нет твоей вины. — Нет, Мортен прав. Я убила Винсента. Если бы я не заперлась в туалете, если бы наплевала на ту встречу, если бы я… Эбба снова зарыдала, и Анна прижала ее к себе еще крепче, бормоча слова утешения и гладя по волосам. Она понимала, как тяжело этой женщине. Ее горе затмевало даже страх того, что могло случиться с ними в этой комнате. Эбба и Анна были матерями, объединенными общим горем от потери ребенка. Когда фру Старк успокоилась, Анна снова попробовала встать. На этот раз ей это удалось. Она осторожно выпрямилась, боясь удариться головой, но потолок был высоким. Сделав шаг вперед, женщина вскрикнула: что-то коснулось ее лица. — Что случилось? — испугалась Эбба. — Что-то попало на лицо. Наверное, паутина… Анна протянула руку и нащупала перед собой шнурок. Она потянула за него, и зажегшийся свет ослепил ее. Женщина зажмурилась, а когда она снова открыла глаза, то услышала, как Эбба шумно втянула в себя воздух. Он столько лет наслаждался чувством власти, самим ощущением того, что она у него есть, даже когда не пользовался ею. Шантажировать Йона было бы опасно. Хольм больше не был тем человеком, с которым Себастиан познакомился на Валё. Сегодня он полон ненависти, хоть и хорошо это скрывал. Было бы глупо делать его своим врагом. Никогда ничего не требовал Себастиан и от Леона, просто потому, что Леон был единственным человеком после Ловарта, который вызывал у Монссона уважение. После того, что случилось, Кройц уехал из Швеции, но Себастиан следил за его судьбой по статьям в газетах и слухам, которые доходили и до Фьельбаки. Теперь же Леон оказался втянутым в игру, в которую до этого играл один Себастиан. Но он уже получил свою выгоду в этой игре. Безумный проект Йозефа остался в прошлом. Конечно, земля и гранит имели ценность, но он уже перевел их в наличность, используя один из контрактов, которые не читая подписывал Мейер. А Перси… Себастиан выругался, ведя свой желтый «Порше» по узким улицам Фьельбаки, где постоянно попадались пешеходы. Перси всегда был высокого о себе мнения. Он и мысли не допускал, что может все потерять. Конечно, от отчаяния он обратился за помощью к Монссону, но до конца не верил, что может потерять то, что принадлежало ему с рождения. Теперь замок принадлежал его младшему брату. И в этом виноват был только он сам, и никто больше. Старший фон Барн плохо распорядился доставшимся ему наследством, а Себастиан лишь устроил так, что катастрофа произошла немного раньше. И здесь он получил выгоду, но это был так, бонус — важнее всего моральное удовлетворение. Потому что больше всего удовольствия он получал от власти. Самое забавное, что ни Йозеф, ни Перси до последнего момента не догадывались о его истинных намерениях. До последнего они надеялись, что Себастиан от доброты душевной поможет им. Идиоты. Но пора заканчивать с этой игрой. Леон положит всему конец. Он ведь поэтому решил собрать их всех вместе. Интересно, как далеко он зайдет? Леона Монссон не боялся. Репутация у него и так была хуже некуда. Но вот как отреагируют другие? Например, Йон… Ему есть что терять. Себастиан припарковал машину, но не спешил выходить. Подумав немного, он вышел из автомобиля, положил ключи в карман и позвонил в дверь. Шоу начинается. Эрика читала за чашкой кофе в кухне полицейского участка. Вкус напитка был ужасный, но варить новый ей было лень. — Ты еще тут? — спросил Йоста, входя в кухню. Писательница захлопнула папку. — Да, я выпросила позволения остаться и почитать старые материалы дела. А сейчас я как раз размышляла, куда мог подеваться паспорт Аннели. — Сколько ей было? Шестнадцать? — уточнил Флюгаре, присаживаясь. — Да, — кивнула Эрика. — И она была без ума от Леона. Может, сбежала из дома? Подростки на все способны от несчастной любви. А перед этим убила всю свою семью? Как-то с трудом верится… — Ну почему же? У нее могли быть пособники. Может, Леон? Отец девочки все узнал, пришел в ярость… — Да, но Леон был на рыбалке с другими ребятами. Зачем бы им покрывать его? — А может, они все спали с Аннели? — предположил Йоста. — Ну, это маловероятно. — Если предположить, что преступники — Аннели и Леон, то тогда им нужен мотив. Им достаточно было бы убить только Руне. Зачем расправляться со всей семьей? — Я об этом думала, — вздохнула женщина. — Посмотрела тут протоколы допроса… В рассказах мальчиков должны были бы быть нестыковки, но все твердили одно и то же. Они ловили макрель, а когда вернулись, семьи и следа не было. Старый полицейский застыл с чашкой у рта. — Ты сказала — макрель? — Да, так написано в деле. — Как я мог упустить такую важную деталь?! — Что ты имеешь в виду? Йоста поставил чашку на стол. — Можно тысячу раз прочитать полицейский отчет и не заметить очевидного! — Он поднял палец вверх. — Теперь я знаю, что алиби у них липовое! Фьельбака, 1970 Инес Сигвард старалась во всем угодить матери. Та желала ей добра и заботилась о ее будущем. Но все равно девушке было не по себе, когда они с женихом сидели в салоне. Он был такой старый! — Со временем вы узнаете друг друга, — заявила дочери Лаура. — Руне — хороший человек. Он о тебе позаботится. Ты знаешь, что мое здоровье оставляет желать лучшего. Мне недолго осталось. Когда матери не станет, кто тебя защитит? Я не хочу, чтобы тебе было так трудно и одиноко, как мне. Она вдруг накрыла руку дочери своей. Инес и не помнила, когда мама ее касалась… — Понимаю, что все это очень быстро, — сказал мужчина, сидевший напротив. Он смотрел на нее оценивающе, как смотрят на скаковую лошадь, перед тем как сделать ставку. Так Инес себя и чувствовала. И — да, все произошло слишком быстро. Мама была в больнице, а когда вернулась, сообщила, что хочет, чтобы дочь вышла замуж за Руне Эльвандера, овдовевшего год назад. Нанны в живых уже не было, так что они с Лаурой остались совсем одни. — Моя дражайшая покойная супруга сказала, что я должен найти ту, кто поможет мне вырастить детей. А твоя мать говорит, что ты как раз та, кто мне нужен, — произнес мужчина. Инес знала, что ее мать старомодна. На дворе были семидесятые. Женщины могли выбирать, как им жить. Но сама Инес всегда являлась частью того безупречного мира, который создала Лаура. В этом мире слово матери было законом. И если она считает, что для дочери лучше всего выйти за пятидесятилетнего вдовца с тремя детьми, то, значит, так и нужно. — Я планирую купить дом на Вале и открыть школу-интернат для мальчиков. Мне нужна помощь. Ты же умеешь готовить еду? — спросил Эльвандер. Инес кивнула. Она много часов провела в кухне, где Нанна научила ее всему, что нужно знать о готовке. — Ну, тогда все решено, — объявила Лаура. — Разумеется, сначала будет помолвка. Что скажете о скромной свадебной церемонии где-то в конце июня? — Я согласен, — сказал Руне. Инес промолчала. Она изучала лицо своего будущего мужа, отмечая морщины вокруг глаз и плотно сжатые узкие губы. У него было лицо решительного человека. Темные волосы с проседью начинали редеть. И с этим человеком ей предстоит жить. Детей его она никогда не видела, но знала, что им пятнадцать, двенадцать и пять лет. Инес мало общалась с детьми, но, наверное, им удастся найти общий язык. У мамы в этом не было никаких сомнений. Перси какое-то время сидел в машине перед поворотом в деревню и смотрел на море. Но перед глазами у него было не море, а вся его жизнь — от прошлого до настоящего. Брат с сестрой были крайне вежливы, когда говорили с ним по телефону. Они не забывали о манерах даже в такой момент, когда, казалось бы, ничто не мешало им унижать проигравшего брата. Но Перси хорошо было известно, что скрывается за их вежливыми фразами. Злорадство. Злорадство, свойственное как бедным, так и богатым. Они выкупили усадьбу, сообщили Мэри с Чарльзом, но это их брат и так уже знал. Адвокат Бурман рассказал, что Себастиан его обманул. Теми же словами, что до этого Монссон, брат с сестрой сообщили, что усадьба будет отелем для конференций. И что они очень сожалеют, но вынуждены попросить его выехать до конца месяца. Разумеется, под присмотром юристов, чтобы Перси не прихватил с собой домашнюю утварь, по договору отходящую новым владельцам. Его удивило то, что Себастиан не побоялся приехать сегодня. Его машина обогнала разорившегося графа на пути к дому Леона. Загар, расстегнутая на груди рубашка, темные очки, зализанные волосы… Монссон выглядел как обычно. Для него в этой ситуации не было ничего из ряда вон выходящего. Только бизнес, ничего личного, как он обычно говорил. Фон Барн бросил взгляд в зеркало. Выглядел он кошмарно. Сосуды в глазах полопались от бессонной ночи в компании с бутылкой виски. Кожа имела мертвенный оттенок. Но галстук был повязан безупречно. Это дело чести. Перси вышел из машины. Бесполезно оттягивать неизбежное. Ия прижалась лбом к прохладному стеклу. Поездка на такси в аэропорт Ландветтер займет часа два — может, больше, в зависимости от пробок, — так что можно поспать. Она поцеловала мужа на прощание. Ему тяжело придется в одиночку, но Ия не собиралась быть там, когда взорвется бомба. Леон заверил ее, что все будет хорошо. Он вынужден пойти на это, сказал он. Чтобы обрести покой. Ей снова вспомнилась та поездка по горным дорогам Монако. Тогда он хотел ее бросить. Его слова хлестали Ию, как плетью. Муж говорил, что он изменился, что их желания больше не совпадают, что они провели вместе много чудных лет, но теперь он встретил новую любовь, и Ия тоже встретит человека, с которым будет счастлива. Она перестала следить за дорогой, чтобы посмотреть ему в глаза. И пока он продолжал нести банальщину, его жена думала только о том, скольким она пожертвовала ради этого мужчины. Когда машину занесло в первый раз, его зрачки расширились. Поток бессмысленных фраз остановился. — Следи за дорогой, когда ведешь машину, — сказал Леон. На его красивом лице появилась тревога. Ия не могла поверить своим глазам. Впервые за годы, проведенные вместе, она увидела на лице мужа страх. Ощущение власти над ним опьяняло. Фру Кройц надавила педаль газа и почувствовала, как тело вжимается в сиденье. — Медленнее, Ия, — попросил Леон. — Ты едешь слишком быстро. Она не ответила и только прибавила газу. Легкий спортивный автомобиль летел, едва касаясь асфальта. Ей показалось, что они парят в воздухе и что она наконец свободна. Кройц попробовал было схватиться за руль, но машина завиляла, и он бросил свои попытки. Он стал умолять жену снизить скорость, но страх в его голосе только придавал ей сил. Давно уже она не была так счастлива! Наконец впереди показалось дерево, и ее словно невидимой силой потянуло к нему. Ия спокойно повернула руль и направила машину прямо на толстый ствол. Сквозь шум в ушах до нее доносился крик Леона, но она его не слушала. А потом воцарилась тишина. Он ее не бросит. Они не расстанутся. Они всегда будут вместе. Очнувшись, Ия с удивлением обнаружила, что жива. Рядом с ней по-прежнему сидел Леон. Глаза его были закрыты, лицо — в крови. Огонь разгорался быстро. Языки пламени лизали сиденья, подбираясь к человеческой плоти. Запах горелого ударил в нос. Надо было быстро принять решение. Позволить им выжить или сгореть дотла. Женщина смотрела на красивое лицо мужа, которое уже начало пожирать пламя. И Ия приняла решение. Теперь он в ее власти. И так и было с тех пор, как она вытащила его из горящего автомобиля. Фру Кройц зажмурилась, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. Ей не хотелось участвовать в том, что задумал Леон, но она скучала по нему и уже ждала их встречи. Анна огляделась по сторонам. Холодное помещение, где их заперли, освещала электрическая лампочка без абажура. Пахло землей и какой-то гнилью. Они с Эббой попытались открыть дверь, но безуспешно. Она была заперта. Вдоль стены стояли большие ящики с железными замками, и над ними висел флаг. Именно его они и увидели первым, когда зажегся свет. Он потемнел от влаги и плесени, но свастику на красно-белом фоне различить было можно. — Может, там есть какая-нибудь одежда? — спросила Эбба. — Ты вся дрожишь. — Да что угодно. Я умираю от холода. Анне было стыдно за свою наготу. Она была из тех, кто стесняется даже в раздевалке в спортзале, а после аварии все стало еще хуже, потому что теперь все ее тело было в шрамах. Странно было смущаться в ее ситуации, но женщина ничего не могла с собой поделать. Ее всю трясло от холода и стыда. — Три ящика заперты, но вот этот открыт, — сказала Эбба, показывая на ближайший к двери ящик. Открыв крышку, она увидела толстое серое одеяло и бросила его Анне. — Держи! Та тут же завернулась в одеяло. Пахло оно ужасно, но зато ей стало теплее. — Тут еще и консервы есть, — добавила фру Старк, доставая из ящика пыльные банки. — Так что у нас есть еда. Анна посмотрела на нее с изумлением. Как она может быть такой веселой? Ведь ее недавно чуть не задушили! Наверное, это такая защитная реакция… — Но здесь нет воды, — прошептала она, кутаясь в одеяло еще сильнее. Без воды они долго не выдержат. Однако Эбба, словно не слушая, продолжала рыться в ящиках. — Смотри! — крикнула она, доставая из ящика одежду. — Нацистская униформа? А она тут откуда? — Если это наш дом, то во время войны он принадлежал какому-то безумцу. Может, это его? — Ужас! — произнесла Анна, все еще дрожа. Тепло одеяла медленно проникало в тело, но по-настоящему она согреется еще не скоро. — Но как ты оказалась здесь? — внезапно обернулась к ней фру Старк. Видимо, она только сейчас осознала, что присутствие дизайнера в подвале ее дома выглядит очень странно. — Мортен, должно быть, напал и на меня тоже, — ответила Анна, сжимая одеяло на груди. Эбба нахмурилась: — Но почему? Без всякой причины или что-то произошло? — Она зажала рукой рот, и ее взгляд стал жестким. — Я видела поднос в спальне. Зачем ты приехала на остров? Ты осталась на ужин? И что случилось потом? Слова били точно в цель, как пули, и с каждым словом Анна дергалась, как от удара. Ей даже не нужно было ничего отвечать. Все и так было написано у нее на лице. В глазах Эббы появились слезы. — Как ты могла?! Ты же знаешь, что нам пришлось пережить… Анна сглотнула, но в горле так пересохло, что она не могла издать ни звука. Да и как она могла объяснить свой поступок, не заслуживавший прощения? Со слезами на глазах жена Мортена смотрела на нее, но потом вдруг набрала в грудь воздуха и спокойно произнесла: — Мы поговорим об этом позже. Сейчас важно выбраться отсюда. Может, в ящиках есть что-то, чем можно сломать дверь? Эбба повернулась к Анне спиной. Видно было, что она вся напряжена от гнева. Но Анна была благодарна за эту передышку. Если они отсюда не выберутся, то и обсуждать ничего не придется. Никто не будет их искать. Дан с детьми уехали. Родители Эббы поднимут тревогу не раньше, чем через неделю. Остается еще Эрика, которая обычно нервничает, если сестра не берет трубку. Раньше Анну это раздражало, но сейчас больше всего ей хотелось, чтобы Эрика упрямо искала ее, звонила, задавала вопросы, надоедала — все, что угодно, лишь бы их найти. «Дорогая, любимая сестра, пожалуйста, помоги мне! Будь такой же упрямой и любопытной, как всегда!» — взмолилась про себя Анна. Эбба тем временем пыталась сбить замок с ящика. Он даже не шевельнулся, но женщина упрямо продолжала пинать его ногой, и постепенно он начал поддаваться. — Иди помоги мне! — сказала Эбба. Совместными усилиями они сорвали замок. Потом взялись вместе за крышку и потянули вверх. Судя по пыли, ее не трогали много лет. Наконец им удалось сдернуть крышку. Заглянув в ящик, женщины переглянулись. На лице фру Старк Анна увидела свой собственный страх. В комнате раздался крик, но Анна не поняла чей — ее или Эббы. — Это вы Шель? — спросил Свен Никлассон, протягивая руку для приветствия. — А фотографа нет? — спросил тот, озираясь по сторонам. В зале прилетов людей было немного. — Приедет один из Гётеборга. Он на машине. Мы с ним встретимся там. У Свена была только ручная кладь. Наверное, привык ездить налегке, подумал Шель. — Думаете, стоит уведомить полицию Танума? — поинтересовался Свен, садясь на пассажирское сиденье. Шель задумался. Выехав с парковки, он повернул направо. — Думаю, стоит. Но там можно говорить только с Патриком Хедстрёмом, и больше ни с кем. — Он взглянул на собеседника. — Вам же все равно, кого именно из полицейских информировать, так? Никлассон улыбнулся и перевел взгляд на пейзаж за окном. Тролльхэттан летом была просто прекрасна. — Никогда не знаешь, когда понадобится помощь своего человека. Я уже договорился с полицейскими из Гётеборга, чтобы нас допустили к самому интересному. Естественно, в обмен на информацию. Так что если и сообщать что-то полиции Танума, то только из вежливости. — Вряд ли можно ждать такой же вежливости от полиции Гётеборга. Но я расскажу о вашей щедрости Хедстрёму, — усмехнулся Шель. Сам он был благодарен Свену Никлассону за то, что тот согласился вместе заниматься этим делом. Разумеется, вся слава достанется Свену, но Шелю довольно было и просто быть причастным к сенсации, которая шокирует весь шведский народ и пошатнет саму политическую систему страны. — Спасибо, что разрешили мне поехать с вами, — смущенно пробормотал он. Никлассон пожал плечами. — Мы не смогли бы ничего раскопать, если бы не ваша наводка. — Так вам удалось узнать, что это были за цифры? — Шель умирал от любопытства. По телефону знаменитый журналист не мог ему всего рассказать. — Это был просто элементарный шифр. Даже ребенок расколол бы его за пятнадцать минут. — Каким образом? — Один означает А, два — Б и так далее. — Да вы шутите! Шель чуть не съехал на обочину от удивления. — Нет, не шучу. Видимо, они считают нас полными идиотами, если пользуются такими простыми шифрами. — И что вы выяснили? — спросил Шель, пытаясь припомнить цифры, но числа всегда давались ему плохо. Он не мог запомнить даже свой телефонный номер. — Стуреплан. Дата и время теракта. — Черт возьми! — воскликнул Шель, выезжая на круговое движение около Торпа. — Столько народу могло пострадать! — Да, но полиция нагрянула к ним сегодня утром и предотвратила нападение. Они даже не успели сообщить своим. Все произошло слишком быстро. Но думаю, скоро другие члены партии поймут, что не могут с ними связаться, и сразу догадаются, что что-то не так. У них связи по всему миру. Им не составит труда исчезнуть. Поэтому действовать надо быстро. Пока они ничего не пронюхали. — План был прост и гениален, — отметил Шель, которому страшно было даже подумать о том, что могло произойти. Настоящая трагедия. — Да, они наконец показали свое истинное лицо. Уже за это мы можем быть им благодарны. Наконец-то люди поймут, каких лидеров они себе выбирают. У этого Йона Хольма столько сторонников… Надеюсь, после этой истории он и им подобные будут сидеть тихо. Жаль, что у людей короткая память, — вздохнул Свен. — Вы же хотели позвонить этому Хедману? — Хедстрёму. Да, собирался. Не отрывая взгляда от дороги, корреспондент набрал номер танумского участка. — Что за шум? — спросил Патрик, прибегая в кухню по зову жены. — Присядь, — сказал Йоста. — Знаешь, сколько раз я перечитывал материалы дела? Мальчики твердили одно и то же, но мне все время казалось, что что-то не так. — И мы выяснили что! — довольно сообщила Эрика. — И что же это? — Макрель! — торжествующе объявил Флюгаре. — Макрель? — удивился Хедстрём. — Не мог бы ты пояснить? — Я никогда не видел рыбу, которую поймали мальчики, — сказал Йоста. — И почему-то не подумал об этом при допросе. — Не подумал о чем? — нетерпеливо спросил Патрик. — Что макрель можно ловить, только начиная с конца июня! — разъяснила ему Эрика. Ее муж начал осознавать, что все это значит. — На допросе все мальчики заявили, что ловили макрель… — произнес он задумчиво. — Вот именно. Один из них мог бы ошибиться, но они все утверждали одно и то же. Значит, они сговорились заранее. И, мало зная о рыбе, выбрали не тот вид! — подтвердила писательница. — Только благодаря Эрике я это заметил, — смущенно признался Йоста. Патрик послал супруге воздушный поцелуй. — Молодец! — сказал он с гордостью. В этот момент зазвонил сотовый. Это был эксперт Турбьёрн. — Я должен ответить. Спасибо, вы хорошо поработали! — Хедстрём показал Эрике с Йостой поднятый вверх палец в знак одобрения и вышел из кухни. Внимательно выслушав Турбьёрна, он что-то записал на бумаге. Его опасения начинали оправдываться. Интересно, что это означает? Информация, полученная от эксперта, делала все лишь еще более запутанным. Раздался звук шагов по коридору. Патрик выглянул из кабинета и увидел Паулу с огромным животом. — Не могу сидеть дома без дела. Девушка из банка обещала позвонить, но пока не позвонила. — Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Хедстрём положил руку коллеге на плечо. — Спокойно, отдышись, ради бога! — Дождавшись, когда ее дыхание успокоится, он спросил: — Сможешь присутствовать на совещании? — Конечно. — Куда ты подевалась? — возник у них за спиной Мелльберг. — Рита вся распереживалась и послала меня за тобой! — сообщил он падчерице, утирая пот со оба. Паула закатила глаза: — Со мной все в порядке. — Хорошо, что ты пришел, — влез в их разговор Хедстрём. — Нам надо кое-что обсудить. Патрик направился в конференц-зал, по пути пригласив туда Йосту. Поколебавшись, он решил позвать и Эрику тоже. — Можешь пойти с нами, — кивнул он ей. Та тут же вскочила со стула. Места в зале было мало, но Хедстрём решил, что лучше будет собраться именно там — рядом с вещами покойных. Эти вещи будут напоминать им о том, как важно выяснить правду. Он коротко рассказал Пауле и Мелльбергу о хламе, который они забрали у старьевщика Улле. — Мы нашли несколько кусочков мозаики, но нам нужна ваша помощь, чтобы составить полную картину. Сперва хочу сказать, что таинственный «Й», отправлявший Эббе открытки, — не кто иной, как наш коллега Йоста Флюгаре, — показал он на покрасневшего старика. — Ну, Йоста… — изумленно выдохнула Паула. Мелльберг же готов был взорваться. — Знаю, что должен был вам признаться, но… — запинаясь, пробормотал Флюгаре. — Но последнюю открытку отправил не Йоста, и она отличается от остальных, — продолжил Патрик. — Мне пришла в голову одна идея, и я обратился к Турбьёрну за доказательствами. Он нашел на открытке отпечатки пальцев того, кто ее послал. Они были на внутренней стороне марки, а значит, могли принадлежать только отправителю. И они совпадали с отпечатками на пакете, в котором нам ее вручил Мортен. — Но ведь его никто, кроме вас и Мортена, не касался. Значит… — Эрика побледнела. Ее супругу было видно, как она лихорадочно пытается что-то понять. Писательница вдруг начала рыться в сумке в поисках телефона. Взгляды всех собравшихся были прикованы к ней. Все затаили дыхание, и в комнате стало так тихо, что был отчетливо слышен голос автоответчика из трубки Эрики. — Черт! — воскликнула она и принялась набирать новый номер. — Ладно, позвоню Эббе. Но трубку никто не взял. — Черт возьми! — снова вырвалось у встревоженной женщины. Эрика набрала новый номер. Патрик ждал, пока она закончит. Он сам уже начал переживать за Анну. — Когда она туда поехала? — спросила Паула. С прижатым к уху телефоном Эрика ответила: — Вчера вечером. И с тех пор мы не говорили. Теперь я звоню на почту. Они подбросили Эббу на остров днем… Алло? Это Эрика Фальк. Да… Скажите, пожалуйста, когда вы сегодня высадили Эббу на Валё, вы не видели, была ли у причала еще лодка?.. Деревянная?.. Да? Была? Спасибо, — женщина положила трубку. Руки у нее дрожали. — Наша лодка по-прежнему на острове. Значит, Эбба и Анна там, с Мортеном, и никто не подходит к телефону. — Наверняка с ними все в порядке. Может, Анна потом поехала домой? — предположил Патрик, пытаясь успокоить жену. — Но Мортен сказал, что она была у него только час. Зачем он солгал? — Всему этому тоже должно быть разумное объяснение. Мы поедем и все выясним прямо сейчас, — решил Хедстрём. — Зачем Старку посылать угрозы собственной жене? — спросила Паула. — Может, он стоит и за попыткой убийства тоже? Патрик покачал головой: — Сложно сказать. И вот поэтому так важно связать все концы воедино. Йоста, может, ты расскажешь нам, что вам удалось узнать о показаниях мальчиков? — Конечно, — отозвался Флюгаре. Он рассказал о макрели и о том, что означало ее упоминание. — Это доказывает, что они соврали, — согласился Хедстрём. — А раз они лгали о макрели, значит, солгали и обо всем остальном тоже. Иначе зачем им было сговариваться и выдумывать рыбалку? Думаю, можно смело утверждать, что они причастны к исчезновению семьи, но нам еще нужно получить их признание. Это будет нелегко. — Но какое это все имеет отношение к Мортену? — спросил Мелльберг. — Его же с ними не было, а Турбьёрн определил, что оружие в семьдесят четвертом году и на днях использовалось одно и то же. — Не знаю, Бертиль, — развел руками Патрик. — Давай пока не будем забегать вперед. — И еще у нас есть отсутствующий паспорт, — сообщил Йоста, выпрямляясь на стуле. — Не хватает паспорта Аннели. Возможно, она тоже была причастна к преступлению и сбежала за границу. Патрик бросил взгляд на жену. Эрика сидела с белым как мел лицом. Наверное, переживает за Анну, подумал он. — Аннели? Шестнадцатилетняя дочь? — переспросила Паула. В это время зазвонил ее мобильный. Она ответила, и на ее лице появилось удивление. Положив трубку, женщина обвела взглядом всех присутствующих. — Приемные родители Эббы рассказали нам с Патриком, что кто-то анонимно клал каждый месяц деньги на счет на имя Эббы, пока ей не исполнилось восемнадцать. Им не удалось, выяснить, кто это был, но мы решили, что это может иметь отношение к событиям на Валё. Я связалась с банком и… — Она вдруг замолчала и набрала в грудь воздуха. Хедстрёму вспомнилось, что Эрика тоже делала так во время беременности. — Говори же! — не выдержал Йоста. — У Эббы не было родственников. Никто не хотел удочерять ее. Никто не стал бы посылать ей деньги. Так что единственный вариант — это то, что кто-то мучился совестью за содеянное и из-за этого перечислял ей деньги. — Не знаю, каков был мотив, — произнесла Паула, наслаждаясь тем, что к ней одной было приковано все внимание, — но деньги перечислял Арон Кройц. В комнате воцарилась тишина. Первым ее нарушил Флюгаре: — Отец Леона посылал Эббе деньги? Но почему? — Это надо выяснить, — сказал Хедстрём. Внезапно этот вопрос показался ему важнее всех остальных, имевших отношение к исчезновению семьи Эльвандер. Сотовый в кармане завибрировал. Патрик взглянул на экран. Звонил Шель Рингхольм из газеты «Богуслэннинген». Наверное, он хотел задать вопросы по пресс-конференции. Но это могло подождать. Полицейский сбросил звонок и повернулся к коллегам: — Йоста, мы едем на Валё. Прежде чем начать допрос, надо убедиться, что Анна и Эбба в порядке, и задать пару вопросов Мортену. Паула, а ты пока собери информацию об отце Леона. Взгляд Патрика остановился на Мелльберге. Что ему поручить? Шеф не любил перерабатывать, но при этом всегда хотел быть в курсе всего. — Бертиль, ты у нас лучше всех умеешь справляться с журналистами. Можешь остаться в участке и отвечать на вопросы СМИ? Мелльберг просиял: — Конечно. У меня большой опыт по этой части. Патрик вздохнул про себя. Ему приходилось дорого платить за ошибки столь опытного коллеги. — Можно мне с вами на Валё? — спросила Эрика, судорожно сжимавшая телефон. Ее супруг покачал головой. — Ни за что. — Но мне нужно! Что, если… — Это не обсуждается, — резко ответил Патрик. — Извини, но лучше нам поехать вдвоем, — добавил он, обнимая жену, чтобы смягчить резкий тон. Та неохотно кивнула и пошла к машине. Проводив ее взглядом, Хедстрём достал сотовый и позвонил Виктору. Включился автоответчик. — У спасателей никто не отвечает. Как обычно. А наша лодка на Валё. За их спиной раздалось покашливание Эрики: — Я не могу никуда ехать. Машина не заводится. Патрик недоверчиво посмотрел на жену: — Как странно… Может, ты подбросишь ее до дома, Йоста? А я пока здесь кое-что закончу. Лодки все равно пока нет. — Да, разумеется, — отозвался Флюгаре, не поднимая глаз. — Хорошо. Тогда увидимся в гавани. Позвонишь Виктору? — Конечно, — ответил Йоста. Снова завибрировал телефон. Это опять был Шель. Лучше все-таки ответить… — О’кей, тогда все знают, что делать, — сказал Патрик, нажимая зеленую кнопку. — Это Хедстрём, — произнес он со вздохом. Ему нравился Рингхольм, но он выбрал для звонка не самый подходящий момент. Валё, 1972 Аннели ненавидела ее с самого первого дня. И Клаэс тоже. В глазах старших детей Руне она и в подметки не годилась их матери Карле, которая была просто святой. Так, во всяком случае, утверждали Руне и его дети. Для самой Инес это было важным жизненным уроком. Она узнала, что мать не всегда бывает права. Брак с Эльвандером был ошибкой. Самой большой ошибкой в ее жизни. И Инес не видела возможности ее исправить. Во всяком случае, сейчас, когда она ждала ребенка. Вытерев пот со лба, женщина продолжала мыть кухонный пол. Руне требовал безупречной чистоты. Все в школе должно сиять к открытию. «Речь идет о моей репутации», — сказал он, когда раздавал приказы. И Инес трудилась с утра до вечера. Она буквально валилась с ног от усталости. Но Руне было на это наплевать. Как и на ее состояние. Внезапно кто-то подошел к ней, и женщина вздрогнула. — Я тебя напугал? — спросил Клаэс голосом, от которого у нее мурашки бежали по коже. Фру Эльвандер переполняла ненависть. Она была так напряжена, что с трудом могла дышать. Мужу жаловаться на этого мальчишку бесполезно. Все равно он ей не поверит. Он слушает только детей. И никогда не встанет на ее сторону. — Ты пропустила пятно, — сказал Клаэс, показывая куда-то сзади нее. Стиснув челюсти, Инес обернулась, чтобы протереть там, куда он показывал, но тут ведро с грохотом опрокинулось на пол, обдав ей ноги грязной водой. — Ой, прости, я нечаянно задел ведро, — сказал подросток извиняющимся тоном, но в глазах его была только радость. Фру Эльвандер смотрела на него, чувствуя, что готова взорваться. С каждой секундой, с каждой обидой она ненавидела его все больше и больше. — Я тебе помогу! Юхан, младший сын Руне. Всего семь лет, а уже такой умный и добрый. Глаза его светятся теплом. Он сразу полюбил Инес. Еще в день их первой встречи мальчик взял ее за руку. Бросив испуганный взгляд на брата, Юхан опустился на колени рядом с мачехой, забрал у нее тряпку и начал размазывать грязь по полу, пытаясь собрать пролившуюся из ведра воду. — Ты тоже промок! — растроганная, сказала она, глядя, как он старается. Челка падала мальчику на глаза. — Ничего страшного, — отозвался он. Клаэс продолжал стоять, скрестив на груди руки. Глаза его стреляли молниями, но он не отваживался атаковать младшего брата. — Размазня! — выплюнул он и ушел прочь. Инес выдохнула. Какой позор! Клаэсу всего семнадцать. И даже если она не намного старше, она его мачеха. И она ждет его брата или сестру. Ей не следует бояться мальчишку. Но почему-то в его присутствии фру Эльвандер испытывала леденящий страх. От одного его голоса ее бросало в дрожь. Инстинктивно она чувствовала, что этого подростка не стоит провоцировать. А что будет, когда приедут ученики? Изменится ли атмосфера в доме, когда он наполнится детскими голосами? Если нет — она здесь просто задохнется. — Ты такой добрый, Юхан, — сказала она, поглаживая мальчика по светлым волосам. Он ничего не ответил, но от Инес не ускользнула его счастливая улыбка. Он ждал их, сидя у окна. Смотрел на море, на остров Валё, на лодки, проплывавшие мимо, на отдыхающих, наслаждавшихся последними неделями отпуска. В какой-то мере он им завидовал, хотя никогда и не мечтал жить их жизнью. Их жизнь была намного проще, чем его. Эти люди и не догадывались, как это чудесно — жить простой обычной жизнью. Когда в дверь позвонили, Леон бросил последний долгий взгляд на Валё и откатил инвалидное кресло от окна. Там, на острове, все началось. Там и должно закончиться, подумал он. — Пора нам покончить с этим, — объявил он собравшимся. Атмосфера в комнате была напряженной с момента прибытия самого первого гостя. От Леона не ускользнуло, что ни Перси, ни Йозеф не поднимают глаз на Себастиана. Тот же был абсолютно спокоен и расслаблен. — Как это ужасно — оказаться в инвалидном кресле. И так изуродовать лицо. Ты же у нас был красавец, — протянул он, откидываясь на спинку дивана. Кройц не обиделся. Он знал, что обидеть его не входило в намерения Монссона. Просто этот парень всегда был прямолинеен, кроме тех случаев, когда хотел кого-нибудь обмануть. Тогда он лгал без всякого стеснения. Люди не меняются. Все остальные тоже не сильно изменились. Йозеф был серьезным, Перси — слабым. А Йон сохранил свои харизму и очарование. До приезда во Фьельбаку Леон навел обо всех справки. Частный детектив за баснословные деньги проделал блестящую работу, и теперь Кройцу было известно об их жизни все. Но у него было такое ощущение, что все произошедшее после Валё не имело никакого значения, особенно сейчас, когда они снова были в сборе. Не отвечая Себастиану, он повторил свою первую фразу: — Пора рассказать всем правду. — Зачем? — спросил Йон. — Все в прошлом. — Знаю, что это была моя идея. Но чем старше я становлюсь, тем больше осознаю, что это была ошибка, — сказал Леон, глядя политику прямо в глаза. Он подозревал, что Хольма будет сложно убедить, но был к этому готов. Независимо от того, что скажет бывший однокашник, Кройц принял решение рассказать правду. Но считал своим долгом предупредить об этом остальных, поскольку решение затрагивало и их тоже. — Я согласен с Йоном, — без всякого выражения сказал Йозеф. — Нет никаких причин ворошить прошлое. Все давно забыто и похоронено. — Это ведь ты всегда твердил про важность прошлого, про долг, про ответственность. Забыл? — напомнил ему Леон. Мейер побледнел и отвел взгляд. — Это совсем другое. — Да неужели? То, что произошло, никуда не исчезает, оно продолжает жить в настоящем. Я жил с этим все эти годы. И вы тоже. Я знаю. — Это совсем другое, — настаивал Йозеф. — Ты говорил о людях, виновных в страданиях твоих предков, говорил, что их надо призвать к ответу. Разве не должны и мы отвечать за содеянное, признать вину? — Кройц говорил мягко, но от каждого его слова Мейер дергался как от удара. — Я тебе не позволю, — процедил Йон, сжимая кулаки. — Это не тебе решать, — отрезал Леон, тем самым раскрыв, что он уже принял решение и не собирается с ними советоваться. — Делай что хочешь, — внезапно произнес Себастиан. Порывшись рукой в кармане, он вынул ключ, а затем, поднявшись с дивана, протянул его Кройцу, который после некоторых сомнений взял его. Столько лет прошло с тех пор, как он в последний раз держал эту вещь! Ключ, которым было заперто их совместное прошлое… В комнате воцарилась тишина. Все вспоминали. — Надо открыть дверь, — объявил Леон, сжимая ключ в кулаке. — Я хочу это сделать вместе с вами, но если вы не хотите — я готов сделать это один. — А Ия? — начал было Хольм, но Кройц остановил его: — Ия уехала в Монако. Я не смог уговорить ее остаться. — Вы-то можете сбежать, — с горечью сказал Йозеф. — Уехать за границу. А мне придется остаться здесь. — Я никуда не собираюсь уезжать, — ответил Леон. — А если и уеду, то обязательно вернусь. — Никто никуда не поедет, — заявил Перси, до этого не издавший ни звука. Он даже сидел в отдалении. — Что ты имеешь в виду? — спросил Себастиан расслабленно. — Никто никуда не поедет, — повторил фон Барн. Нагнувшись, он начал рыться в портфеле, прислоненном к ножке стула. — Это шутка? — усмехнулся Монссон при виде пистолета в его руках. Перси направил на него дуло. — Нет, не шутка. С чего мне шутить? Ты отнял у меня все. — Это был только бизнес, — все еще спокойно произнес Себастиан. — И не надо меня винить. Ты сам растратил все свое наследство. Раздался выстрел, и все ахнули. Себастиан схватился руками за лицо, и между его пальцами полилась кровь. Пуля задела его левую щеку и вылетела через панорамное окно с видом на море. В ушах у присутствующих зазвенело от звука выстрела. Леон так сильно вцепился в ручки кресла, что костяшки пальцев побелели. — Что ты творишь, Перси?! — завопил Йон. — Ты совсем спятил?! Убери пистолет, пока никто больше не пострадал! — Слишком поздно. Поздно, — фон Барн опустил оружие. — Прежде чем я всех вас убью, я хочу, чтобы вы ответили за то, что сделали. В этом я согласен с Леоном. — Что ты имеешь в виду? Мы все такие же жертвы, как и ты! — злобно заявил Хольм, но в голосе его отчетливо звучал страх. — Мы все к этому причастны. И это разрушило мою жизнь. Но ты виноват больше всех и поэтому умрешь первым, — с этими словами аристократ снова направил пистолет на Себастиана. В комнате было тихо. Слышалось только напряженное дыхание собравшихся. — Это, должно быть, они, — сказала Эбба и отвернулась от ящика. Ее стошнило. Анну тоже замутило, но она удержалась. В ящике лежал скелет. Череп уставился на них пустыми глазницами. Все зубы были целы, и на черепе виднелись даже остатки волос. Судя по всему, скелет принадлежал раньше мужчине. — Думаю, ты права, — сказала она, гладя фру Старк по спине. Та опустилась на корточки и прижалась лбом к коленям, чтобы не потерять сознания. — Так вот где они были все это время… — прошептала она еле слышно. — Полагаю, остальные лежат там, — показала Анна на два других ящика, которые оставались запертыми. — Их надо открыть! — заявила Эбба, вставая. Ее «сокамерница» засомневалась: — Может, сначала сами отсюда выберемся… — Я должна знать! — У фру Старк горели глаза. — Но Мортен… — запротестовала Анна. Эбба покачала головой: — Он нас не выпустит. Я видела это в его глазах. К тому же он думает, что убил меня. Эти слова напугали Анну. Она понимала, что Эбба права. Старк их не выпустит. Им придется выбираться самим, иначе они умрут здесь. И даже если Эрика начнет их искать и задавать вопросы, ей никогда их не найти. Эта комната могла находиться где угодно, и раз ее не нашли, когда искали пропавшую семью, то, значит, не найдут и сейчас. — Хорошо, — согласилась Анна. — Давай откроем. Там может найтись что-то, чем можно будет взломать дверь. Эбба не ответила. Она уже была занята сбиванием замка на втором ящике. Но этот замок сидел крепче. — Погоди, — сказала Анна. — Можно мне одолжить твое украшение? Может, им можно вскрыть замок? Поколебавшись, фру Старк сняла с себя цепочку и протянула Анне. Та начала ковыряться в замке. Через какое-то время ей удалось открыть обе крышки, и, переглянувшись с Эббой, они открыли ящики одновременно. — Они тут. Все, — сказала фру Старк. На этот раз она долго смотрела, не отводя взгляд, на останки своей семьи, столько лет пролежавшей в подвале, как мусор. Тем временем Анна пересчитала черепа в ящиках. — Одного не хватает, — сказала она. Эбба дернулась: — Что ты имеешь в виду? Анна поправила одеяло на груди. — Исчезло пять человек, да? — Да. — Но здесь только четыре черепа. То есть четыре скелета, если, конечно, никому не отрубили голову. Фру Старк скривилась. Потом она нагнулась сама, чтобы пересчитать черепа, и, набрав в грудь воздуха, произнесла: — Ты права. Одного не хватает. Вопрос только — кого? Анна снова посмотрела на черепа и кости. Если они отсюда не выберутся, то сами превратятся в такие же скелеты. Зажмурившись, она увидела перед собой Дана и детей. Нет, они должны выбраться! Любой ценой. Эбба рядом с ней начала жалобно всхлипывать. — Паула! — позвал Патрик коллегу к себе в кабинет. Йоста с Эрикой уехали в деревню, а Мелльберг заперся у себя, готовый принимать звонки журналистов. — Что случилось? — спросила беременная женщина, неуклюже усаживаясь в кресло для посетителей. — С Йоном сегодня поговорить не удастся, — сообщил Хедстрём. — К нему едет полиция Гётеборга. Мне сообщил Шель Рингхольм. Он тоже направляется туда вместе со Свеном Никлассоном из «Экспрессен». — Полиция? Почему? И почему никто нам не сообщил? — покачала головой Паула. — Шель не вдавался в подробности. Сказал только, что это сенсация и что дело касается государственной безопасности. Ты же знаешь, какой он. — Мы поедем туда? — Нет, особенно ты. Не в твоем положении. В полиции Гётеборга сказали, что нам лучше им не мешать, но я все равно хочу вытянуть из них побольше информации. Но в любом случае с Хольмом нам удастся пообщаться не скоро. — Интересно, что это за сенсация? — Паула крутилась на неудобном стуле. — Рано или поздно узнаем. Раз Шель и Свен Никлассон там, значит, скоро все появится в газетах. — Тогда пока займемся другими делами… — Нет. Мне нужно ехать на Валё с Йостой, чтобы выяснить, что там творится. — Отец Леона, — протянула Паула задумчиво. — Зачем ему посылать деньги?.. — Мы поговорим с Леоном сразу по возвращении, — пообещал Патрик. В голове его крутилась еще одна мысль. — Леон и Аннели; может, все-таки это их рук дело… Он протянул руку, чтобы помочь Пауле подняться на ноги. Та с благодарностью приняла помощь. — Тогда я пойду наведу справки об Ароне, — сказала она. Хедстрём взял куртку и последовал за коллегой в коридор. Оставалось надеяться, что Йоста справился с задачей и отвез Эрику домой. Хорошо зная свою жену полицейский подозревал, что она всю дорогу уговаривала Флюгаре отвезти ее сразу на остров. Но Патрик не собирался брать ее с собой. Он нутром чувствовал, что там может быть опасно, и не хотел втягивать ее в это. Хедстрём уже дошел до машины, когда Паула позвала его с крыльца. — В чем дело? — обернулся он. Женщина жестом позвала его к себе, и по выражению ее лица было понятно, что это серьезно. — Выстрелы. Дома у Леона Кройца, — выдохнула она. Патрик покачал головой. Почему если наваливается, то все сразу? — Я позвоню Йосте и попрошу ехать прямо туда. Можешь разбудить Мелльберга? Нам нужна любая помощь, — распорядился он. Залив блестел в лучах солнца. С пляжа доносились крики и детский смех. Это было излюбленное место отдыха семей с детьми. Во время каникул Эрика каждый день проводила там, так как Патрик все время был на работе. — Чем может быть занят Виктор? — спросила она. — Кто его знает, — ответил Флюгаре. Ему так и не удалось связаться со спасателями, и Эрика уговорила Йосту подождать у них дома за чашечкой кофе в компании Кристины. — Попробую снова позвонить, — сказал он, набирая номер. Писательница смотрела на него, гадая, как ей уговорить его взять ее с собой на остров. Ожидание сведет ее с ума! — Никто не отвечает. Схожу пока в туалет. Йоста поднялся и вышел. Телефон остался на столе. Буквально через минуту он зазвонил. Эрика посмотрела на экран. «Хедстрём», — высветились на нем большие буквы. Поколебавшись, она решила ответить. Кристина была занята детьми, а хозяин телефона находился в туалете. — Да, Патрик, это Эрика! А он в туалете. Что передать?.. Выстрелы?.. Хорошо. Я все передам Йосте, и через пять минут он уже будет в машине. Положив телефон, женщина задумалась. С одной стороны, ее мужу нужно было подкрепление, но, с другой, необходимо было как можно быстрее выяснить, что происходит на Валё. Эрика судорожно соображала. Надо принять решение, пока Флюгаре не вернулся из туалета. Достав собственный телефон, она набрала номер. На другом конце ответил Мартин. Она быстро описала ему ситуацию, объяснила, что нужно делать, и он тут же согласился помочь. Теперь оставалось только разыграть спектакль, достойный «Оскара». — Кто звонил? — спросил вернувшийся в кухню Йоста. — Патрик. Он дозвонился до Эббы. На острове все спокойно. Анна, оказывается, уехала на аукцион и потому не отвечает, но Патрик все равно попросил нас съездить поговорить с Мортеном. — Нас? — Да, Патрик сказал, что, на его взгляд, там неопасно. — Ты уверена? Их прервал звонок телефона. — Да, Виктор! — схватил трубку Йоста. — Я тебя искал. Нам надо на Валё. Да, сейчас. Мы приедем через пять минут. Закончив разговор, он недоверчиво уставился на Эрику. — Можешь позвонить Патрику и спросить, если мне не веришь, — улыбнулась она. — Это лишнее. Лучше сразу поедем на Валё. — Ты уходишь? — В кухню заглянула Кристина с Ноэлем на руках. Он пытался вырваться, а из комнаты доносились крики Антона и Майи. Майя вопила: «Бабушка, бабушка!» — Я ненадолго, — солгала Эрика, пообещав себе быть добрее к свекрови. Но это потом, а сейчас главное — добраться до острова. — В последний раз я вам помогаю. Вы не можете рассчитывать, что я буду готова броситься вам на помощь по первому зову, да еще и сидеть с детьми весь день напролет, — принялась ворчать Кристина. — У меня и возраст уже не тот, и здоровье, а они такие энергичные и шумные… Не говоря уже о том, что они ужасно воспитаны. И это не моя вина, а ваша. К воспитанию детей нужно подходить серьезно. Хорошие привычки прививаются в раннем возрасте… Эрика сделала вид, что не слышала последних фраз. Она выбежала в прихожую вслед за Йостой, и через десять минут они уже были на борту «МинЛуиса» на пути к острову. Писательница попыталась расслабиться, говоря себе, что на Валё все в порядке и что ее слова об Анне и Эббе окажутся правдой. Но сердце подсказывало Эрике, что сестра в опасности. — Подождать вас? — спросил Виктор, элегантно причаливая к пристани. Флюгаре покачал головой. — Нет, но нас нужно будет забрать. Сможешь? — Конечно. Только позвони. Я пока оплыву кругом — проверю ситуацию. Эрика подумала, что не стоило его отпускать, но ничего не сказала. — Это ваша? — спросил Йоста, указывая на одну из привязанных к причалу лодок. — Да, как странно, — изобразила удивление Эрика. — Может, Анна снова вернулась? Пройдем в дом? — предложила она и зашагала вперед, не дожидаясь ответа. Старик поспешил за ней, выругавшись себе под нос. Впереди показался красивый белый дом. Вокруг было тревожно тихо, и Эрика насторожилась. — Эй! — крикнула она, подходя к крыльцу. Входная дверь была открыта, но никто не ответил. Йоста остановился. — Странно, — сказал он. — Похоже, никого нет дома. А Патрик ведь сказал, что Эбба здесь? — Ну да… — солгала Эрика. — Может, они пошли купаться? — предположил ее спутник, оглядываясь по сторонам. — Может быть, — кивнула писательница, входя внутрь. — Нельзя вот так врываться в дом к людям! — запротестовал Флюгаре. — Можно, давай! Эй, Мортен! — крикнула она. — Есть кто дома? Йоста неохотно последовал за женщиной. В доме тоже было тихо. Но внезапно в дверях кухни показался хозяин. Полицейская лента, которой был запечатан вход в кухню, оказалась сорванной и висела вдоль косяка. — Привет, — пробормотал Старк. Эрика замерла. Под глазами у Мортена были темные круги, волосы слиплись от пота, а взгляд был абсолютно пустым. — Эбба дома? — спросил Йоста. — Нет, она уехала к родителям, — ответил Старк. Флюгаре удивленно взглянул на Эрику: — Но Патрик же говорил с ней! Она была на острове… Эрика всплеснула руками, и Йоста начал догадываться, что к чему. — Она не приезжала домой, — сказал Мортен. — Сказала, что поедет в Гётеборг. Писательница кивнула, хоть и знала, что он лжет. Почтальон сказал ей, что они высадили Эббу на острове. Украдкой обведя прихожую взглядом, Эрика заметила на полу сумку фру Старк, которая была у нее утром. Она не могла уехать в Гётеборг. — А где Анна? — спросила Эрика. Мортен смотрел на них с Йостой пустым взглядом. Он медленно пожал плечами. Не раздумывая ни секунды, женщина выронила сумочку на пол и бросилась бежать вверх по лестнице с криками: — Эбба! Анна! За спиной у нее раздался топот, и Эрика поняла, что Мортен ее преследует. Она вбежала на верхний этаж, бросилась в спальню и ахнула. На полу, рядом с подносом, лежала сумочка Анны. Сначала лодка, теперь сумка. Анна была на острове, как и Эбба, поняла Эрика. Она резко повернулась, чтобы спросить об этом Старка, и замерла. Крик застыл у нее в горле. Он целился в нее из револьвера. Краем глаза она увидела, как за спиной Мортена остановился Йоста. — Стой на месте! — крикнул Старк, делая шаг к женщине. Дуло револьвера было в сантиметре от лба Эрики. Мортен держал его твердой рукой. — А ты иди туда! — кивнул он вправо. Флюгаре подчинился. С поднятыми вверх руками и взглядом, прикованным к Старку, он встал рядом с писательницей. — На пол! — скомандовал Мортен. Оба опустились на пол. Эрика не могла отвести взгляда от револьвера. Откуда он у Мортена? — Убери пистолет. Давай поговорим, — попросила она. Старк посмотрел на нее с ненавистью: — О чем? Мой сын мертв. Он погиб по вине этой шлюхи. О чем говорить? Что это изменит? В глазах его снова появилась жизнь, но это были глаза безумца. Долго же ему удавалось скрывать свое сумасшествие! Или это остров довел его до грани? — А моя сестра? — выдохнула Эрика. Только бы Анна была жива! — Вы никогда их не найдете. Как не нашли и остальных. — Остальных? Ты имеешь в виду семью Эббы? — спросил Йоста. Мортен промолчал. Продолжая целиться в Эрику, он опустился на корточки. — Анна жива? — спросила она, не надеясь на ответ. Старк улыбнулся. Теперь Эрика понимала, как глупо было лгать Флюгаре. Как она только могла до этого додуматься? — Что ты собираешься делать? — спросил Йоста, словно прочитав ее мысли. Мортен пожал плечами и ничего не ответил. Вместо этого он сел на пол по-турецки, по-прежнему держа свою пленницу на мушке. Он словно чего-то ждал. Вид у него был спокойный, если не считать револьвера в руке и ненависти во взгляде. А где-то на острове были Эбба с Анной. Живые или мертвые. Валё, 1973 Лаура ворочалась на неудобном матрасе. Руне с Инес следовало бы найти ей кровать получше, учитывая, как часто она у них гостит. Все-таки она уже немолода. К неудобной постели добавилось еще и желание пойти в туалет. Пожилая женщина неохотно опустила ноги на пол и поежилась. Ноябрьские холода уже наступили, а протопить старый дом было нелегко. Лаура подозревала, что Руне экономит на дровах. Ее зять всегда был жадноват. Зато внучка Эбба была миленькой, если общаться с ней в малых дозах. Лаура всегда была равнодушна к младенцам и не собиралась тратить силы, которых и так было мало, на внучку. Она пошла по скрипучим половицам, думая о том, что в последние годы сильно поправилась. От ее стройной фигуры, которой Лаура когда-то так гордилась, не осталось и следа. Но к чему красота в ее-то годы? Она все время сидела одна дома, и одиночество начало сводить ее с ума. Руне оказался совсем не тем зятем, о котором она мечтала для своей дочери. Квартиру он ей, конечно, купил, но Лаура все равно переживала, что не нашла для Инес партию получше. С такими внешними данными дочь могла выйти замуж за кого угодно. Руне Эльвандер был слишком жадным и изнурял жену работой по дому. Она исхудала и подурнела. Лаура никогда не видела свою дочь без дела. Она все время убиралась, готовила еду, помогала мужу с учениками или следила за его кошмарными детьми от первого брака. Младший из них, правда, был довольно мил, но старшие оказались просто исчадиями ада. Лестница тоже заскрипела у Лауры под ногами. Она в который раз посетовала на свой слабый мочевой пузырь. Ходить по ночам в туалет было весьма неудобно, особенно в такой холод. Внезапно какой-то звук заставил ее замереть. Это открылась входная дверь. Женщине стало любопытно: кто это не спит по ночам? В такое время хорошие дела не делаются. Наверняка это дурно воспитанные дети затеяли какую-нибудь пакость. Но Лаура им сейчас покажет! Услышав, как закрылась дверь в прихожую, она поспешила вниз по лестнице, надела сапоги, укуталась в теплую шаль и выглянула на улицу. Сложно было что-то различить в темноте, но она уловила тень, повернувшую за угол. Надо было действовать осторожно. Лаура медленно спустилась с крыльца, чтобы не поскользнуться, и пошла направо, а не налево, куда свернула тень, чтобы застигнуть негодяя врасплох, чем бы он ни занимался. Она шла вдоль стены и, дойдя до угла, заглянула за него, чтобы узнать, что происходит позади дома. Там никого не было. Лаура нахмурилась и огляделась по сторонам. Куда подевался этот полуночник? Она осторожно сделала шаг вперед, пристально вглядываясь в темноту. Может, он пошел к пляжу? Туда она не пойдет. Слишком велик риск поскользнуться и упасть. Доктор советовал быть осторожней. У Лауры было слабое сердце, любые волнения не пошли бы ей на пользу. Поежившись, она поправила шаль. Зубы начали стучать от холода. Внезапно перед ней возник темный силуэт, и пожилая женщина вздрогнула. Присмотревшись, она поняла, кто это. — Так это ты! Что ты тут забыла? — спросила она. От холода в глазах смотревшего на нее человека ей стало страшно. Они были темнее окружавшей ее ночи. Лаура медленно пошла назад. Она начала осознавать, что сделала ошибку. Пара шагов. Еще пара шагов, и можно будет вернуться в дом. Эти несколько шагов до крыльца теперь казались сотнями километров. Глядя в страшные темные глаза, она поняла, что никогда больше не вернется в дом. И в эту минуту ей вспомнилась Дагмар. Только с ней она чувствовала себя такой беспомощной. Бежать было некуда, поняла Лаура, и почувствовала, как в груди что-то лопнуло. Патрик уставился на часы. — Где носит Йосту? Он должен уже быть тут! — воскликнул он. Они с Мелльбергом сидели в машине перед домом Леона Кройца. Внезапно показался знакомый автомобиль, но Хедстрём с удивлением увидел за рулем Мартина. — Что ты тут делаешь? — спросил Патрик, выходя из машины. — Твоя жена звонила. Сказала, что у вас чрезвычайная ситуация и нужна моя помощь, — ответил его друг. — Что?.. — начал было Хедстрём, но тут же замолчал. Чертова Эрика! Ей, конечно, удалось убедить Йосту поехать с ней на остров. Как же он зол на нее! Но тревога пересиливала злость. Эрика на Валё — это последнее, что ему сейчас нужно. Он и так понятия не имеет, что происходит внутри дома Леона, и нужно сконцентрироваться на задании. Слава богу, что хоть Мартин здесь. Вид у него был усталый, но в опасных ситуациях от усталого Молина проку было больше, чем от бодрого Йосты. — Что произошло? — спросил Мартин, щурясь от солнца. — Выстрелы в доме. Больше мы ничего не знаем. — Кто внутри? — Этого мы тоже не знаем. Патрик понял, что нервничает. Это был один из тех случаев, которые полицейские ненавидят. Слишком мало информации, чтобы объективно оценить ситуацию. А это означает, что все может пойти не так. — Вызывать подкрепление? — спросил Мелльберг. — Нет времени. Придется позвонить в дверь. Бертиль хотел было запротестовать, но Патрик опередил его. — Ты останешься здесь. Следи за домом, а мы с Мартином пойдем внутрь, — он глянул на напарника, и тот, молча кивнув, вынул пистолет. — Я на всякий случай заехал за ним в участок, — объяснил он Хедстрёму. — Молодец, — похвалил Патрик, доставая свой револьвер. Они не спеша подошли к дому и позвонили. Вскоре послышался голос: — Входите. Открыто. Напарники переглянулись и вошли. Увидев, кто их ждет внутри, оба удивились еще больше. Там были все «мальчики»: Леон, Себастиан, Йозеф, Йон и еще один человек, которого Патрик не знал, но, судя по всему, это был Перси фон Варн. В руках у него был пистолет. — Что происходит? — спросил Хедстрём, не поднимая оружия и краем глаза отмечая, что Мартин держит палец на спусковом крючке своего пистолета. — Спросите у Перси, — сказал Себастиан. — Леон позвал нас сюда, чтобы положить всему конец. Я хотел ему помочь, — голос Перси дрожал. Себастиан повернулся на диване, и он направил на него пистолет. — Спокойно! — поднял руки Монссон. — Положить конец чему? — спросил Патрик. — Тому, что случилось. Чего не должно было случаться. Тому, что мы сотворили, — ответил фон Барн, опуская оружие. — Что сотворили? Никто не ответил, но Хедстрём решил вытянуть из бывших однокашников правду. — На допросе вы говорили, что рыбачили в тот день. Но макрель на Пасху не ловят. В комнате стало тихо. Себастиан фыркнул: — Городские мальчишки. Что с нас взять? — Тогда ты не возражал, — сказал Леон. По его голосу видно было, что ситуация его забавляет. Монссон молча пожал плечами. — Почему ваш отец перечислял Эббе деньги до ее совершеннолетия? — спросил Патрик Кройца. — Вы ему позвонили тогда? Богатый влиятельный человек со связями… Это он помог вам уничтожить следы после убийства семьи? Ведь именно это и случилось? Руне зашел слишком далеко? А другие стали невольными свидетелями и их пришлось убить? — страстно произнес полицейский. Ему хотелось встряхнуть всех пятерых и заставить их говорить. — Ты доволен, Леон? — раздраженно спросил Перси. — Теперь можешь выложить все карты на стол. Йон вскочил: — Это безумие! Я не собираюсь в этом участвовать. Я ухожу. Он сделал шаг вперед, но фон Барн вскинул руку с пистолетом, целясь чуть правее него, и нажал на курок. — Ты что?! — вскрикнул Хольм, шарахнувшись в сторону, и опустился обратно на диван. Полицейские подняли свое оружие, нацелившись на графа, но потом снова опустили, решив, что это слишком рискованно. — В следующий раз я не промажу. Этот навык — тоже отцовское наследство. Сколько часов он заставлял меня тренироваться в стрельбе! Теперь эти уроки мне пригодятся. Я могу отстричь тебе эту идиотскую челку, если захочу, — рассмеялся Перси при виде побелевшего лица Йона. Тут до Хедстрёма дошло, что полиция Гётеборга ищет Хольма у него дома. Они понятия не имеют, где он находится на самом деле. — Успокойтесь, Перси, — медленно произнес Мартин. — Так никто не пострадает. Никто отсюда не уйдет, пока мы не разберемся со всем этим. — Это все из-за Аннели? — спросил Патрик, снова поворачиваясь к Леону. Если это он хотел раскрыть правду о событиях семьдесят четвертого года, то почему молчит? Испугался? Передумал? — Мы считаем, что она сбежала за границу после убийства, — добавил он. — Ее паспорт отсутствует. А остальных вы убили, не так ли? Себастиан расхохотался. — Что тут смешного? — спросил Мартин. — Ничего, совсем ничего, — отмахнулся от него Монссон. — Это ваш отец помог ей исчезнуть? Вы с Аннели встречались за спиной Руне и он все узнал? Но зачем другим помогать вам замести следы? И почему они молчали столько лет? Патрик обвел рукой всех сидящих мужчин. Ему вспомнились фото, сделанные после исчезновения. В глазах мальчишек тогда был вызов. А Леон излучал силу. И даже постарев, они оставались прежними и по-прежнему держались вместе. — Да, расскажи об Аннели, — ухмыльнулся Себастиан. — Тебе ведь так не терпелось рассказать правду. Расскажи им об Аннели. Внезапно Хедстрёма осенило: — Я ведь уже видел Аннели, да? Это Ия. Никто не пошевелился. Мужчины смотрели на Кройца, и в их взглядах читались страх и облегчение. Леон выпрямился в инвалидном кресле. Повернув лицо к свету так, что отчетливо стали видны шрамы, он сказал: — Я расскажу об Аннели. И о Руне, Инес, Клаэсе и Юхане. — Подумай еще раз, — прервал его Йон. — Я уже подумал. Пришло время… Он набрал в грудь воздуха, но внезапно дверь открылась, и вошла Ия. Она обвела взглядом всех присутствующих. При виде пистолета у Перси в руке зрачки женщины расширились. После секундного сомнения она подошла к своему мужу, положила ему руку на плечо и тихо произнесла: — Ты прав. Больше нельзя убегать и прятаться. Леон кивнул и начал свой рассказ. Анна больше переживала за Эббу, чем за себя. Она была очень бледной, а на шее у нее темнели страшные кровоподтеки, оставшиеся от пальцев Старка. У самой Анны синяков не было. Может, Мортен дал ей снотворного? Женщина помнила только, что заснула в его объятьях после секса, которого у нее так давно не было, а проснулась уже на холодном полу. — Тут лежит моя мать, — сказала Эбба. — Откуда ты знаешь? — Только у одного черепа длинные волосы. Это должна быть она. — Или сестра, — возразила Анна. Ей хотелось захлопнуть крышку, но она сдержалась: Эббе требовалось знать всю правду о своей семье. — Что это за место? — спросила Эбба, не отводя взгляда от скелета. — Бункер или убежище, скорее всего. Судя по флагу и нацистской униформе, оно тут со времен Второй мировой войны. И убитых никто так и не нашел… Взгляд у Эббы стал совсем отсутствующим. Анна поняла, что ей придется брать командование на себя, иначе они просто никогда отсюда не выберутся. — Нам нужно сломать дверь, — сказала она, легонько толкая фру Старк в бок. — Ты поищи в этом углу, а я посмотрю в ящиках… Эбба испуганно уставилась на нее. — Но если они… сломаются… — А что, если мы умрем тут? — спокойно спросила Анна и отчетливо добавила: — В ящиках могут быть инструменты. Так что или ты их поищешь, или я. Выбирай. Измученная женщина застыла, обдумывая эти слова, а потом повернулась и пошла в угол, где валялся какой-то хлам. Анна подозревала, что там ничего нет, но Эббу нужно было чем-то занять. Сделав глубокий вдох, она опустила руку в один из ящиков. Когда ее пальцы коснулась костей, женщину затошнило, и она с трудом сдержала крик. — Ты чего? — спросила фру Старк, оборачиваясь. — Ничего, — солгала Анна, делая над собой усилие и продолжая искать. Когда пальцы коснулись дна ящика, она нагнулась, чтобы рассмотреть, что там внизу. На дне было что-то маленькое и твердое, Анна вытащила этот предмет наружу и в ужасе увидела зуб. Испугавшись, она выронила его обратно и принялась вытирать руку об одеяло. — Нашла что-то? — спросила Эбба. — Нет пока. Сжав зубы, Анна продолжила поиски во втором ящике. Закончив, она опустилась на колени. Ничего. Им никогда отсюда не выбраться. Они умрут здесь. Но женщина заставила себя подняться на ноги. Оставался еще один ящик. Рано сдаваться. Хотя ее и тошнило при одной мысли о новой попытке, Анна набралась решимости и подошла к последнему ящику. Эбба уже прекратила поиски и тихо рыдала у стены. Бросив на нее быстрый взгляд, Анна нагнулась над ящиком и, сглатывая, опустила руку вниз. Сперва ее пальцы ощущали только деревянные доски, но внезапно они наткнулись на что-то вроде бумаги с гладкой поверхностью, похожей на пленку. Она вытащила эти бумажки и поднесла к свету. — Эбба! — выдохнула Анна. Не получив ответа, она подошла к фру Старк, опустилась на пол рядом с ней и, протянув ей то, что оказалось фотографиями, сказала: — Смотри! Пальцы у Анны так и чесались перебрать снимки, но у нее не было на это права. Оно было только у Эббы. Это она должна увидеть их первой. Фру Старк посмотрела на полароидные снимки, и руки у нее дрогнули. — Что это? — спросила она, качая головой. Обе женщины против воли уставились на фотографии, подавляя желание отвернуться. Перед ними были снимки с того самого пасхального воскресенья, которые должны были пролить свет на то, что тогда случилось. Старк, казалось, засыпал. Веки у него отяжелели, голова свесилась на грудь. Эрика не отваживалась взглянуть на Йосту, потому что Мортен по-прежнему сжимал в руке револьвер и любое движение грозило им опасностью. Наконец его веки опустились. Женщина медленно повернулась к полицейскому и прижала палец к губам. Тот кивнул. Она вопросительно посмотрела на дверь позади Мортена, но Флюгаре покачал головой. Нет, это не пройдет. Если Старк проснется, он начнет палить во все, что движется. Эрика задумалась. Им нужна была помощь. Снова посмотрев на Йосту, она прижала руку к уху, изображая трубку. Йоста сразу понял и начал рыться в карманах куртки, но по его несчастному взгляду писательница догадалась, что мобильный он забыл. Она огляделась. Чуть в стороне стояла сумочка Анны, и Эрика начала медленно подползать к ней. Мортен дернулся во сне, и она снова застыла, но он не проснулся. Голова его продолжала свешиваться на грудь. Добравшись до сумки, женщина притянула ее к себе и стала бесшумно рыться в ней под напряженным взглядом Йосты. Тот кашлянул, и Эрика строго взглянула на него. Только бы не разбудить Старка! Наконец она нащупала мобильный Анны. Тот был поставлен в бесшумный режим, но Эрика не знала пин-кода. Придется гадать. Она вбила дату рождения сестры. «Неверный код», — высветилось на экране. Эрика мысленно выругалась. Ей пришло в голову, что Анна могла не менять первоначальный код телефона. Тогда у них нет никаких шансов. Но писательница запретила себе об этом думать. У нее оставалось еще две попытки. День рождения Адриана. И снова «неверный код»! И тут Эрику осенило. Есть еще одна дата, означавшая поворотный момент в жизни Анны, — дата смерти Лукаса! Эрика вбила цифры, и телефон приветственно завибрировал, впуская ее в свой мир. Она посмотрела на Йосту, и тот выдохнул от облегчения. Теперь надо было действовать быстро. Мортен может проснуться в любую секунду. Слава богу, их с Анной мобильные были одной модели. Писательница легко нашла в меню номер и начала набирать сообщение Патрику. Важно было так подобрать слова, чтобы он понял, что ситуация серьезная. Мортен шевельнулся во сне. Эрика хотела было уже отправить сообщение, но в последний момент добавила еще несколько адресатов. Если муж занят, кто-нибудь другой увидит и поможет им. Женщина нажала «отправить» и отодвинула сумку. Телефон она спрятала у себя под ногой так, чтобы Старк его не видел. Теперь оставалось только ждать. Шель, опиравшийся на капот, проводил взглядом полицейские машины. Операция провалилась. Дома была только жена Хольма, которую стражи порядка и забрали в участок. — Куда, черт возьми, подевался Йон? — уже неизвестно в который раз спросил Рингхольм, ни к кому не обращаясь. В доме продолжался обыск. Полицейские намеревались прочесать каждый сантиметр, а фотограф неустанно щелкал фотоаппаратом на расстоянии: к дому его никто не пускал. Впрочем, никто не обращал на него и особого внимания: перед полицией стояли другие задачи. — Может, он сбежал за границу? — спросил Свен Никлассон, который еще в машине успел набросать статью о предотвращенном теракте. Шель знал, что ему тоже следовало быть в редакции, где его провозгласили бы героем дня. Когда он позвонил главному редактору, чтобы рассказать новости, тот так обрадовался, что чуть не оглушил Рингхольма своими криками. Но журналисту не хотелось уезжать, пока он не узнает, где Йон. — Не думаю, что он сбежал бы без Лив, — сказал он коллеге. — А она явно не была готова к визиту полиции. Раз она ничего не знала, то уж Хольм и подавно. Они всегда держатся вместе. — По деревне слухи распространяются со скоростью света. Так что сейчас он точно в курсе того, что творится у него дома, — высказал свое мнение Свен. — Хм, — рассеянно протянул Шель. Он перебирал все известные ему о Йоне факте. Где он может быть? Сарайчик полиция уже проверила — там тоже никого не было. — А вы слышали какие-нибудь новости из Стокгольма? — Полиции и спецслужбам, как ни странно, удалось сработаться и провести хорошую операцию. Все подозреваемые задержаны. Никто не оказал сопротивления. Эти парни, они такие крутые, только пока не прибудет полицейский наряд, — рассказал Никлассон. — Вы правы, — отозвался Рингхольм, занятый обдумыванием заголовка для своей статьи. Читатели будут шокированы тем, что в маленькой мирной Швеции, где никогда ничего не происходит, экстремисты планировали такое страшное преступление. Тут у него зазвонил телефон. — Привет, Рольф… — ответил Шель. — Да, тут что-то странное творится. Никто не знает, где Йон Хольм… Что ты говоришь? Выстрелы? Мы сейчас приедем! Положив трубку, он кивнул Свену: — Садитесь! Стреляли дома у Леона Кройца. Едем туда. — Кройца? — Это один из парней, с которым Йон учился в школе на Валё. За этой историей что-то кроется. Все так думают. — Но Йон может вернуться в любой момент… Шель пристально посмотрел на коллегу: — Не спрашивайте меня почему, но я думаю, что Йон тоже в этом доме. Так что решайте. Со мной вы или нет? Полиция уже там. Никлассон немедленно открыл дверь и сел в машину. Рингхольм сел за руль и, хлопнув дверцей, немедленно тронулся. Мальчишки с Валё всегда что-то скрывали. Настало время узнать правду. И он не упустит возможности написать о такой сенсации. Ни за что на свете. Он будет там! Валё, 1974 Ей казалось, что кто-то постоянно следит за ней. Именно следит: Инес это чувствовала. Такое ощущение появилось у нее в то утро, когда мать нашли мертвой, и с тех пор не оставляло ее. Зачем матери понадобилось выходить на улицу в холодную ноябрьскую ночь? Доктор, вызванный из деревни, сказал, что Лауру подвело сердце. Он предупреждал ее, что так может случиться, сказал врач. Но верилось в это с трудом. В доме что-то изменилось после смерти Лауры. Руне стал еще угрюмее и строже, а Аннели и Клаэс издевались над Инес с еще большей наглостью. Отец позволял им все, и они пьянели от этой свободы. По ночам из спальни мальчиков доносился плач. Кто-то плакал тихо, почти бесшумно, стараясь не выдать себя. А фру Эльвандер было страшно. Она не сразу поняла, что чувство, которое испытывает, находясь в этом доме, — это страх, но теперь это стало очевидно. Что-то было не так. Однако говорить с Руне о ее страхах было бесполезно. Она знала, что он только отмахнется от нее. Но Инес видела, что даже муж начинает догадываться, что в его владениях не все в порядке. Сказывалась и усталость. Работа в доме и в школе, да еще и ответственность за Эббу отнимали у нее все силы. Не говоря уже о том, что постоянно приходилось сдерживать себя, чтобы не высказать, что она обо всем этом думает. — Мама, мама, мама, — канючила Эбба в своем манежике, не отрывая глаз от матери. Инес ее проигнорировала. Девочка требовала к себе слишком много внимания, которое фру Эльвандер не могла ей дать. И она слишком была похожа на Руне. Нос и губы у нее были от отца, и поэтому Инес сложно было ее полюбить. Она заботилась о дочери, меняла ей пеленки, кормила ее, утешала, но не больше. Страх был таким огромным, что вытеснил все остальные чувства. Инес хотелось сбежать. В редкие свободные минутки она тешила себя мечтой о побеге и думала, взяла бы с собой Эббу или нет, но боялась дать себе откровенный ответ на этот вопрос. — Можно мне ее взять на ручки? — спросил Юхан. Инес не слышала, как он вошел в прачечную. — Конечно, — ответила она. Это из-за младшего пасынка она все еще была на острове. Он обожал мачеху и сводную сестру, и любовь эта была взаимной. При виде него Эбба расплывалась в улыбке и протягивала ручки. — Пошли, Эбба! — позвал мальчик, доставая ее из манежика. Малышка обняла его ручонками за шею и прижалась к нему лицом. Инес наблюдала за ними, отложив глажку. Она даже почувствовала укол ревности. На нее Эбба никогда не смотрела таким полным обожания взглядом. На мать дочка всегда смотрела с укором. — Пойдем посмотрим птичек. Можно? — спросил Юхан. Фру Эльвандер кивнула. Она доверяла этому парню, зная, что он не позволит, чтобы с Эббой что-то случилось. — Конечно, идите. Вздохнув, женщина вернулась к работе. Еще долго до нее доносился довольный смех Эббы. Когда же он затих, Инес присела на корточки и прижалась лбом к коленям. Дом крепко держал ее в своих тисках. В этом плену она не могла дышать, и с каждым днем ее существование становилось все невыносимей. Она приближалась к бездне, и ничего нельзя было сделать, чтобы предотвратить ее падение. Сперва Патрик хотел проигнорировать сигнал телефона. Перси был на грани нервного срыва, а учитывая, что в руках у него был пистолет, это могло закончиться трагедией. Но несмотря на это, все, как зачарованные, слушали Леона. А он рассказывал о Валё, о том, как они стали друзьями, о семье Эльвандер, о Руне и о том, как все пошло неправильно. Ия все это время стояла рядом с ним, поглаживая мужа по руке. Потом Кройц вдруг замолчал, словно колебался, рассказывать ли дальше. Хедстрём понял, что скоро они узнают всю правду о том, чем закончилась дружба пяти мальчиков. Но тревога за Эрику заставила его достать телефон и бросить взгляд на экран. Сообщение от Анны. Полицейский открыл его, прочитал, и руки его начали дрожать. — Мы должны ехать на Валё! Сейчас же! — крикнул он, прервав Леона на середине фразы. — Что случилось? — спросила Ия. Мартин понимающе кивнул: — Да успокойся и скажи, что произошло. — Это Мортен поджег дом! — ответил Хедстрём. — И это он стрелял в Эббу. А теперь он держит у себя дома Йосту и Эрику. Анна с Эббой исчезли. Никто не видел их со вчерашнего вечера. — Патрик сглотнул, приказывая себе успокоиться. Чтобы помочь Эрике, нужно сохранять хладнокровие и ясность мыслей. — У Мортена пистолет, из которого стреляли в то пасхальное воскресенье, — добавил он. — Это вам о чем-нибудь говорит? Мужчины переглянулись, и Леон протянул ключ. — Наверное, он нашел убежище. Пистолет был там, правда, Себастиан? — Я там не был и ничего не трогал с тех пор, как мы все замерли, — возразил Монссон. — Не понимаю, как он туда проник. Ключ ведь только один. — То, что вы нашли один, не значит, что в доме не было других ключей. — С этими словами Хедстрём схватил ключ Кройца. — Где находится это убежище? — За фальшивой дверью. Его невозможно просто так обнаружить, — сказал Леон. — Эбба может быть… — побледнела Ия. — Возможно, — бросил на ходу Патрик. Молин кивнул в сторону Перси: — А с ним что делать? Хедстрём обернулся, подошел к графу и выдернул пистолет у него из рук. Тот даже не успел отреагировать. — Хватит глупостей, — сказал Патрик. — Поговорим об этом позже. Мартин, вызови подкрепление. А я позвоню спасателям — попрошу лодку. Кто поедет с нами показать, где убежище? — Я, — вызвался Мейер. — Я тоже поеду, — предложила Ия. — Йозефа достаточно, — возразил Хедстрём. Но фру Кройц покачала головой: — Я поеду. Даже не пытайтесь отговорить меня. — Хорошо. Тогда поехали, — ответил Патрик. По пути к машине он столкнулся с Мелльбергом. — Йон Хольм там? — Бертиль кивнул на дом. Патрик кивнул: — Да, но нам нужно ехать на Валё. У Йосты с Эрикой большие проблемы. — Да? — изумился Мелльберг. — Но я говорил с Шелем и Свеном. Йона ищут. Полиция будет здесь с минуты на минуту. Что делать? — Останься здесь и позаботься, чтобы он не сбежал, — попросил Хедстрём. — Куда вы едете? — спросил Шель, подходя к ним. Рядом с ним шел еще один мужчина, показавшийся Патрику знакомым. — Срочное дело, — ответил он. — Если вам нужен Хольм, то он внутри. Мелльберг вам поможет. После этого Хедстрём наконец бросился к машине. Мартин следовал за ним по пятам, но Ия с Йозефом отстали. Патрик нервничал, открывая им заднюю дверцу. Это было против правил — брать гражданских лиц в опасное место, — но полицейскому нужна была их помощь. Всю поездку в лодке до Валё он нервно топтался на носу, словно пытаясь заставить ее плыть быстрее. За его спиной Молин тихо говорил с Йозефом. Он просил его держаться в стороне и четко следовать их с Патриком указаниям. Хедстрём не удержался от улыбки. За годы работы в участке Мартин из нервного и неуверенного в себе юноши превратился в отличного полицейского и надежного напарника. Хедстрём вцепился руками в перила. Лодка подплывала к острову. Патрик то и дело бросал взгляд на телефон, но больше сообщений не приходило. Он думал было написать, что они в пути, но боялся навредить Эрике — вдруг Мортен узнает, что у нее есть мобильный? Внезапно полицейский почувствовал на себе чей-то взгляд. Это Ия смотрела на него. У Хедстрёма было к ней столько вопросов… Почему она сбежала? Почему вернулась только сейчас? Какую роль сыграла в смерти своей семьи? Но это все подождет. Рано или поздно они все узнают. Сейчас главное — спасти Эрику. Все остальное не имеет значения. Один раз он уже чуть не потерял жену в аварии. Тогда Патрик осознал, как много она для него значит, какое место занимает в его жизни. Без нее Хедстрём не мыслил ни своей жизни, ни своего будущего. Спрыгнув на землю, они с Мартином словно по команде схватились за пистолеты. Йозефу и Ие было еще раз сказано держаться сзади, и все четверо двинулись по направлению к дому. Перси сидел, уставившись в стену. — Да… — протянул он, ни к кому не обращаясь. — Что с тобой, черт возьми? — воскликнул Йон, запуская пальцы в волосы. — Ты что, хотел нас всех застрелить? — Нет… Вообще-то только себя… — признался фон Барн. — Просто хотел перед этим повеселиться. Припугнуть вас. — А меня-то зачем убивать? — спросил Леон старого друга без тени обиды. Перси был на грани срыва. Удивительно, что это не произошло раньше. Еще в детстве, на Валё, у него была слабая психика. Ему было особенно тяжело все эти годы жить с тем, что тогда произошло. — Себастиан украл у меня все, — тихо сказал аристократ. — И Пюттан меня бросила. Моя жизнь кончена. Монссон всплеснул руками: — Сколько трагизма! Они вели себя как дети. Леон понял, что его друзья так и не повзрослели. Их развитие остановилось на той стадии, в которой они были тогда на острове. По сравнению с ними Кройцу повезло. Он смотрел на этих постаревших мальчиков и испытывал к ним глубокую нежность. С ними он пережил мощное потрясение, которое перевернуло жизнь каждого из них. Всех пятерых связывали неразрывные узы. Леон всегда знал, что однажды вернется на остров, что этот день настанет. Но он не ожидал, что Ия тоже вернется туда. Ее мужеству можно было позавидовать. Он недооценивал эту женщину. Она всем пожертвовала ради него, хотя Кройцу и не хотелось думать об этом. И Йозефа он тоже недооценивал. Он первым вызвался ехать с полицейскими на остров. Но его мотивы Леону были понятны. По глазам Мейера Кройц понял, что тот готов умереть. Он уже видел этот взгляд у других людей. На Эвересте, когда началась буря, в спасательной шлюпке в Индийском океане… Взгляд человека, который больше не верит в жизнь. — Я не собираюсь в этом участвовать, — заявил Йон, поднимаясь и поправляя брюки. — Этот фарс затянулся. Я буду все отрицать. Доказательств нет. Есть только ваши слова. — Йон Хольм? — послышался голос сзади. Политик обернулся. Перед ним стоял Бертиль Мелльберг. Этого ему еще не хватало! — Что вам нужно? Если вы собираетесь разговаривать со мной в том же тоне, что и в прошлый раз, то лучше свяжитесь с моим адвокатом, — заявил Хольм. — Нет, не собираюсь, — ответил Бертиль. — Прекрасно. Тогда я еду домой. Рад был встрече. Йон пошел было к выходу, но Мелльберг преградил ему дорогу. За ним стояли трое людей, причем у одного из них был фотоаппарат, который щелкал не переставая. — Вы поедете со мной, — сказал Бертиль. Хольм вздохнул: — Что за ерунда? Вы меня преследуете? Я этого так не оставлю. Вам придется ответить за ваши действия… — Вы арестованы за попытку убийства и должны проследовать со мной в участок, — широко улыбнулся Мелльберг. Леон с любопытством наблюдал из инвалидного кресла за разыгрывающимся спектаклем, и даже Перси с Себастианом забыли свои раздоры. Лицо Йона налилось кровью. Он попытался протиснуться к выходу мимо полицейского, но тот толкнул его лицом к стене, завел ему руки за спину и нацепил наручники. Фотограф продолжал щелкать затвором. — Как вы можете прокомментировать тот факт, что полиция раскрыла план «Друзей Швеции» под кодовым названием «Гимле»? — спросил один из пришедших с Мелльбергом мужчин. Хольм вздрогнул. Кройц смотрел на него и на полицейских со все возрастающим интересом. Рано или поздно всем приходится отвечать за свои поступки, и Йон — одно из доказательств этого. Леон очень переживал за Ию, но ей тоже придется ответить за сделанное ею. От судьбы не убежать. Ей нужно перестать мучиться чувством вины, заставившим ее пожертвовать всем ради него. Любовь этой женщины к нему граничила с безумием. Но Кройц знал, что в ней горит тот же огонь, что и в нем, огонь, заставлявший его бросаться в авантюры. Они были похожи. В конце концов этот огонь настиг их в машине в Монако и чуть не спалил обоих… И этот вызов они тоже должны встретить вместе. Леон гордился Ией. Ему было приятно, что она наконец вернется домой. Сегодня все закончится. Оставалось только надеяться, что конец будет счастливым. Мортен медленно открыл глаза: — Я так устал. Эрика с Йостой промолчали. Писательница тоже чувствовала усталость. Мысль о том, что ее младшая сестра может быть мертва, парализовывала. Адреналин давно испарился, и все, чего ей хотелось, — это свернуться на полу калачиком, закрыть глаза и проснуться, когда все закончится. Неважно как, но закончится… Внезапно Эрика почувствовала, как вибрирует телефон. Это, наверное, Дан. Ему она тоже отправила копию сообщения, и он, скорее всего, в панике после того, как прочитал его. От Патрика же ответа не было. Должно быть, он занят важными делами и не видел эсэмэски. Мортен следил за своими пленниками сонным взглядом. Тело у него было расслабленным, на лице — полное равнодушие. Эрика пожалела, что не расспросила Эббу поподробнее о том, что случилось с их сыном. Видимо, та трагедия стала для него началом безумия. Если бы ей были известны подробности случившегося, можно было бы попытаться поговорить с ним. А так ей оставалось только ждать, пока Старк их не застрелит. Потому что именно это он и собирался сделать — в этом у женщины не было никаких сомнений. Это видно было по холоду в его глазах. Но Эрика все равно решила попытаться поговорить с ним. Она тихо попросила: — Расскажи о Винсенте. Сперва Мортен не отвечал. В комнате слышно было только дыхание Йосты и отдаленный шум мотора. Наконец в этой тишине все-таки прозвучал его голос: — Он мертв. — Что с ним произошло? — продолжила спрашивать писательница. — Это вина Эббы. — Почему Эббы? — Я только сейчас это осознал. Эрика нетерпеливо заерзала на полу: — Она его убила? — Затаив дыхание, она ждала ответа, краем глаза заметив, что Йоста внимательно следит за ходом разговора. — Поэтому ты хотел ее убить? Мортен начал играть с пистолетом. — Я не хотел устраивать пожар, — сказал он, взвешивая оружие в руке. — Я только хотел припугнуть ее. Хотел, чтобы она поняла, что не может без меня жить, что только я могу ее защитить. — Но зачем же тогда ее убивать? — Она не понимала, что мы должны быть вместе. Она мною манипулировала. Я только сейчас это понял. Эбба делала все, чтобы я не видел очевидного, что это она убила нашего сына, — объяснил Мортен, сопровождая свои слова утвердительным кивком. Взгляд у него был устрашающий. — Эбба убила Винсента? — переспросила Эрика осторожно. — Да. И я все понял, когда она вернулась от тебя. Преступление у нее в крови. Такое зло не исчезает, оно передается по наследству. — Ты про ее прапрабабку? Душегубку? — спросила писательница с удивлением. — Да. Эбба рассказала, что та топила детей в корыте и зарывала под полом, потому что думала, что никто никогда за ними не придет. Но я любил Винсента. Он был мне нужен. А она убила его. Утопила. Зарыла с другими убитыми детьми, чтобы я никогда больше не смог его увидеть, — выплюнул Мортен. Струйка слюны стекала по лицу. Эрика поняла, что говорить с ним бесполезно. Он уже был в мире теней, полностью утратив связь с реальностью. Там до него было не достучаться. В панике женщина бросила взгляд на своего товарища по несчастью и по его лицу поняла, что он сделал тот же вывод. Им оставалось только молить Бога о спасении. — Тихо! — сказал вдруг Старк, выпрямляя спину. Его жертвы дернулись от неожиданности. — Кто-то идет, — прошептал Мортен, сжимая револьвер. — Тихо! — повторил он, прижимая палец к губам и поднимаясь на ноги. Он подошел к окну, выглянул наружу и какое-то время явно обдумывал варианты действий. Потом повернулся к пленникам: — Вы двое оставайтесь здесь. Я ухожу. Они не должны их обнаружить. — Что ты собираешься делать? — не удержалась Эрика. Надежда на то, что кто-то пришел их спасать, смешивалась со страхом. Жизнь Анны в опасности, если она, конечно, еще жива. — Где моя сестра? Ты должен сказать мне, где Анна! — воскликнула она, теряя терпение. Йоста накрыл ее руку своей. — Мортен, мы будем ждать здесь. Никуда не пойдем. Иди спокойно, — сказал он. Старк кивнул, повернулся и побежал вниз по лестнице. Эрике хотелось бежать за ним, но Флюгаре крепко держал ее. — Спокойно, — шепнул он. — Сначала посмотрим в окно, куда он пошел. — Но Анна… — в отчаянии пыталась вырваться Эрика. Но Йоста не сдавался. — Эрика, успокойся. Сначала оценим обстановку, а потом спустимся вниз. Наверняка это Патрик и остальные пришли нам на помощь. — Хорошо, — неохотно сдалась на уговоры писательница. Она попыталась подняться, но ноги у нее страшно затекли. Пока она разминала их, Флюгаре выглянул в окно. — Видишь что-нибудь? — спросила Эрика. — Нет, — ответил он. Писательница наконец встала и тоже подошла к окну. — Ничего, — констатировала она. — Но вряд ли он пошел к причалу. — Скорее всего, за домом. Куда еще он мог деться? — Его нигде нет. Я спускаюсь! Эрика осторожно зашагала вниз по ступенькам, стараясь двигаться бесшумно. Внизу было тихо. Выглянув в открытую входную дверь, она тоже никого не увидела и беззвучно всхлипнула. И тут между деревьев показались люди. Эрика прищурилась, чтобы лучше разглядеть их. Это были Патрик, Мартин и еще два человека, в одном из которых Эрика не сразу узнала Йозефа Мейера. Рядом с ним шла ухоженная женщина в дорогой одежде. Наверное, это была Ия Кройц. Эрика замахала, чтобы Патрик увидел ее, и вернулась в дом. — Мы останемся здесь, — сказала она подошедшему Йосте. Они прижались к стене, чтобы их не видно было с улицы. Мортен мог быть где угодно, и нужно проявлять осторожность. — Куда он мог пойти? — спросил Флюгаре у Эрики. — Что, если он еще в доме? Эрика в панике огляделась по сторонам. А вдруг Мортен выскочит из-за угла и выстрелит? Но в доме было тихо. Наконец Патрик и Мартин вошли в дом. В глазах мужа она увидела тревогу и облегчение. — Мортен? — прошептал он, и Эрика, тоже шепотом, быстро рассказала, что Старк оставил их наверху и пошел выяснять, кто приплыл на остров. Ее супруг кивнул. Подняв пистолеты, они с Мартином быстро обошли первый этаж и, вернувшись, молча покачали головами. Ия с Йозефом тихо стояли на одном месте. Интересно, что они тут делают, подумала Эрика. — Я не знаю, где Анна с Эббой. Мортен сказал что-то вроде того, что он должен прятать их. Может, он запер их где-нибудь? — всхлипнула она. — Вот дверь в подвал, — сказал вдруг Мейер, показывая на дверь в конце коридора. — Что там? — спросил Йоста. — Потом объясню. Сейчас нет времени, — ответил Патрик. — Держитесь за нами. А вы оставайтесь здесь, — велел он женщинам. Эрика хотела было запротестовать, но по лицу мужа поняла, что делать этого не стоит. — Мы идем вниз, — объявил Хедстрём, бросив взгляд на жену, и она поняла: его страшит то, что может находиться в подвале. Валё, канун Пасхи, 1974 Все было, как должно было быть. Директор школы и не ждал другого. Ученики уехали на каникулы домой. Инес поинтересовалась, будут ли оставшиеся мальчики обедать с ними, но Руне даже не удостоил ее ответом. Пасхальный обед — это только для семьи. Два дня она готовила праздничные блюда. Жаркое из баранины, маринованный лосось, яйца… А муж все желал новых яств. Точнее, это были не пожелания, а приказы. — Карла всегда это готовила. Каждый год, — сообщил он Инес накануне их первой совместной Пасхи, вручая ей список блюд. Протестовать было бессмысленно. Раз Карла это могла, то и она сможет. И горе ей, если у блюд будет другой вкус. — Ты не посадишь Эббу в стульчик, Юхан? — спросила она, выставляя на стол жаркое. Оставалось только молить Бога, чтобы оно было правильно прожарено. — Эбба обязательно должна быть с нами? — спросила Аннели небрежно. — Она только мешает. — И что прикажешь мне с нею сделать? — спросила Инес. После рабского труда в кухне она была не в настроении терпеть выходки падчерицы. — Не знаю. Но она весь обед испортит. Меня тошнит от одного ее вида, когда она ест. Фру Эльвандер не выдержала. — Так, может, это тебе пропустить обед? — спроста она резко. — Инес! — Грозный голос мужа заставил женщину подпрыгнуть на месте. Руне весь побагровел. — Что ты такое говоришь? Что моя дочь нежеланна на семейном обеде? — ледяным тоном заявил он, буравя жену взглядом. — В этой семье все обедают вместе. Аннели ничего не сказала, но вид у нее был довольный, как у кошки, объевшейся сливок. — Извини, я не подумала, — опустила взгляд Инес, берясь за блюдо с картошкой. Внутри у нее все кипело. Ей хотелось заорать, высказать им обоим все, что она думает, и убежать отсюда. Невозможно было больше оставаться в этом аду. — Эббу тошнит, — взволнованно сообщил Юхан, вытирая сестре подбородок салфеткой. — Она не заболела? — Наверное, переела каши, — предположила Инес. — Надеюсь, что так, — неуверенно произнес мальчик. Он души не чаял в Эббе. «Совсем не такой, как его брат и сестра, — подумала Инес, — странно…» — Жаркое. Наверняка хуже, чем у мамы, — заявил Клаэс, садясь рядом с Аннели. Та фыркнула и подмигнула брату, но тот сделал вид, что ничего не видит. Он мог бы быть близок с сестрой, но Клаэсу было плевать на всех, кроме себя самого. И покойной матери, о которой он не уставал говорить. — Я сделала все, что в моих силах, — ответила Инес. Подросток фыркнул. — Где ты был? — спросил Руне, протягивая руку за картошкой. — Я искал тебя. Улле разгрузил доски у причала. Мне нужна помощь, чтобы отнести их в дом. Клаэс пожал плечами: — Я гулял. Потом отнесу. — Сразу после обеда, — отрезал его отец, но больше ни о чем не спрашивал. — Оно должно быть розовым, — скривилась Аннели, разрезав мясо у себя на тарелке. Инес сжала челюсти. — У нас плита старая. Температура неровная, — объяснила она. — Как я уже сказала, я сделала все, что в моих силах. — Отвратительно, — процедила Аннели, отодвигая тарелку. — Передашь соус? — кивнула она Клаэсу. — Конечно, — ответил парень, поднимая руку. — Ой! — Внезапно он, на глазах у Инес, выронил соусницу на пол. Та раскололась, а коричневый соус начал просачиваться сквозь щели в полу. Фру Эльвандер встретила его взгляд. Она знала, что он сделал это нарочно. И он знал, что она знает. — Какая неуклюжесть, — отметил Руне, разглядывая пол. — Тебе придется все это вытереть, Инес. — Конечно, — натужно улыбнулась женщина. Естественно, ее мужу и в голову не пришло попросить Клаэса убрать за собой. — И принеси еще соуса, — сказал Эльвандер. Инес, уже направившаяся в кухню за тряпкой, обернулась: — Больше нет. — У Карлы всегда была добавка, на случай если соус закончится. — Да, но я весь вылила в соусницу. Фру Эльвандер вернулась с тряпкой, опустилась на колени, рядом со стулом Клаэса, вытерла пол и, убрав тряпку и вымыв руки, села на свое место. Еда успела остыть, но у нее все равно не было аппетита. — Было очень вкусно, Инес! — сказал Юхан, протягивая тарелку за добавкой. — Ты прекрасно готовишь! У него были такие чистые наивные глаза, что Инес захотелось плакать. Получив добавку, ее младший пасынок продолжил кормить Эббу с ложечки. — Вот идет картошечка. Ммм, как вкусно! — сюсюкал он, широко улыбаясь после каждого проглоченного девочкой кусочка. Клаэс расхохотался. — Какой же ты слюнтяй! — заявил он. — Не говори так с братом! — разозлился Руне. — У него высший балл по всем предметам. Он умнее вас двоих, вместе взятых. С твоей школьной успеваемостью я бы молчал или, по крайней мере, вежливо разговаривал со своим братом, пока ты не покажешь, что сам на что-то годишься. Матери было бы стыдно за твои отметки. Хорошо, что она не видит, каким никчемным вырос ее сын. Клаэс вздрогнул. Инес увидела, как его глаза потемнели и как задергался нерв на щеке. В столовой повисла тишина. Даже Эбба не издавала ни звука. Клаэс смотрел прямо на отца. Фру Эльвандер сжала руки под столом. Это была схватка, борьба за власть, и ей не хотелось знать, чем она закончится. Несколько минут отец и сын смотрели друг на друга не отрываясь, потом Клаэс опустил взгляд и произнес: — Извини, Юхан. Инес поежилась. В голосе подростка было столько ненависти, что она почувствовала огромное желание вскочить из-за стола и убежать. И она была уверена, что пожалеет, если не сделает этого. — Простите, что прерываю ваш обед, но мне нужно переговорить с вами, Руне. Это срочно, — раздался голос Леона. Он стоял на пороге столовой, склонив голову в вежливом кивке. — Это не может подождать? Мы же обедаем! — нахмурился Элъвандер. Он ненавидел, когда что-то нарушало его привычки, а сегодня был не просто обед, а пасхальное торжество. — Я понимаю и не стал бы тревожить вас без крайней необходимости. — В чем дело? — спросил Руне, вытирая губы салфеткой. Кройц колебался. Инес посмотрела на Аннели. Та не могла оторвать от юноши глаз. — Это касается дома. Папа хотел с вами поговорить. — Твой отец? Что же ты сразу не сказал? Директор школы поднялся из-за стола. Для богатых родителей своих учеников у него всегда находилось время. — Продолжайте есть. Я скоро вернусь, — сказал он, выходя из столовой. Инес проводила супруга взглядом. В горле у нее стоял комок. Она нутром чувствовала: то, что зрело все эти месяцы, скоро случится. За окном проносились пейзажи. Мерзкий Мелльберг что-то яростно говорил по телефону. Судя по всему, он отказался передавать Хольма гётеборгским полицейским в деревне и настоял на том, чтобы самому отвезти его в город. Йону было на это плевать. Все, что его волновало, — это Лив. Как она это переживет? Как и он, жена поставила на карту все. Может, им не стоило спешить? Нужно было довольствоваться тем, чего они уже добились. Но искушение было слишком велико. За один удар можно было бы сделать то, что не удавалось ни одной националистической партии в Швеции, — получить реальную политическую власть. В Дании Датская народная партия смогла воплотить в жизнь мечты «Друзей Швеции». Рано или поздно это случилось бы и здесь. Йон и Лив просто хотели приблизить этот момент. Проект «Гимле» сплотил бы шведов. Вместе они подняли бы страну с колен. План был простым, и Хольм не сомневался в том, что он удастся. Но теперь все кончено. Все, что они так долго строили, рухнет и будет забыто. Все будут помнить только провал «Гимле». Никто не поймет, что они пытались сделать будущее Швеции светлым. Все началось с предложения, сделанного в шутку одним из его ближайших соратников. Но Лив сразу разглядела в его идее потенциал. Это она объяснила всем собравшимся, что перемены, на которые им потребовались бы годы, могут наступить гораздо раньше. Революция за одну ночь мобилизовала бы шведов на борьбу с врагом, втершимся к нему в доверие и замышлявшим изничтожить шведское общество. Йону понравились ее доводы. Дело стоило того. Всего одна бомба. В торговом центре «Стурегаллериан» в центре Стокгольма в час пик. Все следы вели бы к мусульманским террористам. А полиция никогда не узнала бы правду. Целый год они планировали теракт, обговаривали все детали, продумывали пути отхода. Никто не должен был их заподозрить. Все решили бы, что это исламисты устроили взрыв в самом сердце Швеции. Теракт напугал бы шведский народ. Напугал и разозлил. И в этот решающий момент на авансцену вышли бы «Друзья Швеции», чтобы сказать людям, что нужно сделать, чтобы забыть страх и снова зажить нормальной жизнью. Жизнью обычных шведов. Но этому плану не суждено сбыться. Теперь страх перед тем, что собирался раскрыть Леон, казался Йону смехотворным по сравнению с тем скандалом, который должен был разразиться в партии. А глава партии будет в центре этого скандала. Проект «Гимле», вместо того чтобы стать его триумфом, станет его провалом. Эбба разглядывала фотографии, разложенные на полу. Голые мальчики смущенно смотрели в объектив. — Они выглядят такими беспомощными, — вздохнула она. — Не переживай. К тебе это не имеет отношения, — утешала ее Анна. — Лучше бы мне вообще ничего не знать о моей семье. А теперь эти снимки будут преследовать меня всю жизнь, если мы, конечно… Она не закончила фразу, но Анна и так все поняла. Фру Старк просто была не в силах произнести вслух слова «выберемся отсюда». Взгляд Эббы снова обратился к снимкам: — Это, должно быть, папины ученики. Если он подвергал их такому, то неудивительно, что они его убили… Анна кивнула. Видно было, что мальчики хотели прикрыться руками, но фотограф не позволил им этого. На их лицах была написана мука. И можно было представить, какую ненависть породило в них такое обращение. — Но я не понимаю, зачем убивать всю семью… — сказала вдруг Эбба. Внезапно за дверью послышались шаги. Женщины вскочили. Послышался поворот ключа. — Это Мортен! — испугалась фру Старк. Анна и Эбба инстинктивно огляделись по сторонам в поисках хоть какого-нибудь выхода. Но выхода не было. Они были как крысы, запертые в крысоловке. Дверь распахнулась, и вошел хозяин дома с револьвером в руках. — Ты жива? — равнодушно спросил он, увидев свою супругу, и это безразличие в его голосе напугало Анну больше всего. — Зачем ты так? — со слезами спросила Эбба, делая шаг ему навстречу. — Стой на месте! — приказал он, целясь в жену. Та замерла. — Выпусти нас! — попыталась привлечь его внимание Анна. — Мы никому ничего не скажем. — Думаете, я вам поверю? В любом случае это уже не играет никакой роли. Я не собираюсь… — Старк прервался, заметив ящики со скелетами. — А это что? — Семья Эббы, — ответила Анна. Мортен не мог отвести глаз от скелетов. — Они были здесь все время? — Видимо, да. Неожиданно Анне пришла в голову идея. Нужно попробовать шокировать Старка настолько, чтобы он забыл про пистолет. Женщина нагнулась, и Мортен тут же навел дуло на нее. — Я только хотела показать тебе кое-что, — сказала она, выпрямляясь и протягивая ему снимки. — Что это? — спросил он скептически. Ей показалось, что ей удалось его заинтересовать. Сердце у Анны забилось быстрее. Где-то внутри этого безумца прячется нормальный ответственный человек, которым всегда был Мортен. Он поднес снимки ближе к лицу и внимательно изучил их. — Видимо, это мой папа принуждал их к этому… — сказала Эбба. Она стояла, опустив голову на грудь и прикрывшись волосами. Было видно, что эта женщина уже утратила надежду на спасение. — Руне? — спросил ее муж и вздрогнул, потому что сверху послышались звуки. Он быстро подскочил к двери и закрыл ее. — Кто там? — спросила Анна. — Они хотят все уничтожить, — ответил Старк. Взгляд его снова стал отсутствующим, и Анна поняла, что попытка провалилась. — Но сюда они не войдут, — усмехнулся мужчина. — Ключ есть только у меня. Он лежал над притолокой, ржавый и пыльный. Я его нашел и попробовал все замки, но он ни к одному не подходил. А вскоре я случайно обнаружил эту дверь. Ее так хитроумно спрятали, что никто не знал, что она тут вообще есть. — Почему ты мне не рассказал? — спросила Эбба. — Я уже начал понимать, что это ты виновата в смерти Винсента и отказываешься признавать свою вину. Ты пыталась свалить ее на меня. А в ящике я нашел вот это, — он помахал револьвером, — и понял, что он мне пригодится. — Они все равно войдут, — сказала Анна. — Ты сам это знаешь. Лучше открыть. — Я не могу ее открыть. Она захлопывается автоматически, и открыть ее можно только снаружи. Но у них нет ключа. Да они и не знают об этой тайной двери. Эту комнату и дверь спроектировал параноик, нормальному человеку ее не найти. А если и найдут, то, пока они привезут сюда оборудование для того, чтобы взломать замок, будет уже поздно. — Но Мортен, милый!.. — взмолилась Эбба. Анна понимала, что пытаться убеждать его бессмысленно. Они все здесь умрут, если она не найдет выход из ситуации. И в этот момент послышался поворот ключа в замке. Старк удивленно повернул голову, и Анна воспользовалась моментом. Одним стремительным движением она схватила с пола серебряного ангела и бросила его Мортену в лицо. Ангел расцарапал ему щеку до крови, и он схватился одной рукой за лицо, другой пытаясь нажать на спусковой крючок. Анна вцепилась в эту сжимающую оружие руку. И в эту секунду прозвучал выстрел. Йозеф принял решение умереть. Смерть сегодня была бы логическим завершением череды провалов и неудач, допущенных им, и принесла бы желанное облегчение. Но, покидая дом, он не знал, когда и как это произойдет. Когда Перси достал пистолет, у Мейера появилась мысль умереть героем. Однако теперь он недоумевал, как только ему могло такое прийти в голову. Спускаясь вниз по темной лестнице, Йозеф остро ощутил, что хочет жить. Никогда раньше он не испытывал такой сильной жажды жизни. Он понял, что не хочет умирать, тем более в том месте, что преследовало его столько лет в ночных кошмарах. Перед ним шли полицейские, но у них было оружие, он же был беззащитен. Никто не спрашивал Мейера, хочет он пойти с ними вниз в подвал или нет. Он был единственным, кто мог показать дорогу. Только он знал, где находится проход в ад. Полицейские ждали его внизу. Хедстрём вопросительно приподнял бровь, и Йозеф указал на дальнюю стену. Она выглядела как обычная стена с полками, на которых стояли банки от краски. Увидев сомнение на лице Патрика, Мейер сам пошел открывать. Он хорошо помнил это место. Запах краски, голый бетон под ногами, спертый воздух подвала… Бросив еще один взгляд на Хедстрёма, Йозеф надавил на среднюю полку справа. Стена отъехала, открыв железную дверь за ней. Мейер сделал шаг в сторону. Полицейские робко вошли в проход. Остановившись перед дверью, они прислушались. С той стороны доносились какие-то глухие звуки. Йозефу достаточно было только закрыть глаза, чтобы увидеть комнату. Все было словно вчера. Голые стены. Одинокая лампочка без абажура на потолке. Четыре ящика. В одном из них лежал револьвер. Наверное, это его нашел муж Эббы. Интересно, открывал ли он остальные ящики? В любом случае правда скоро всплывет наружу. Назад пути нет. Патрик достал ключ, вставил его в скважину и повернул. Бросив взгляд на коллег и Йозефа, он взялся за дверную ручку. В глазах его был страх. Он осторожно открыл дверь, и в это мгновение раздался выстрел. Полицейские бросились вперед с пистолетами наготове. Сам Мейер остался стоять в дверях. Он не понимал, что происходит, — только слышал крики Хедстрёма: «Брось оружие!» Потом была вспышка. Потом еще один выстрел, такой громкий, что от одного его звука Йозефу стало больно. Потом — звук падающего на пол тела. В ушах у Мейера звенело. Его оглушало собственное прерывистое дыхание. Он чувствовал, что жив, и был благодарен за это. Ребекка впадет в панику, когда найдет его письмо. Надо будет все ей объяснить. Что он не собирается умирать. Не сегодня. Кто-то сбежал вниз по лестнице, и, обернувшись, Йозеф увидел Ию. На лице ее был написан страх. — Эбба! — воскликнула она. — Где Эбба? Кровь была на ящиках и на стене. За спиной раздавались крики Эббы, но приглушенные, словно в отдалении. — Анна! — Патрик схватил сестру жены за плечи и встряхнул. Она дотронулась руками до ушей: — Кажется, у меня лопнули барабанные перепонки. Я ничего не слышу. Голос ее звучал глухо. Все произошло так быстро. Она перевела взгляд на свои руки. Те были в крови. Женщина попыталась понять, не ранена ли она, но, судя по всему, кровь эта была от раны на лице Мортена, когда она запустила в него фигуркой ангела. Теперь он лежал на полу с широко распахнутыми глазами и с дырой от пули во лбу. Анна отвернулась. Эбба продолжала кричать. Внезапно в бункер влетела еще одна женщина, которая подскочила к фру Старк и крепко прижала ее к себе. Она принялась утешать ее, укачивать в своих объятьях, и постепенно крик Эббы перешел во всхлипывания. Анна повернулась к полицейским и молча указала на ящики. Патрик, Мартин и Йоста уставились на скелеты, забрызганные кровью Мортена. — Нужно вывести вас отсюда, — сказал Патрик и повел Анну к двери. Ия последовала за ним, ведя Эббу. Они вышли из бункера, и внезапно Анна увидела Эрику, спешащую к ней по лестнице. Женщина ускорила шаг и, только оказавшись в объятьях старшей сестры, зарыдала. Они поднялись наверх, и, оказавшись в прихожей, Анна прищурилась от яркого света. Ее по-прежнему трясло. Словно прочитав мысли сестры, Эрика сбегала в спальню и принесла ее одежду. Она никак не комментировала тот факт, что эта одежда была в спальне хозяев дома, но Анна знала, что ей многое придется объяснить. Особенно Дану. Сердце ее сжалось от боли при этой мысли. Она знала, что это глубоко ранит ее любимого, но сейчас была не в состоянии об этом думать. — Я вызвал подкрепление, — сообщил Патрик. — Они скоро будут. Он помог пленницам Старка сесть на ступеньку. Ия присела рядом и обняла Эббу. Йоста сел напротив и внимательно разглядывал всех трех женщин. Хедстрём нагнулся к нему и прошептал: — Это Аннели. Расскажу все потом. Флюгаре вопросительно посмотрел на коллегу. И покачал головой: — Почерк. Ну конечно же… Он понял, что именно это упустил, когда изучал личные вещи семьи. Как можно было это упустить? Йоста повернулся к Ие. — Она могла попасть к нам, но и у той, другой, пары ей было хорошо, — сказал он. Остальные с удивлением посмотрели на них, не понимая, что Йоста имел в виду. — Я не могла думать о том, кто о ней заботится. Мне было легче вообще о ней не думать, — ответила фру Кройц. — Она была такой милой. Мы были без ума от нее. Мы хотели, чтобы она осталась с нами. Но своего ребенка мы потеряли и не были готовы к тому, чтобы… — Флюгаре отвел глаза. — Да, она была миленькой. Настоящий ангелочек, — грустно улыбнулась Ия. Эбба недоуменно посмотрела на нее. — Как вы догадались? — спросила фру Кройц у Йосты. — Список покупок, — ответил тот. — Он остался среди ваших личных вещей. А потом ты дала мне записку с адресом. Тот же почерк. — Кто-то может объяснить мне, что происходит? — поинтересовался Патрик. — Может быть, ты, Йоста? — Это была идея Леона использовать паспорт Аннели, — ответила за него Ия. — Она, конечно, была моложе, но никто ничего не заподозрил. — Ничего не понимаю, — покачала головой Эбба. Флюгаре посмотрел ей в глаза. Но видел он перед собой не женщину средних лет, а маленькую девчушку, игравшую в саду Май-Бритт и навсегда оставшуюся в его сердце. Настало время ей получить ответы на все вопросы. — Эбба, это твоя мама, — произнес он медленно. — Это Инес… В комнате воцарилась тишина. Слышен был только шелест берез за окном. — Но… — всхлипнула фру Старк. — Но кто тогда там… в ящике… длинными волосами… — Аннели, — ответила Ия-Инес. — У нас обеих были длинные темные волосы… — И она погладила свою дочь по щеке. — Почему ты никогда?.. — взволнованно начала спрашивать Эбба и осеклась. — У меня нет ответа на все вопросы, — вздохнула фру Кройц. — Я не могу тебе все объяснить, потому что сама не понимаю, как все это случилось. Я не могла думать о тебе… иначе не смогла бы тебя оставить… — Леон не успел нам все рассказать, — произнес Патрик. — Может быть, вы расскажете? Мне кажется, сейчас самое время. — Наверно, да, — согласилась мать Эббы. С моря донесся шум моторов. Лодки приближались к острову. Йоста надеялся, что до их приезда он успеет узнать, что все-таки случилось в то пасхальное воскресенье в апреле 1974 года. Он нагнулся и взял Эббу за руку. Другую ее руку взяла в свою Инес. Валё, Пасха 1974 — Что это? — спросил Руне с побелевшим лицом, остановившись в дверях столовой. За ним виднелись Леон с другими мальчиками — Йоном, Перси, Себастианом и Йозефом. Инес недоуменно смотрела на мужа. Она еще не видела, чтобы он терял контроль над собой, но сейчас его всего трясло от злости. Он подошел к Клаэсу. В руках у мужа были револьвер и стопка фотографий. — Что это? Клаэс молчал, изображая равнодушие. Мальчики робко вошли в комнату. Инес попыталась встретиться с Леоном глазами, но тот смотрел в другую сторону, словно избегая ее. Взгляд его был прикован к Клаэсу и Руне. В столовой наступила тишина, но атмосфера была настолько напряженной, что, казалось, ее можно было пощупать. Фру Эльвандер вцепилась руками в стол. Сейчас что-то произойдет, что-то плохое, поняла она. Внезапно губы Клаэса растянулись в улыбке. Прежде чем Руне успел что-либо сделать, подросток выхватил револьвер и выстрелил ему в лоб. Эльвандер рухнул на пол. Кровь лилась ручьем из дыры в его голове, и Инес начала кричать. Ее крик слился с воплем Аннели в чудовищном дуэте и метался в комнате, отражаясь от стен. — Заткнитесь! — крикнул Клаэс, все еще целясь в отца. Но Инес не владела собой. От страха она продолжала кричать, не в силах оторвать взгляда от трупа мужа на полу. Эбба тоже начала душераздирающе рыдать. — Заткнитесь, я сказал! — Подросток выстрелил в лежащего на полу мужчину еще раз. Тело подпрыгнуло на полу, и белая рубашка окрасилась в красный цвет. В полном шоке Инес замолчала. Аннели последовала ее примеру, но Эбба продолжала плакать. Клаэс провел свободной рукой по лицу. Другой рукой он продолжал сжимать револьвер. Он был похож на мальчика, играющего в ковбоя, подумала Инес и удивилась, какие абсурдные мысли посещают ее в такой момент. В глазах ее старшего пасынка не было ничего детского. Как и ничего человеческого. Взгляд их был абсолютно пустым. Он продолжал улыбаться своей омерзительной улыбкой безумца и прерывисто дышал. Внезапно он повернулся к Эббе и прицелился в малышку. Вся красная, она продолжала плакать. Инес видела, как палец Клаэса лег на спуск и как Юхан бросился вперед и внезапно замер. Удивленный, он опустил глаза на рубашку, где расплывалось красное пятно, и затем повалился на пол. В комнате стало тихо. Неестественно тихо. Даже Эбба замолчала, сунув палец в рот. Перед ее стульчиком на спине лежал Юхан. Светлая челка закрывала глаза, невидящим взглядом уставившиеся в потолок. Инес сглотнула. Клаэс сделал шаг назад. — Делайте, что я скажу. И ни звука. Поняли? Голос у него был абсолютно спокойным. Казалось, он наслаждается ситуацией. Краем глаза фру Эльвандер уловила движение в дверях, но Клаэс опередил пытавшихся подобраться к нему мальчиков. Нацелив на них оружие, он скомандовал: — Никто не уйдет отсюда. — Что ты задумал? — спросил Леон. — У моего отца много денег, — сказал Перси. — Он тебе заплатит, если ты нас отпустишь. Клаэс расхохотался: — Мне не нужны деньги! Или ты этого еще не понял? — Мы никому не скажем, — взмолился Йон, но вооруженный подросток был беспощаден. Инес знала, что упрашивать его бесполезно. Она не зря боялась Клаэса. С ним всегда было что-то не так. И он любой ценой постарается скрыть то, что он делал с мальчиками. Убив уже двоих, он и других не выпустит отсюда живыми. Они все умрут здесь. В этот момент ее глаза встретились с глазами Леона, и она поняла, что он думает о том же самом. У их отношений никогда не будет продолжения. Они строили планы, мечтали о том, что будет, когда они станут жить вместе. Если бы они только подождали еще немножко, если бы только им хватило терпения, у них могло бы быть будущее, но теперь они обречены. — Я знал, что эта шлюха что-то скрывает, — внезапно произнес Клаэс. — Этот взгляд ни с чем не спутаешь. Как долго ты путаешься с моей мачехой, Леон? Инес молчала. Аннели переводила взгляд с нее на Кройца. — Это правда? — спросила девочка, забыв о страхе, и в очередной раз повернулась к мачехе. — Чертова шлюха! Что, не могла найти себе ровесника?… Выстрел прервал ее на середине фразы: пуля попала в висок. — Я же велел заткнуться! — процедил Клаэс. Слезы обожгли Инес веки. Он их всех убьет. Они абсолютно беспомощны перед револьвером. Остается только ждать, пока Клаэс не перебьет их всех — одного за другим. Эбба снова начала кричать, и убийца вздрогнул. Инес напряглась. Надо было встать, но страх сковал все ее тело. — Заставь ее заткнуться! — велел Клаэс. — Заставь это отродье заткнуться! — повторил он. Его мачеха открыла рот, но не могла произнести ни звука. — Ну, тогда это сделаю я, — сказал он и снова прицелился в Эббу. В эту секунду Инес вскочила, чтобы заслонить дочь своим телом. Но ничего не произошло. Клаэс снова нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. Он удивленно посмотрел на оружие в своих руках. И в этот момент Леон бросился на безумца. Инес схватила Эббу на руки и прижала к груди. Клаэс тем временем пытался вырваться из хватки Кройца. — Помогите мне! — крикнул Леон и застонал от удара кулаком в живот. Он с трудом удерживал Клаэса на полу, но тут к ним подскочили другие ребята. Йон ногой ударил окончательно обезумевшего подростка по голове. Раздался треск, Клаэс обмяк, и борьба прекратилась. Леон скатился с него и встал на четвереньки. Тем временем Перси пнул сына Руне ногой в живот, а Йон еще раз ударил его в голову. Йозеф молча наблюдал за происходящим, а потом подошел к столу, перешагнул через тело директора и схватил нож для резки жаркого. Упав на колени рядом с Клаэсом, он поднял глаза на Йона и Перси, уже прекративших пинать свою жертву. Клокочущие звуки вырывались из горла Клаэса, и он, как сумасшедший, завращал глазами. Медленно, словно наслаждаясь каждой секундой, Мейер приставил нож острием к его шее и перерезал ему горло. Кровь хлынула ручьем. Эбба продолжала вопить. Инес еще крепче прижала девочку к груди. Никогда раньше она не чувствовала такой потребности защитить дочку. Это был чистой воды инстинкт. Дрожа всем телом, она сжимала ребенка в своих объятьях. А Эбба так крепко вцепилась матери в шею, что ей трудно было дышать. На полу перед ними Перси, Йозеф и Йон склонились над телом Клаэса, как львиная стая над своей добычей. Леон подошел к ним и, набрав в грудь воздуха, произнес: — Надо здесь все убрать. — Затем он приблизился к Инес и поцеловал ее в щеку. — Успокойся. Я обо все позабочусь! Словно сквозь пелену до Инес доносились команды, которые Кройц раздавал другим мальчикам. Она плохо понимала его слова. Только слышала, что Клаэс что-то сделал, что свидетельство этого надо уничтожить, что это будет позор… но сама Инес ничего не делала. Зажмурившись, она укачивала Эббу. Скоро все закончится. Леон об этом позаботится. Они были совершенно опустошены. Только к вечеру понедельника до них начало доходить, что же все-таки произошло на Валё. Эрика вновь и вновь переживала исчезновение Анны и думала о том, что могло с ней случиться, если бы не счастливое стечение обстоятельств. Патрик же весь день накануне возился с женой, как с маленьким ребенком. Сначала это было мило, но скоро стало ей надоедать. — Дать тебе покрывало? — спросил муж, целуя ее в лоб. — Тут же тридцать градусов жары! — удивилась Эрика. — Так что спасибо, но не надо. И клянусь — если ты еще раз поцелуешь меня в лоб, месяц не получишь секса. — Вот и вся благодарность за заботу, — обиделся Хедстрём и ушел в кухню. — Ты видел газету? — крикнула Эрика ему вслед, но в ответ получила только недовольное мычание. Пришлось вставать с дивана и идти за ним. Было уже восемь вечера, но жара не спадала. Ужасно хотелось мороженого. — К сожалению, да, — ответил муж, когда она повторила свой вопрос. — Мне понравилась передовица, где Мелльберг позирует вместе с Йоном на фоне полицейского автомобиля под заголовком «Герой из Фьельбаки». Эрика фыркнула и открыла дверцу холодильника, чтобы достать мороженое. — Будешь? — спросила она. — С удовольствием, — ответил Патрик, садясь за стол. Дети уснули, в доме было тихо. Нужно было ловить момент. — Он доволен, я полагаю, — улыбнулась писательница. — Он-то да, — согласился ее супруг. — А вот полицейские в Гётеборге злятся на него за то, что он украл у них славу. Но самое главное, что теракт удалось предотвратить. «Друзья Швеции» теперь не скоро встанут на ноги. Эрике хотелось в это верить. — Расскажи теперь, как все прошло у Леона и Инес? — серьезно спросила она. Патрик вздохнул: — Не знаю. Я получил ответы на вопросы, но так до конца и не разобрался в этой истории. — Что ты имеешь в виду? — Кройц описал, что произошло. Но мне непонятна его мотивация. По его словам, он подозревал, что в школе что-то не так, и ему наконец удалось убедить Йозефа признаться в том, что с ним, Йоном и Перси вытворял Клаэс. — Это ему пришла в голову идея рассказать все Руне? Полицейский кивнул. — Да, они были против, но Леон их убедил. Мне кажется, он очень много думал о том, что было бы, прими он тогда другое решение. — Но он же не мог знать, насколько безумен был Клаэс? Так что решение было правильным. Разве он мог предполагать, чем все это закончится? Эрика доедала мороженое, глядя на мужа. Ей тоже хотелось поговорить с Леоном и Инес, но муж запретил ей это делать. Пришлось довольствоваться его пересказом событий. — А что произошло потом? Почему они не позвонили в полицию? — Боялись, что им не поверят. И находились в состоянии шока, не могли ясно думать. Мальчикам было стыдно. Они боялись, что снимки выплывут наружу, вот и согласились на план, предложенный Кройцем. — Но Леону-то нечего было бояться. Он не был одной из жертв Клаэса. И никого не убивал. — Леон боялся потерять Инес, — ответил Патрик, отставляя в сторону мороженое, к которому едва притронулся. — Если бы все раскрылось, скандал был бы таким огромным, что им не позволили бы быть вместе. — А Эбба? Как они могли ее там оставить? — Судя по всему, все эти годы его мучили угрызения совести. Наверное, он корил себя за то, что убедил Инес оставить дочку в доме. Я не стал спрашивать об этом. Думаю, они достаточно настрадались и не раз пожалели об этом поступке. — Я все равно не понимаю, как ему это удалось. — Они были без ума друг от друга. И боялись, что Руне обо всем узнает. Запретная любовь, понимаешь ли. Сильные чувства. И отчасти тут есть вина отца Леона, Арона. Леон позвонил ему и попросил о помощи, и тот ясно дал ему понять, что может помочь вывезти из страны Инес, но никак не ребенка. — Хорошо, Леона я могу понять. Но Инес? Как она могла оставить собственного ребенка? Неужели любовь настолько ее ослепила? — взволнованно спросила Эрика, которая даже помыслить не могла о том, чтобы расстаться со своими детьми навсегда. — Она тоже не могла ясно мыслить. Леон убедил ее, что так будет лучше. Наверное, сказал, что, если они попадут в тюрьму, она все равно потеряет Эббу. Писательница покачала головой. Все равно ей не понять, как может родитель бросить своего ребенка. — Так они спрятали тела и выдумали историю про рыбалку? — Арон Кройц предложил сбросить тела в море, но Леон боялся, что их прибьет к берегу. Тогда их решили спрятать в бункере. Мальчики отнесли тела туда и положили в ящики вместе с фотографиями. Револьвер они тоже оставили в одном из ящиков. А потом заперли комнату в надежде, что полиция не сможет ее обнаружить. — Так и произошло, — констатировала Эрика. — Да, план удался, только вот Себастиан забрал ключ и шантажировал их все это время. — Но почему полиция не нашла никаких следов? — Ребята тщательно вымыли пол, потом переоделись, сделали анонимный звонок в полицию и отправились в море якобы на рыбалку. И надо помнить, что это был семьдесят четвертый год и место преступления осматривали сельские полицейские. У них не было элементарного оборудования. — А Инес? — Она спряталась. Это была идея Арона. Они отвезли ее на соседний остров, взломали чей-то летний дом, и там она ждала, пока все успокоится и они с Леоном смогут уехать из страны. — Так все время, пока шли поиски семьи, она сидела на чьей-то даче неподалеку? — недоверчиво спросила Эрика. — Да, владельцы потом заявили о взломе, но полиция никак не связала это с исчезновением на Валё. Писательница кивнула, довольная тем, что все кусочки мозаики легли на свои места. Она столько времени гадала, что же случилось с семьей Эльвандер, а теперь у нее была четкая картина событий. — Интересно, что теперь будет с Эббой, — сказала она, протягивая руку за мороженым Патрика. — Я не хотела ее тревожить. Наверно, она у родителей в Гётеборге. И что будет с Инес… — Так ты не в курсе? — просиял Хедстрём впервые за время их разговора. — В курсе чего? — насторожилась Эрика. — Эбба поживет у Йосты пару дней. А Инес собиралась прийти к ним на ужин, чтобы они могли узнать друг друга получше. — Рада за них. Эббе сейчас нужна забота. Безумие Мортена стало для нее шоком. Одна мысль о том, что любимый человек может сойти с ума и сотворить такое… — Эрика покачала головой. — И Йоста, должно быть, доволен, что она гостит у него. Только представь, что было бы… — Знаю. Йоста тоже много об этом думал. Но Эббе повезло с приемными родителями, а ее благополучие — все, что имеет для него значение, — Патрик замолчал и внезапно сменил тему разговора: — А как дела у Анны? Эрика нахмурилась: — Я с ней еще не говорила. Получив сообщение, Дан сразу поехал домой. Думаю, она ему все расскажет. — Все? Женщина молча кивнула. — И как, думаешь, он отреагирует? — спросил ее муж. — Не знаю, — Эрика перестала есть и только тыкала ложкой в мороженое. Такая привычка была у них с Анной с детства. — Надеюсь, они смогут с этим справиться. — Хм… — усомнился Патрик. Его жене не хотелось в этом признаваться, но в последние дни она так сильно переживала за Анну, что не могла думать ни о чем другом. Однако звонить сестре Эрика себе запретила. Им с Даном нужен покой, чтобы все обсудить и найти решение. Анна сама позвонит, когда все разрешится. — Будут ли какие-нибудь последствия для Леона и других? — решила сменить тему писательница. — Нет, срок давности этого дела истек, — объяснил Хедстрём. — Единственный, кого можно было бы призвать к ответственности за преступления, — это Мортен, но он мертв. Посмотрим еще, что будет с Перси. — Надеюсь, Мартин не страдает из-за того, что ему пришлось застрелить Мортена. Это последнее, о чем ему сейчас нужно думать… — расстроенно отметила Эрика. — Я чувствую вину перед ним. — Не думай так. Мартин — сильный человек. И он готов вернуться на работу. Лечение Пии займет какое-то время. Ее и его родители им помогают. Так что он собирается выйти на полставки. — Разумно, — отметила женщина, все равно чувствуя себя виноватой. Патрик внимательно посмотрел на жену. Потом протянул руку и погладил ее по щеке. Их глаза встретились. Оба словно заключили негласный уговор не обсуждать, что могло случиться на Валё. Хедстрём снова чуть не потерял любимую супругу. Но она была жива. И они любят друг друга, а это единственное, что имеет значение. Стокгольм, 1991 Останки, найденные в цинковом гробу неподалеку от усадьбы Германа Геринга Каринхалл, были изучены судебными медиками из Линчепинга. Они выяснили, что останки принадлежат Карин Геринг, урожденной Фок, скончавшейся в 1931 году. Поразительно же то обстоятельство, что в 1951 году егеря нашли на территории усадьбы фрагменты скелета, который сочли останками жены Геринга. Их тайно кремировали и прах вывезли в Швецию для захоронения. Так Карин Геринг похоронили в третий раз. Первый раз она упокоилась в семейном склепе на кладбище в Ловё, второй раз — в Каринхалле и в третий раз — снова в Швеции. Но история на этом не закончилась. ДНК-анализ последней находки показывает, что именно это — останки фрау Геринг. Кто же тогда покоится на кладбище Ловё в пригороде Стокгольма? Две Карин Геринг? Послесловие Прошел год со дня взрыва в Осло и теракта на острове Утёйя. Сейчас, когда я пишу эти строки, я вспоминаю, как смотрела выпуски новостей с комком в горле и пыталась понять непостижимое: как один человек способен на такое зло? Картины происшествия в Осло навсегда запечатлелись у меня в памяти. Я думала о них, когда писала книгу. Но реальность всегда страшнее любой книги. Идея ее зародилась задолго до теракта в Норвегии. Совершенно случайно я выбрала предметом своей книги политику, оправдывающую свои плохие поступки благом народа. Но, возможно, мой выбор был неслучайным: слишком неспокоен мир, в котором мы живем сейчас. Есть в моей книге и реальные факты. Я хочу поблагодарить Лассе Лундберга за то, что он во время экскурсии по Фьельбаке рассказал мне о богусленском граните, выбранном Альбертом Шпеером для Германии, и о визите Германа Геринга на один из островов в местных шхерах. Его рассказ разбудил мое любопытство, и я позволила своей фантазии придумать вольное продолжение этой истории. Для книги мне понадобилось собрать много информации о Германе Геринге. Фантастическим источником информации стала для меня книга Бьёрна Фонтандера «Карин Геринг пишет домой». Оттуда я почерпнула много сведений о времени, проведенном Германом Герингом в Швеции. И там же нашла загадку, которую вплела в полотно моей книги, как часто поступают писатели. Результат получился совершенно волшебный. Спасибо Бьёрну за вдохновение! Во Фьельбаке не было детоубийц, подобных Хильде Нильссон из Хельсингборга, повесившейся в камере в 1917 году накануне казни, но, разумеется, у моей героини Хельги Свенссон много сходства с этой преступницей. Детский лагерь на Валё существует в реальности. Он сыграл свою роль в истории деревни. В детстве я проводила там лето. И у каждого жителя Фьельбаки особое отношение к белому дому на острове. Сегодня это отель с рестораном, который я смело могу рекомендовать. Я позволила себе поменять имена его владельцев и даты, когда он был лагерем для детей, чтобы это лучше вписалось в мой роман. Также с фактической основой мне сильно помог Андерс Тореви. Как обычно, я свободно сочетала реальные факты с вымыслом, так что в книге могут быть неточности и ошибки. Например, у меня сказано, что срок ответственности за убийство составляет двадцать пять лет, но в данный момент действует другой закон, так что этот срок давности устарел. Я хочу поблагодарить и других людей. Моего издателя Карин Линге Норд и моего редактора Матильду Лунд за ее героическую работу с рукописью моего романа. Большое спасибо моему мужу Мартину Мелину за поддержку. Поскольку он тоже взялся за написание книг, мы могли подбадривать друг друга. И, разумеется, большая удача — всегда иметь под рукой полицейского, которому можно задать любые вопросы о его работе. Я благодарна моим детям — Вилле, Мейе и Чарли — за то, что они наполняют меня энергией. А также остальным родным — бабушке Гуннел Лэкберг, Рольфу «Сассару» Свенссону, Сандре Вирстрём, отцу моих старших детей Микаэлю Эрикссону и Кристине Мелин, которая всегда готова помочь в трудный момент. Большое вам всем спасибо. Йоаким Ханссон и сотрудники литературного агентства «Нордин эдженси», вы знаете, как бесконечно я признательна вам за всю ту работу, которую вы проделываете для меня в Швеции и за границей. Кристина Салиба и Анна Эстерхольм из рекламного агентства «Вебер Шандвик» тоже много сделали для того, чтобы мои книги успешно продавались. Вы просто молодцы. Коллеги-писатели, среди вас я тоже никого не забыла. К сожалению, мы встречаемся реже, чем мне хотелось бы, но зато при встречах вы всегда наполняете меня радостью и позитивной энергией. Я рада, что вы есть. Особое место в моем сердце принадлежит тебе, Денис Рудберг, моя коллега, подруга и соратник в течение многих лет. Что бы я без тебя делала? А еще моих книг не было бы, если бы жители Фьельбаки не делились со мною рассказами обо всех ужасах, что ныне творятся в этой маленькой деревеньке. Порой мне становится страшно от того, что мои книги сделали с вашей деревней — наводнили ее туристами и киношниками. Осенью ожидается очередное вторжение съемочной группы, и я надеюсь на ваше понимание. Надеюсь, вы так же, как и я, гордитесь тем, что весь мир сможет увидеть уникальную красоту Фьельбаки. И наконец, я хочу поблагодарить своих читателей. Вы терпеливо ждете новой книги. Поддерживаете меня, когда мне трудно. Вы со мной уже много лет и всегда в меня верите. Я это очень ценю. Поверьте! Спасибо вам.      Камилла Лэкберг      Мосхольмен      29 июля 2011 года notes Примечания 1 Высказывание девушки, выжившей после теракта на норвежском острове Утёйя, в результате которого националист и террорист А. Брейвик убил 77 и ранил 151 человека из молодежного лагеря Норвежской рабочей партии. 2 Проект по установлению мира (англ.). 3 Шпеер Альберт (1905–1981) — государственный деятель Германии, личный архитектор Гитлера, рейхсминистр вооружений и военного производства. 4 Не понимаю! (дат.) 5 Я не понимаю (нем.). 6 Салат с морепродуктами. 7 Британский детективный телесериал (в России известен как «Чисто английские убийства») об убийствах в вымышленном английском графстве Мидсомер. В основе лежат детективные романы Кэролайн Грэм. 8 Этот советский мультфильм очень популярен в Швеции. 9 Европейская поговорка, аналог русской «Родился в сорочке». Неточность. На самом деле, эта поговорка относится к людям, родившимся в весьма обеспеченных семьях, тогда как русская поговорка — к «счастливчикам», т. е. к людям, избежавшим по удачному стечению обстоятельств какой-либо беды, или «везунчикам», жизнь которых складывается особенно удачно. — Прим. верстальщика. 10 «Без боли нет победы» (англ.). 11 Известные итальянский и австрийский альпинисты. 12 Шведская поговорка, аналог русской «Устами младенца глаголет истина». 13 Застигнутый врасплох (англ.). 14 Калле Блумквист — мальчик-сыщик, персонаж произведений Астрид Линдгрен. 15 Везунчик (шв.). 16 Чарльз Миллз Мэнсон (р. 1934) — американский преступник, лидер коммуны «Семья», отдельные члены которой в 1969 г. совершили ряд жестоких убийств. 17 Сорт оригинального шведского виски. 18 Широко распространенный недорогой сорт бурбона (американского кукурузного виски). 19 Дэвид Майкл Леттерман (р. 1947) — американский комик, ведущий популярной программы «Вечернее шоу с Дэвидом Леттерманом» на телеканале CBS. 20 Меган Дениз Фокс (р. 1986) — американская актриса и фотомодель. 21 Опасный поворот, на котором занесло машину короля Швеции.